Патетика

— Здесь ошибка, — Ричард всегда говорит тихо и немного, оттого, когда палец, едва виднеющийся из-под слишком длинного черного рукава, касается страницы его тетради, Коннор вздрагивает, тут же отводя взгляд в сторону, едва он мелькает в поле его зрения. — Ты даже не смотришь! — возмущается он скорее ради приличия: все же его (почти) близнец действительно сосредоточенно читает книгу, сидя на подоконнике, под которым разместился его рабочий стол, а не буравит взглядом домашнюю работу по математике, над которой Коннор трудится последний час. — Это ты на меня не смотришь, откуда тебе знать, — звучит немного обиженно. — А я просто бросил взгляд на то, что ты делаешь, — с характерным, умиротворяющим шуршанием переворачивается хрусткая страница совсем новой (Коннор вчера купил) книги. — Ошибка бросилась в глаза, — тон смягчается. Ричард никогда не задается целью задеть, никогда не злится на него долго. Он просто констатирует факты, советует и высказывает мнение. Коннор хмурится, внимательно пробегаясь взглядом по ровным строчкам выкладок с тригонометрическими преобразованиями. К тригонометрии он относится скептически: если перед глазами лежит таблица с формулами, все, вроде как, оказывается не таким уж и сложным, но вот запоминать каждую из них было сущим адом. Ричард постоянно говорит, что этого и не нужно делать — главное понимать, а тогда и вывести получится по щелчку пальцев, на что Коннор, зачастую, только хмурится: ну не любит он математику, и все тут. Держится на плаву, стабильно получая не ниже четырех баллов, но даже ради этого приходится попотеть. «Просто выведи» — звучало бы насмешкой, если бы он знал брата чуть хуже. — Черт, действительно, — Коннор устало опускается лбом на стол и отчаянно трет виски: если бы не глупая описка в самом начале, он довел бы решение чертового неравенства до конца еще минут десять назад. Сколько сил спущено впустую. — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — шорох новой страницы. — Иногда я завидую, что ты на домашнем обучении, — Коннор тяжело вздыхает, перечеркивая неверное решение, и начиная заново. — А потом вспоминаю о причинах, — к горлу подступает комок, становится дурно, он запинается: по правде говоря, Коннор гонит эти самые причины от себя куда подальше. Невольно, не нарочно. Но думать о произошедшем три месяца назад — выше его сил. Проще отрицать. — Все в порядке, — Ричарда правда не задевает. Он принимает как данность: так уж вышло. Да, пределов комнаты он теперь не покидает, но поделать с этим ничего нельзя. — Прекрати винить себя в том, что от тебя не зависит, — он треплет Коннора по волосам, не отрывая светлых глаз от книги. — Когда я говорю, что все хорошо — это действительно так. — Знаю, — кивает порывисто, закусывая губу. Нужно забить голову: новое неравенство — новые трудности. — Поэтому и озвучил. Слишком давно гложет, а так — легче. — Делаешь успехи, — звучит одобрительно. — Звучит так, будто бы у меня проблем по горло, — фыркает Коннор, кажется, цепляясь за ниточку решения, и начинает что-то активно писать. — У всех есть проблемы, — уклончиво отвечает Ричард и откладывает книгу в сторону, чтобы потянуться и размять затекшие за вечер мышцы: он читает с тех самых пор, как Коннор сел за выполнение своих домашних заданий, а значит — примерно три часа. — Ты хочешь пуститься в патетику? — Я люблю пофилософствовать, — Ричард улыбается, упираясь подбородком в согнутую в колене ногу, и скашивает взгляд в тетрадку брата, молча наблюдая, как тот быстро, а оттого — немного коряво выводит цифры, функции и переменные. — Дал бы мне несколько минут, — остается и правда не так уж и много. — Понимаю. Молчу, — и он действительно замолкает. Тишину нарушает только мерный скрежет шариковой ручки о бумагу и, изредка — шепот Коннора себе под нос: иногда, проговаривая вслух, к решению приходишь в разы быстрее. — А тебе не нужно решать свои задания? — проходит минут десять, и он наконец приступает к последнему номеру, старательно смотря к себе в тетрадь. — Нет, я закончил все, пока ты гулял с друзьями после школы, — Ричард неопределенно ведет плечом, устало прикрывая глаза. Кажется, так и было. Наверное. — Я сейчас задумался и понял, что ни разу за последние месяцы не видел, как ты делаешь домашнюю работу. Ты вообще учишься? Или может быть втайне убил своего преподавателя и теперь прохлаждаешься, — Коннор хмыкает. — Очень остроумно, — Ричард фыркает, но улыбка губы все же трогает. — Возможно причина в том, что ты боишься поднять на меня взгляд? Он не отвечает. Слишком сосредоточен. — Ты не можешь делать это вечно, Коннор, — в голосе сквозит беспокойство, с каждым днем проблема становится все острее. В ответ Коннор только пожимает плечами: ему так не кажется.

***

— Сегодня ты выглядишь хмурым, — Ричард разложил на подоконнике плед и улегся на него животом: так теплее и комфортнее читать, а подоконник — его излюбленное место. Для всего. — Что-то в школе? — Коннор отрицательно мотает головой. — С друзьями? — снова мимо. — С ними? — голос невольно становится тише, а плечи опускаются. Эта тема для Ричарда правда некомфортна. И каждый раз, когда она всплывает, Коннор слышит в голосе брата нотки вины. Вместо ответа Коннор зло стаскивает портфель и отправляет его в полет к кровати. — Они твои родители, Коннор. Наши родители. Они хотят сделать лучше, — Ричард вздыхает и переворачивается на спину, всматривается внимательно в пролетающие за окном снежинки. — Но они не могут говорить, что… — Хватит. Могут. Им лучше знать, — Ричард редко бывает резким, но порой просто приходится: ссоры в семье — не то что ему нужно. — Всегда, прежде чем подумать или попытаться сказать что-то плохое, вспоминай, что они любят тебя. А ты — их. Вдруг эти слова — последнее, что ты скажешь? — Это ненавязчивый намек на то, что я скоро помру? — Коннор вздрагивает, а голос его становится ломким. Неловкая попытка пошутить проваливается с треском. — Нет, — Ричард тянется за своими вещами, чтобы приступить к выполнению домашнего задания вместе с братом, раз уж так тому будет комфортнее. — Очередная патетика. Ты вечно меня в ней винишь, — неловкая попытка поднять настроение. И отчаянная — перестать чувствовать себя обузой. А может ли он вообще чувствовать — проносится в голове слишком быстро, чтобы успеть уцепиться мысли за хвост. — Потому что ты постоянно в нее впадаешь, — Коннор со вздохом тянется к рюкзаку, цепляясь кончиками пальцев за лямку. — Начнем с математики? — Без проблем. — Давай наперегонки? — Готов поспорить, у меня заданий больше, но даже так я тебя уделаю, — светлые глаза блестят с азартом. — Не будь снобом! — настроение все же поднимается. — Я лишь констатирую факты.

***

Решать домашнее задание вместе — куда более продуктивное занятие, чем казалось Коннору. И куда более веселое. — Ты должен согласиться, — мягко говорит Ричард, сжимая в руках томик, который так и не дочитал вчера, пока Коннор кропотливо переписывает сочинение с черновика. Коннор упрямо молчит, а ручка, кажется, скрипит от усилия лишь сильнее. — Ты не должен отказываться, потому что боишься оставить меня в одиночестве, — длинные пальцы сжимают мягкую обложку так сильно, что белеют: страшно уже Ричарду. Кажется, что без Коннора, тут, в их общей комнате, он перестанет существовать. Впрочем, это ощущение появляется каждый раз, когда брат покидает ее пределы. Все будто бы замирает, мир словно на паузу ставят, хотя, если его спросить, чем он занимался, будучи в одиночестве, он ответит без раздумий. Но в голову закрадутся сомнения. Точно ли? Коннор с силой переворачивает лист тетради. Упрямый. — Ты не должен думать, что без меня останешься совсем один, — куда более мягко. — У тебя есть Маркус. И Саймон. И… — Замолчи. Ричард закрывает рот на полуслове, пока Коннор дрожащей рукой слишком уж сильно сжимает в пальцах ручку. — Я хочу, чтобы у тебя все наладилось. Такой шанс выпадает лишь раз, — проходит минут пять, прежде чем он решается нарушить тишину вновь. — Мы хотели сделать это вместе. Кажется, что один я не справлюсь, — Коннор сжимает губы в тонкую полоску и упрямо буравит взглядом стол. — Во-первых, ты не менее способный, чем я, — ладонь ложится на макушку брата, мягко встрепывает волосы. — Во-вторых, рано или поздно расстаться придется. В-третьих, ты не виноват, что я привязан к этой комнате, — Коннор скрещивает руки на груди. — Езжай в чертову школу за границей, Коннор, — он убирает ладонь и смотрит мягко, но при этом — будто бы в душу. Чувствуется даже когда упорно отводишь взгляд и не смотришь. — В прошлый раз, когда я уезжал всего на две недели, ты… — запинается. — Будто бы твое присутствие укротило бы мою неуклюжесть, — задумчиво ведет кончиками пальцев по запотевшему от тепла окну. — А говорил, что не винишь себя. — Ты всегда знал, что это ложь, — Коннор закрывает тетрадь порывисто и запихивает в портфель, не заботясь о том, что пара страниц сгибается, заминаясь. — Верно. Но надеяться на лучшее — это один из лучших способов самообмана. Даже приятных. — Ты снова пустился в патетику, — руки сжимаются в кулаки, и короткие ногти впиваются в ладони до боли. — К сожалению. Самое яркое воспоминание? — Да. — Я рад, что они есть. — Глупости городишь. — Как и всегда. В комнате виснет долгое молчание. — Коннор, — мягко и с тяжелым вздохом. — Ты должен наконец посмотреть на меня. Просто подними взгляд. Три месяца прошло. — Не хочу. — Мне тоже страшно. Кажется, тогда все потеряет смысл. — Определенно потеряет, — в голосе сквозит горечь. — Просто посмотри. Это становится глупым. А ты, мой дорогой брат, отнюдь не глуп. Пожалуйста, — Затылок покрывается мурашками, когда волос касаются тонкие пальцы. В голосе Ричарда — смертельная усталость. Слышать это невыносимо. На то, чтобы взять себя в руки и наконец посмотреть, уходит непозволительно много времени. Коннор поднимает взгляд. На подоконнике — заботливо расстеленный братом плед. Кажется, он оказался там еще когда листья только начали желтеть? Определенно. Тогда стало прохладно. Коннор ведет взглядом выше — стопка книг. Ричард любит читать сразу несколько, а он — стабильно раз в неделю подкладывает новую. Взгляд упирается в очень знакомое, слишком похожее на его собственное, лицо. Брат смотрит на него с легкой улыбкой, застывшей на губах, прожигая светлыми глазами до самых костей. Долго выдержать этого не получается. Проклятая фоторамка летит на пол, и стекло на ней разлетается десятками осколков. На подоконнике вот уже три месяца никто не сидит.