И нашим добрым детям...

      Гидеон и Фабиан Пруэтты, Гестия Джонс*, Кантор Голдштейн, Шейл Бреди-Хили, Теренс Хиггс, Флавиус Белби, Нелли Дирборн, Карадок Дирборн, Барбара Колли, Дилан Фицпатрик, Джиджи Кинг, Маркус Кинг, Салли Кинг, Рей Бишоп, Дорказ Медоуз, Бенджи Фенвик, Куинни Гринграсс, Норман Стеббинс и многие, многие, многие.       Завтра некролог «Ежедневного пророка» не уместится и на всем выпуске.       Ясное дело, что всякая стычка оканчивалась ранениями, а то и смертями с обеих сторон. Это то, на что люди шли осознанно, когда вступали в Орден Феникса. Это то, о чем предупреждали даже тех, кто должен был работать исключительно в кабинетах.       Нападение на Лидс было спланировано Упивающимися до каждого визга чайки, до каждой пылинки, слетевшей с их залаченных волосенок, до каждого кончившегося. Засада, каких это мракобесие еще не видело. Больше двадцати человек из Ордена Феникса, больше пятидесяти авроров, и всего два жалких змеёныша! И сотни, сотни беззащитных магглов.              Двадцать три живых орденца сидели на всех поверхностях в гостиной. Они не могли разойтись — слишком страшно. Кто-то недосчитался конечностей, кто-то — глаз, кто-то блюёт кровью, у кого-то теперь нет правого лёгкого или селезёнки. А у кого-то — семьи. Двадцать девять молодых, жизнерадостных парней и девушек всего за пятнадцать минут превратились в трупы. Обуглившиеся, размазанные, взорвавшиеся, валяющимися в подворотнях. Их друзья, те, кому выжить не повезло, разом постарели на сто лет. Двадцать три живых мертвеца сидели в гостиной Пруэттов, и истекали кровью, желчью, страхом и ненавистью.              Лили Поттер, со сломанной ногой, почти начисто спаленными волосами и без кончика правого уха молча плакала, уткнувшись в мужнину рубашку. Розовую от крови рубашку. Кажется, на очках Джима до сих пор висели чьи-то потроха. Его угольная шевелюра посерела, сколько в ней вдруг стало седины. Он смотрел в никуда и тихо гладил жену по спине. У него не хватило бы сил на большее, не хватило бы даже на простейшее Вулнера Санентур.       На всех здесь прячущихся было всего две целительницы, тихо всхлипывающая Молли, едва шевелящая пальцами, и…              — Марлз, прошу, иди сначала к оленьей семейке, не знаю, что с Джимом, но Лили точно нужно вправить ногу, — Сириус, валяющийся у пустого очага, был не в силах даже встать. Кажется, ему сломали несколько рёбер. И весьма чувствительно, раз он то и дело должен приподниматься и отхаркивать кровь. А ещё отбили селезёнку и всё брюхо, и лишили почки, но об этом он скажет Марлин как-нибудь потом, когда на её прелестном личике не будет крови.              Марлин лишь кивнула на это просьбу и перешла к Лили. Отлично.              Сириус хотел спать. Ужасно хотел, честное слово! Он пытался уснуть изо всех сил, но едва веки смыкались, как в ушах вместо фонового звона контузии раздавался взрыв, крики, рев оборотня, а в глазах, вместо разноцветных кругов, ярко алело кровавое марево.              Сириус, давясь бранью сквозь зубы, полез в карман куртки за пачкой сигарет и зажигалкой. Никто ведь не рассердится, если он тут надымит, даже если не совсем обычным дымом?              Пепел болезненно, по идее, падал на шею, а мысли клубились ядовитым газом подо лбом. Он думал о том, что будет, если Волдеморт выиграет. О сегодняшних мертвецах, о том, что завтра он и сам может таким стать. О том, что если умрёт кто-то из Мародёров, Марлз или Цветочек, он не переживёт — просто припрётся в дом к Тётушке Дру как обезумевший дурак, и выдавит глазища кузине Беллз.       О, сегодня в бою она была в своем репертуаре — ужасна и смертоносна, как маггловский автомат. Вот уж действительно, Звезда Войны.* И как же Сириусу хочется, чтобы она взорвалась, как подобает слишком энергоемким звездам — разбрасывая свои кишки на парсеки вокруг. Он ведь готов дать Непреложный Обет — сегодняшняя бойня — ее задумка. Жестоко, бесчеловечно, со стальной расчетливостью и оптическим прицелом.              Даже Упивающиеся не опускались до того, чтобы брать заложников. А сегодня все видели, как Беллатрикс театрально перерезала глотку Нелли Дирборн, и все слышали, как Карадок Дирборн закричал. От этого вопля Сириусу заложило уши, а в его жилах застыла кровь — ловушка, это все ловушка — Дирборн послал к ним Патронуса за помощью потому, что его заставили. Даже не предатель в полном смысле слова.              А сделал бы ты такое ради слюнтяя-Рега, маменькиного подлизы, а, Бродяга?              Бродяга взмолился маггловскому Иисусу, чтобы перед ним никогда не встал этот выбор.              Сон подкрался незаметно, как тайный доброжелатель или христианский благодетель, ласково обволакивая и выбрасывая в бездонный колодец со мраком, обрывочными криками и желанным забытьем. Сириус не очнётся, даже если будет захлёбываться собственной кровью. Как в лучших матушкиных эро- фантазиях.       Однако, вопреки подобным трусливым желаниям, пробуждение свершилось. Он проснулся от того, что кто-то тихо, стараясь не потревожить его сна, лег рядом и обнял.              — Марли, ты как? — говорить стало легче, горло не саднило, а шею не жгло от упавшего пепла.              — Жива вроде, милый Бродяженька, — тихий шепот, надтреснутым тоненьким голоском, будто это твердит иссохший фикус в настенном кашпо. Она еще и иронизировать пыталась, хотя слышно, что устала как собака.       Марлин МакКиннон, Марли, Марлз, гроза огдена и анаши, буквально его душа и самое светлое, что в нём есть, Сириус не мог не содрогнуться. Будто дементором поцелованная, она была холодна словно труп и слаба, как новорождённый птенец.              Сириус обнял её изо всех своих оставшихся сил, с ужасом ощущая, как грязная майка на груди мокнет.              — Милый Бродяженька, просто скажи мне, что мы всё это переживём, что всё это мудоблядство закончится на нашем веку, — её руки, тонкие и бессильные, вцепились в его майку, почти разрывая. Должно быть, прошла всего пара часов от их возвращения — в гостиной нет света, слышно лишь дыхание спящих. Сириус не видел Марлин, он радовался, что и она не видит его воспалённых глаз. Он поцеловал её в макушку и произнёс, чувствуя, как ложь желчью сочится между зубов:              — Клянусь, солнце моё, мы ещё спляшем на трупе этого ублюдка и выпьем на мирном застолье. И нашим добрым детям не дадим узнать о том, что здесь творилось, — он поцеловал её в макушку, скрадывая в кровавой корочке на ее волосах собственные позорные слёзы. Марли не отвернётся, даже если Сириус Блэк разрыдается как малолетняя девчонка, но всё равно как-то стыдно.              — Наши дети… Знаешь, душа моя, я ведь хочу не меньше трёх, — Марлин тихо хмыкнула, переходя на полушутливый тон, — Стану как Молли, растолстею и буду всех беззаветно любить. А маленькие Блэки будут бегать и громить дом, пока ты будешь разгребать отчёты в Министерстве, в соседнем от Артура кабинете.              — Мерлин всевидящий, Марли, не пугай меня! Больше двух малолетних Блэков ни один дом не выдержит, и ни один Блэк не выдержит, — Сириус тихо смеялся, чувствуя, как тугой тошнотворный узел под рёбрами немного расслабляется.              — Как тебе имена… Симирам и Ричард? Знаю, второе не в ваших традициях, но… — тон Марлин, даже сквозь его майку, вдруг стал действительно серьёзным.              — Думаю, имя того маггловского короля достаточно благородно, — Сириусу пришлось сказать это с легкой иронией, иначе он никак бы не скрыл то, насколько вдруг охрип. Мерлин! Он не отваживался и мечтать сейчас о детях… — Ричард Львиное Сердце Блэк I, мне нравится. А младшенького назовём Робином.              Марлин опять тихо засмеялась ему в ключицы, и снова стало чуть легче.              — Младшего я хотела назвать Регулусом, — тепло, с улыбкой. Сириус на секунду замер, а потом просто обнял Марлин в два раза сильнее, клянясь себе, что не бросит ее никогда, и даже в преисподнею пойдёт следом. Он ведь собака, ему верность положена.              — Они ведь будут добрые, наши дети? Не будут такими мерзкими засранцами, как я или Джим, а маленькая Симирам станет главной целительницей в Мунго, и будет всех нас поучать, что надо вести здоровый образ жизни и не курить…              — Думаю, мы с ней еще намучаемся…              Их голоса становились тише, руки расслаблялись, и они засыпали, лёжа перед каминной решёткой в доме мертвецов. Во сне они представляли, какими будут их дети, возможно внуки, воображали себя дряхлой стариковской парочкой, готовящей вместе омлет и распекающей молодёжь.       У них был один сон на двоих.              

…три месяца спустя, август тысяча девятьсот восемьдесят первого года…

             Сириус, в самой не-драной из своих кожанок, выруливал из-за угла, в одной руке сжимая букет пионов, а в другой — маленькую коробочку из ювелирного. Бабкино кольцо он выкинул в Темзу еще в шестнадцать, да Марлин оно бы и не понравилось.              Сириусу всё было ясно как белый день — сейчас он поднимется на крыльцо, позвонит в дверь. Ему откроет мистер МакКиннон, оценивающе взглянет, улыбнётся в усы и пропустит в дом. Маленький шалопаистый Джерри спросит у него что-нибудь на невероятной скорости и умчится обратно к друзьям, миссис МакКиннон обрадуется пионам, ведь это её любимые цветы, а через час, когда мистер МакКиннон уже давно даст официальное согласие, из Аврората вернётся Марлин, и Сириус наденет ей на безымянный палец ее, теперь ее, кольцо.       Так же ясно и неопровержимо, как дважды два — четыре.              Но вот тихое насвистывание резко оборвалось. Правый кед визгливо заскользил в луже красного, тихо капающей со ступеней крыльца. Внутри всё похолодело, букет выпал из руки. На двери показалась вырезанная, пропитанная чем-то зелёным, Метка.              — НЕТ! — кажется, будто он провалился в вязкую мглу, где действия — как сквозь толщу воды, дыхание — замедленное, как у пациента хосписа, а все происходящее выглядит как режиссерское кино про потерявшихся в густом, как желатин, тумане.       Они куда-то пытаются прорваться, зовут своих друзей, за их спинами шуршит хвостом чудовище. И главный герой рыдает, окликая их по именам и уже зная, что чудовище сожрало его самых близких.              Сириус не помнил, как разворотил дверь. Не помнил, как ворвался в квартиру, поскальзываясь на крови и шарахаясь от тела Джерри. Он искал ее. И нашёл, в её детской комнате, увешанной детсадовскими рисунками и плакатами рок-групп.              Марлин лежала на кровати, пропитывая своей кровью одеяло с ёжиками. На ней была какая-то дурацкая пижамка в расцветке «для дошколят». Вместо живота зияла дыра. Дыра в ней самой, в синей кофте, кроваво-чёрная, тошнотворная. А в этой дыре лежал маленький, красный комочек.       Сириус упал на колени и закричал.