***
Невесомо лёгшая на плечо ладонь возвращает в реальность, и Гэвин растерянно ёжится, ощутив пробирающий тело холод, с улицы заплывший в салон. Встряхнув головой, он расфокусированным взглядом щурится на склонившегося ближе Ричарда: тот, загородив собой смазанные огни рядом стоящего городского фонаря, внимательно осматривает его с ног до головы и плавно отстраняется, освобождая проход. — Дверь закрой, мать твою… — В глаза забил свет, и Гэвин, чертыхнувшись, отворачивается. Проторчав так внутри секунд пятнадцать, распахивает несчастную дверь с другой стороны и, укрываясь рукой от слепящего света, с вскружившейся от шагов головой, бредёт, пошатываясь, до терпеливо ждущего у порога за углом дома Ричарда, что рассеивает голубыми диодом и нашивками на одежде обволакивающую округу тьму. Не включая свет, Гэвин проходит в гостиную — замечает, что Ричард отстал где-то позади, но вот рядом уже слышится перебивающее тишину громкое урчание домашней кошки, которую Рик аккуратно взял на руки, прижав к груди, и неторопливо гладит, вплетая пальцы в её длинную вороную шерсть. Та довольно закрывает сизые глаза, носом прильнув к холодному запястью Гэвина, когда он, впервые за вечер улыбнувшись, подступает ближе. Видя, что питомица явно проголодалась, Ричард без слов удаляется с ней на кухню, оставив Гэвина одного.***
Дрогнув от усталости, Гэвин прислоняется к прохладному подлокотнику дивана — и, покосясь на вернувшегося Ричарда, сами собой закрываются померкшие глаза. Он чувствует, как чужой внимательный взгляд, изучая, плавно обводит черты его лица. Как тот смотрит на дёргающиеся от напряжения ресницы и веки. От усталости гнетущий дискомфорт ощущается даже с зажмуренными глазами, вынуждая открыть их вновь, встретиться со спокойствием в чужих. Эта вечная непоколебимость во взгляде сейчас почему-то не кажется пугающей; смотря в тускло-серый омут, Гэвин теперь не чувствует знакомого желания скорее отвернуться в сторону, заметив колкое равнодушие в стеклянных глазах андроида — там этого больше нет. От усталости двинуть глазами хоть сколько-нибудь в сторону больно, и они, слабо подрагивая, застывают сладкой истомой на лице Ричарда. Тот, лишь склонив голову, продолжает в открытую молчаливо разглядывать. Гэвин давно должен был послать на хуй за столь длительный зрительный контакт, но не сейчас. Слишком сонный. От усталости некогда вызывавшее слепую агрессию лицо кажется… красивым — и не возникает ранее неясного Гэвину стыда признаться в этом самому себе. Искусственные черты завораживают; он впервые различает в глазах Ричарда нечто живое: как и прежде привычное ему спокойствие… нет, в этот раз словно бы другое — такое мирное и безмятежное. От просто стоящего поблизости Ричарда почему-то становится легче. Он молчит, но его проницательный взгляд куда красноречивее и честнее любых слов, которые Гэвин никогда не умеет правильно подобрать, а трусливая чугунная задница Рика никак не осмеливается произнести вслух. Будто он даёт наконец почувствовать себя в безопасности, и стресс постепенно уходит, позволяя долгожданному забытию укрыть сверху приятной волной, утягивающей на дно тёплых грёз.***
Позади с минуту слабо бьётся свет золотистого диода, растворяясь во мраке. В воздухе руки замирают над склонившейся набок головой. Огонёк вспыхивает алым — тонкие пальцы зарываются в растрёпанные тёмные волосы, трепетно перебирая мягкие пряди, осторожно поглаживая. Если бы не сон, Гэвин бы точно подался навстречу ласке. Диван чуть прогибается под весом чужого тела. К плечу легко прижимаются виском, обнимают за руку; умиротворённое лицо Ричарда озаряется серо-голубым светом пульсирующего мерно диода.