Высокого полета птицы.

«Осень. Время грустных мыслей. Осенью всегда немножечко грустно.» — думал Кар Карыч, прогуливаясь по лесу. Осенние красоты не могут не впечатлять, особенно старого путешественника, для которого романтика стала неотъемлемой частью жизни. Багряно-желтый лист упал прямо в раскрытое крыло задумавшегося ворона. «Столь интересный переход цветов, будто море. Красная, нет, кровавая вода волной нахлынула на золотой песок. Если бы этот лист не упал, радостный желтый на нем был бы целиком поглощен цветом крови с повышенным гемоглобином. Какой-то герой вырвал свое сердце во имя добра и света, и оно, выброшенное в море, окрасило воду в этот цвет боли и смерти.» — вот такие непонятные позитивно-негативные мысли лезли сейчас в голову ушедшему на покой морскому волку. Кар Карыч шел и смотрел на мир вокруг, удивляясь сам себе, своим мыслям: «Небо. Серое, затянутое тучами. Такое грязное и одновременно прекрасное. Деревья, окрашенные осенью в цвета счастья и радости, яркие и легкие, скоро сбросят свои одежды, которые вскоре станут грязью, и остануться пустыми пугающими столбами. Наверное именно так влияет осенняя атмосфера на всегда улыбчивых и жизнерадостных существ. Превращает их в один сплошной негатив. В злобу. В ненависть. Вытащить их из такого состояния может только смена времени года или же давно и горячо любимый человек… «Человек? Возможно… Но чудеса случаются редко»  — Карыч! Карыч, ты чего тут один бродишь? Ох, еще и без шарфа! Ты же заболеешь! Пойдем скорее ко мне, я тебя чаем горячим напою, с вареньем. — подбежала к ворону и как обычно захлопотала вокруг него Совунья. «А, нет, с редко я пожалуй поспешил.» — подумал он.  — А почему бы и нет? Пойдем.

* * *

Кар Карыч и его давняя близкая подруга Совунья пили чай у нее дома в гостиной и разговаривали на совершенно различные темы. Третья кружка подходила к концу, и разговор приостановился. Старый ворон сделал последний глоток согревающего душу и тело напитка и молча повернулся к окну. Волны непонятных мыслей снова принесли печаль в его разум.  — Наверное это старость… — задумчиво произнес он, даже не вспомнив, что Совунья его слышит.  — Ты о чем? — спросила подруга, наливая себе и ему еще по кружке чая.  — А? Что? Да так… Раньше, по молодости, мне не приходили в голову подобные мысли… — грустно ответил Карыч.  — Например? — сова произносила слова необычно медленно для нее, из-за этого простые на первый взгляд вопросы становились для ворона еще более тяжелыми.  — Например? Ну, например раньше я никогда не сравнивал чарующий багрянец кленового листа с кровью. И меня не пугали пустота и одиночество осени.  — Это не старость. — все так же спокойно, но на этот раз немного резко ответила Совунья.  — Думаешь? А что тогда?  — Раньше ты постоянно был чужих странах, где осень либо прекрасна и ярка настолько, что не замечаешь обратной стороны этой медали, либо ее вообще нет, одни снега да жара. Или плавал, а в океанах и морях и небо другое, и деревьев нет. — медленно, с еле уловимой ноткой ностальгической грусти проговорила сова, сильнее укутываясь в клетчатый плед.  — О, да! Наверное ты права, в путешествии все это просто не замечаешь. — несколько приободренным тоном сказал Кар Карыч в ответ на изречение подруги.  — Ты просто старый романтик… Не в смысле возраста, а в смысле… Не знаю, как объяснить… Но ты меня понял, да?  — Да… А знаешь, когда-то давно, когда я еще ходил по морям, я мечтал о близком существе, дарящем мне домашний уют… Но мне было некогда об этом долго думать. Я хотел и достигал своих целей, как и ты в те далекие молодые годы. Мы с тобой высокого полета птицы… — ворон весьма неоднозначно посмотрел на сову.  — Как ты, однако, резко меняешь тему. Да, ты прав, некогда… Но сейчас… Мне кажется, я отлично подхожу на эту роль… — сказала Совунья приобнимая Кар Карыча со спины.  — А что будет дальше? Дальше в нашей истории?  — А дальше будет зима. Будут снега, прекрасные в своем убийственном холоде, столь же неоднозначные как вся наша жизнь…