Addict

      Я лежу в постели своего номера и пытаюсь уснуть. Голова раскалывается, в горле першит. У меня такое чувство, что если я не провалюсь в хороший глубокий сон хотя бы на час, то просто скончаюсь прямо тут и сейчас. И утром, когда менеджер придёт меня будить, потому что нужно следовать расписанию, найдёт здесь мой хладный неподвижный труп.       Ну, а пока я буду бороться. Жарко под одеялом, но без него я дрожу от холода. На спине мне спать неудобно, но на животе нельзя, а бока болят от тренировок. Мне пару раз прилетело по рёбрам. Сейчас на них красуются лиловые синяки. Я решил, что бокс будет куда полезнее любого обычного кардио. Так у меня будет возможность защитить то, чем я дорожу, практически в любой ситуации. Но, как и любое боевое искусство, это чревато своими последствиями. Плюс каждый день практика новой хореографии, выступления на телешоу, предзаписи. Это все так выматывает.       У меня нет сил, я хочу уснуть, но даже счет барашков мне не помогает. Может, в этом виновата разница во времени, но я сильно в этом сомневаюсь. Все эти гостиничные номера, в которых мы останавливаемся в путешествиях, максимально стремятся к уюту, но не могут его достичь, как бы красиво обставлены они ни были. В них нет тепла, они все холодные из-за вечной смены хозяев. Сильнее укутываюсь в одеяло, но не могу больше лежать. Поднимаюсь, приставляю подушки к изголовью кровати и сажусь, облокотившись на только что выстроенную мягкую спинку. Теперь эта кровать превратилась в огромный диван. Вспоминаю, кто меня этому научил, и невольно начинаю улыбаться.       Вроде это было в те дни, когда мы только познакомились. По счастливой случайности жили в одном месте. Я облил её своей газировкой прямо посреди фойе столь же роскошного отеля, как тот, в котором я нахожусь сейчас. Её белоснежное платье было безнадёжно испорчено, но эта комичная ситуация дала старт чему-то большему. Она любезно предложила угостить меня новой, а я распылялся в извинениях за порчу имущества. Мы провели весь вечер того дня, гуляя по пустому пляжу. Гуляли так долго, что не заметили, как наступила глубокая ночь, а когда вернулись в отель, выяснилось, что живем на одном этаже.       Наверное, именно в тот день все и началось. С того самого момента, когда я обнаружил, что потерял ключ-карту от своей двери и вернулся к её номеру, словно какой-то бездомный щенок. Она впустила меня, и мы проболтали всю ночь, сидя на таком же выстроенном ей диване. Воспоминания о том дне навевают какую-то добрую грусть и дикую тоску по ней. Сердце больно сжимается в груди. Я скучаю, хоть и прошла всего пара дней с того момента, как я уехал.       Нужно себя чем-то занять. Чем-то, что поможет мне отвлечься и, возможно, уснуть. Беру с изысканной прикроватной тумбы книгу, что она дала мне с собой в поездку. Вроде бы, какая-то сказка или что-то в духе того. Я прочел пару страниц в самолете, но меня усыпил плейлист, что я на этот раз составил себе в дорогу. Да и времени после перелета не было. Открываю её на нужной странице, уголок которой я подогнул, чтобы не потерять. Она постоянно ругает меня за эту привычку, потому что так я, видите ли, порчу внешний вид книги. На лице расплывается улыбка, а в голове появляется картина того, как она уронила одну из любимых книг в воду, когда принимала ванну. Отогнав от себя мысли о той, кто занимает большую часть моего сердца, нахожу строчку, на которой я остановился, и начинаю читать.

«Он не сумел придумать подходящее сравнение. Быть может потому, что оказался за пределами мира метафор и сравнений — в мире реальных вещей, в котором и сам изменился…»

      Строчки мелькают перед глазами, я читаю, но не понимаю, о чем идет речь. Мне кажется, что я застыл на одной строчке и продолжаю читать её из раза в раз. Хожу по кругу и не знаю, как из него выбраться. Голова начинает гудеть, а буквы разбегаются перед глазами. Загибаю угол страницы и захлопываю книгу. Она остается лежать на пустой половине кровати.       Часы напротив меня показывают, что время уже глубоко за полночь. Еще пара часов, и я смогу встретить рассвет. И все-таки, надо попытаться уснуть. Переворачиваю подушки и кладу их на место, размещая затылок на прохладной стороне. Подушка кажется мне практически ледяной, но она слишком быстро отогревается подо мной. Больше не могу лежать на спине и, несмотря на то, что это будет причинять мне боль, решаю лечь на бок. Поворачиваюсь, стараясь минимально тревожить ноющие мышцы. Даже не дышу, когда укладываюсь. Я лежу лицом к окну и крепко зажмуриваю глаза, а сна как не было, так и нет.       Тянусь к телефону, но понимаю, что, взяв гаджет в руки, поспать мне определенно не удастся. Я просто наберу до боли знакомый номер той, кто так нужен мне сейчас. Той, кто помог бы мне провалиться в ангельский сон. Той, что превратила бы меня в огурчик одним бокалом горячего молока с мёдом. Той, кто отчитала бы меня за то, что я вышел из машины в пальто нараспашку, легкой рубашке, брюках, тапках на босую ногу и без шарфа. Нет.       Я ворочаюсь еще минут двадцать и проваливаюсь в какой-то сумбурный и хаотичный сон. Перед глазами пролетают картинки, почти в точности повторяющие мои будни. Иду по сцене, за кулисы, которые почему-то оказываются лианами. Раздвинув возникшее перед собой препятствие, выхожу в огромный тропический лес, где старые как мир растения делают меня крошечным и незначительным.       Приторный аромат экзотических цветов вызывает приступ тошноты и головокружения, но сладость этого аромата навевает приятные воспоминания о доме, где вечером стоит запах либо свежей выпечки, либо различных ароматических свечей. Кажется, что я вот-вот упаду, но этого не происходит. Я продолжаю стоять в настолько прекрасном, но при этом весьма опасном месте в мире.       Я любуюсь окружающим меня многообразием цветов. Единственное, что этот мир должен так же ярко пестрить звуками, как и цветом, но в нём стоит оглушающая тишина. Не слышно даже писка пролетающего мимо меня в сторону венериной мухоловки, что принесет ему погибель, непомерного москита. Мне кажется это странным, ведь для такого огромного леса это нехарактерно. Он такой же живой в любое время дня и ночи, что и самые большие мегаполисы на планете. Как Нью-Йорк, что гудит своей музыкальной какофонией двадцать четыре на семь. Я помню эти звуки слишком хорошо.       Виски сдавливает с несусветной силой. Тихонько стону от боли и, наконец, слышу хоть что-то. Мне жутко жарко, становится очень тяжело дышать. Такое ощущение, что вокруг моего тела обвился огромный питон и пытается меня погубить. Я не могу проснуться, как бы ни хотел. Понимаю, что это необходимо, необходимо избавиться от этого душащего чувства, но ничего не могу с собой поделать. Я зажмуриваюсь и готовлюсь умереть прямо так, внутри своего сна. Никого нет рядом, чтобы спасти меня.       И вот в одно мгновение, когда мне кажется, что я вот-вот испущу свой дух, хватка питона слабеет, а после исчезает вовсе. На меня дует легкий ветерок, я свободен, слышу шелест прибрежных волн, чувствую аромат солёной воды и тонкий запах земляники, такой свежий и легкий. Звук в сочетании с запахами расслабляет меня. Я открываю глаза и не могу им поверить. — Чудесинка? — слышу себя со стороны, словно это и не мой голос вовсе. Она нависает надо мной, а над её головой светится нимб. Или это так падает свет. На самом деле, это не так важно сейчас, ведь вот она. Здесь. Рядом. Моё спасение. Позволяю себе расслабиться и закрываю глаза. Свет слишком яркий, режет глаза и от их напряжения снова начинает сдавливать виски. — Спи, — тихий шепот, от которого все сжимается в груди. Чувствую прикосновение её нежных губ на своем лбу, а следом за ними капли дождя, что падают сверху. Я лежу на песке и слышу, как передо мной бушует шторм, но мне ни капли не страшно. Если что-то пойдёт не так, у меня есть она. Это плохо, что я так зависим от неё. Становится немного легче, я могу нормально дышать, а дождь остужает мою пылающую от жара плоть.       Поворачиваю голову налево и чуть-чуть приоткрываю глаза. Вижу ее перед собой. Она лежит на боку и смотрит на меня. Почему-то на её стороне светит солнце и дует легкий ветерок, играясь с волосами и тем самым белым платьем, в котором она была в день нашего знакомства. На её лице сияет улыбка, что согревает меня теплом изнутри. Поворачиваюсь к ней и любуюсь её красотой. Черты её лица буквально завораживают меня, и я готов любоваться ими бесконечно. Иногда мне кажется, что я даже моргать перестаю, когда мой взгляд пересекается с её. Вот мы начинаем играть в наши любимые гляделки. Оба ждем, когда один из нас засмущается окончательно и сдастся. Её улыбка перерастает в заливистый смех. — Ты просто невозможный, Ким Тэхён, — заливисто смеясь, говорит она, заставляя меня широко улыбнуться. Я хочу подвинуться к ней ближе, перейти на её солнечную прохладную сторону, где легкий ветер бы в мгновение ока высушил мою кожу и остудил бы лихорадочный жар, вызванный душащей влажностью и ледяным дождем, что ниспадает на меня с неба. — Почему тебе всегда нужно вот так откровенно пялиться на меня? — Она подкладывает руку под голову, чтобы не ложиться прямо на мелкий белоснежно чистый песок, что обязательно, даже несмотря на меры предосторожности, останется в её волосах, заставляя её потратить несколько часов на то, чтобы вымыть всё это великолепие. — Я скучаю, — улыбка моментально стирается с её уст, и мне самому становится грустно. — Знаю, малыш, — она двигается ближе, но между нами всё еще висит что-то в духе разделяющей нас прозрачной невидимой стены, которой нет, но я знаю, что пока ни один из нас не сможет её преодолеть. — Иди ко мне, — тихая просьба срывается у меня с языка. Ладонью хлопаю по песку рядом с собой. Она грустно улыбается, но отрицательно качает головой, добавляя одними губами такое горькое «нет». — Почему? — мне ничего сейчас так сильно не хочется, как перебраться на её сторону, чтобы она обвила моё тело своими руками и прижала к себе. Мне хочется ненадолго попасть в свою зону комфорта, где я сильнее любых обстоятельств, где я смогу найти покой, которого мне так не хватает сейчас. — Тэ, — то, как легко она произносит моё имя, заставляет моё сердце сжаться от тоски. — Тебе нужно проснуться, милый. У тебя очень высокая температура. Ты должен встать и позаботиться о себе, — её взгляд редко бывает таким серьёзным. В такие моменты я понимаю, что заново влюбляюсь в неё. За что я влюбился в неё с самого начала. Но сейчас я хочу побыть эгоистом. Я не буду просыпаться, даже если это то, что мне на самом деле необходимо. — Не хочу. Хочу, чтобы это сделала ты, — и я знаю, что звучу как какой-то обиженный капризный ребёнок, но ничего не могу с собой поделать. — Я не могу, малыш, — она прикладывает свою ладонь к границе так, словно между нами стекло. Мне кажется, что она притворяется, но, когда я повторяю этот жест за ней, я отбрасываю мысль о том, что она и правда хороша в актерском мастерстве, потому что не могу почувствовать нашего соприкосновения. — Тэхён, пожалуйста, ради меня, — её просьба разрывает мне сердце. — Если я проснусь, ты исчезнешь, и я не увижу тебя еще очень долго, — голос немного дрожит, а в горле встаёт ком. Я не могу разобрать, это слезы текут по моим щекам или капли дождя. — Милый, — она тяжело вздохнула. — Ты прекрасно знаешь, что можешь позвонить мне в любое время дня и ночи… — Это не то, — возмущенно протестую я. — Понимаешь, я хочу видеть твою сонную улыбку, когда проснусь. Хочу слышать твой голос. Живой голос, а не ту слегка измененную микрофоном телефона пародию на него. Хочу выпить огромную чашку приготовленного тобой какао. Хочу чувствовать этот аромат твоих духов, из-за которого я могу представить, словно я в земляничном саду. Хочу чувствовать твоё тепло рядом, когда ложусь спать. — Мой поток мысли бежит вперед, словно скоростной поезд, и слова так легко слетают с языка, что я не совсем осознаю, что несу, но позволяю себе свободно говорить. Мне кажется, что ничто не сможет остановить поток моей речи сейчас. Естественно, кроме неё. — Я всегда рядом, и ты это знаешь. Ты знаешь, где меня искать, — она неожиданно для меня преодолевает эту невидимую границу и кладет свою маленькую ладонь мне на грудь в ту самую область, где расположено сердце. — Я здесь. Всегда с тобой, — мне становится легче, намного легче. Вижу её улыбку, и мир, который меня окружает, становится до невозможности хрупким и менее четким. — Просыпайся, мой мальчик. Чувствую прикосновение мягкой ледяной, по сравнению со мной, ладони. Оно сильно отличается от того движения, что я ощущал всего мгновение назад. Передо мной все еще стоит образ той, о ком я думаю каждую свободную долю секунды.       Белый шум из дождя прерывается посторонними звуками. Не могу понять, что я только что услышал: то ли звук грозы с зычным раскатом грома, то ли рокот волн разбушевавшегося в край моря или океана, то ли звук захлопнувшейся двери. Слышу чьи-то нервные шаги, но звук не похож на то, как ноги зарываются в песок при ходьбе. Скорее, как кто-то шлепает босыми ногами по холодной поверхности дорогой мраморной плитки. — Просыпайся, — она оставляет нежный поцелуй на моих губах, совсем перебравшись на мою дождливую сторону. — Только если ты пообещаешь всегда быть со мной, — она, смеясь, ударяет меня ладонью в грудь, а я прижимаю её ближе к себе. — Моя чудесинка, — сжимаю её крепче, но чувствую, что-то с ней не так. Окружающий меня мир начинает потихоньку таять. Звуки реальности становятся все четче, но я все еще сплю. Все ещё слышу шум прибрежных волн, все еще чувствую капли дождя, все еще ощущаю её в своих объятиях. — У него все так же держится температура, хён. Он бредил практически всю ночь, — сквозь сон слышу знакомые голоса, но не особо горю желанием открывать глаза, чтобы увидеть посторонних в выстроенном идеальном мире. Мире, где она сейчас рядом со мной. Хочу остаться здесь, но его гармония уже безвозвратно нарушена. — Тогда нужно отвезти его в больницу. И вообще, почему ты мне сразу не позвонил? — посторонние звуки же все равно, словно через воду, доносятся до меня, и я продолжаю слушать диалог. — Какая больница, Седжин-хён? Он же даже на разовый приём к стоматологу без своей чудесинки идти отказывается, — мой хрупкий мир рухнул, растворившись в проливном тропическом дожде, оставив на память о кошмаре сладкое его окончание, где мои горячие пальцы переплетены с её, где она тихо смеётся, уткнувшись носом в моё плечо. — Пак Чимин, неужели ты думаешь, что у меня не получится притащить его в поликлинику? — громким от возмущения шепотом отвечает моему лучшему другу наш менеджер. — Я уверен в этом, хён. Не забывай, что он начал заниматься боксом и сейчас второй по силе тяжести удара после Чонгука, — за этими словами последовал тяжелый вздох. Чувствую, как край кровати, ближе к окну, прогибается под тяжестью тела, что решило на него приземлиться. — Ты ей позвонил хотя бы? — Конечно, еще ночью, когда только зашел его проведать. Он очень рано ушел с наших посиделок. Думаю, её самолёт приземлиться в Лакс через пару часов, — слышу, как Чимин громко усаживается в кресло и, весьма вероятно, обнимает подушку, что на нём лежит. Последнее время он какой-то дерганый. Думаю, это связано с его первой любовью. К сожалению, это не всегда самая прекрасная вещь в твоей жизни, и поэтому я считаю себя до невозможности везучим. — Господи, я все еще не понимаю, почему я узнаю обо всём последним, — через полуоткрытые щелочки своих глаз наблюдаю за тем, как менеджер встает с моей постели, качая головой. Седжин слишком любит нас, чтобы не дать нам того, чего мы хотим. Сделает все, чтобы у нас было то, в чем мы нуждаемся и что нам остро необходимо. — Хорошо, что на ближайшие два дня у нас запланирован отдых и еще есть время, — он бросает взгляд на меня, но не замечает, что я не сплю. Или любезно делает вид, что не замечает. — Раз посадка только через пару часов, значит, я успею добраться, — ещё один тяжелый вздох, а я чувствую, что моё сердце пропускает удар. Наверно, я все ещё сплю. На губах растет идиотская улыбка. Поворачиваюсь на другой бок, чтобы эти двое меня не заметили. Ещё пара тяжелых вздохов, громкий хлопок двери, и я понимаю, что остался в комнате наедине с Чимином. Остаёмся ждать её.       Моей радости нет предела, ведь если бы не простуда и температура, я не увидел бы её ещё как минимум две недели. Две невыносимых недели. Я не представляю, как я смог пережить все эти годы до её появления в моей жизни, ведь она все расставила по местам. Это так замечательно, что она всегда готова примчаться ко мне. Как и я к ней, но у меня не такой гибкий график, как у неё. Это меня расстраивает, но радость её непредотвратимой близости перекрывает любые отрицательные эмоции, что я себе надумываю. Крепко прижимаю к себе подушку, издавая при этом какие-то одному мне понятные звуки, совсем позабыв, что в комнате со мной сейчас сидит Чимин. — Ну, судя по всему, температура у тебя уже спала, — подаёт признаки своего существования мой друг. Я в мгновение замираю, крепко зажмурив глаза и проклиная себя в том, каким глобальным идиотом я иногда становлюсь. Надеюсь на то, что он подумает, что я ещё сплю. — Тэхён, хорош притворяться. Я же знаю, что ты не спишь, — в меня летит декоративная подушка, что до этого лежала на кресле, стоящем рядом со столом. — Ладно-ладно, виновен, — голос тихий и хриплый, но мне не совсем ясно от чего. То ли от того, что я только проснулся, то ли от того, что я простужен. Слышу, что Чимин поднялся с кресла, и я поворачиваюсь к нему лицом: меня ослепляет солнечный свет, что льётся через только что раскрытые занавески. Шиплю и прячусь за подушкой, что держу в своих объятиях. — Как себя чувствуешь, дружище? — он протягивает мне большой бокал с водой, который я принимаю, но пить мне почему-то не хочется. — Лучше, чем когда я ложился, — Чимин проводит ладонью по своим блондинистым волосам, пододвигает ближе к кровати кресло и усаживается обратно в него. — Пей. Она сказала, что мне нужно следить за твоим водным балансом, — я вздохнул, приподнялся и поднёс край стеклянного бокала к губам, чтобы сделать глоток. В тот момент я и не думал, что я настолько хочу пить. — Ещё, — опустошив в одно мгновение бокал, я протянул его другу, чтобы тот его наполнил. Так я выпил три полных бокала, почти опустошив несчастный графин. Только сейчас я заметил, что рядом с кроватью, на прикроватном столике, стоит тазик. Я, недоумевая, смотрел на него, пока Чимин на ломаном английском пытался попросить принести в номер ещё пару графинов питьевой воды. — Господи, за что мне все это? — несмотря на то, что блондин весьма шумно пытался положить на место трубку телефона, я услышал его тихое ворчание. — Я настолько плох? — спросил я его, заставляя вздрогнуть от неожиданности. — Нет. Просто… — Чимин тяжело вздохнул и уселся обратно в свое кресло. — Мне нужно дождаться её и приглядывать за тобой. Но как только она переступит порог… — Чимин сделал паузу, чтобы правильно сформулировать мысль в своей голове. — Ты же знаешь, что мне все ещё тяжело на вас всех смотреть, — присев, я поставил подушку так, чтобы облокотиться на неё, а не на жесткое изголовье кровати. — На вас и на остальные наши парочки. Наверно, именно поэтому я чаще всего сейчас нахожусь в обществе Сокджин-хёна или Чонгука, — я виновато глянул на друга. Он не обязан быть моей нянькой, и мне было немного стыдно, что ему приходится сидеть здесь со мной, пока ко мне едет та, кто мне так дорог, чтобы сменить его на этом посту. И я знаю, что он все ещё переживает тяжелый разрыв, и мне совсем не хочется давить ему на больную мозоль. — Прости, — Чимин отрицательно покачал головой. — Нет. Ты не должен извиняться, Тэ. Я сам пришел и предполагал, что именно так и будет, — между нами повисла звенящая тишина. Это немного напрягало, потому что такого никогда не было. Нам с Чимином всегда было максимально комфортно в компании друг друга, и разговор тек так натурально, что ни один из нас не замечал, как мы перескакивали с темы на тему. Сейчас же только тихий шелест работающего кондиционера заполнял паузу. Взяв пульт от него с прикроватной тумбочки, я выключил аппарат. — Возможно, я буду звучать сейчас немного грубо, но ты не думаешь, что пора перестать страдать? — блондин тяжело вздохнул и как будто стал меньше в размерах, вжавшись в стул, но останавливать меня не стал. — Да, расставание — это боль, которую мне не понять, и ты имеешь полное право меня упрекнуть за то, что я, этого не зная, берусь судить. Только, Чимин, дружище, жизнь на этом не заканчивается, — отчасти я жалел, что сказал это, но эти слова слишком долго ждали правильного момента, чтобы быть озвученными. Слишком долго каждый из нас терпел и ждал, чтобы не ранить его чувства. И да, сейчас был не самый лучший момент, и Чимин вполне имеет право на то, чтобы злиться на меня. Вместо этого он прижимает к себе крепче вторую подушку, что лежала на кресле. — Я знаю, Тэ, но… — его перебивает тихий стук в дверь, заставляя меня подскочить с постели в надежде, что я наконец дождался её появления. Пол под моими пылающими ступнями кажется холоднее всех ледников Арктики. Чимин не успевает меня остановить, и я добираюсь до двери первым, чтобы встретиться лицом к лицу с улыбчивой работницей отеля. — Hello, sir, room service. — с широкой улыбкой на лице обратилась ко мне женщина, направляя каталку в сторону комнаты, чтобы войти. — Did you bring the water I just ordered a couple of minutes ago? — Чимин отодвинул застывшего меня, ввергая в ещё больший ступор тем, как он неожиданно ловко задал вопрос. — Не знал, что ты говоришь по-английски, — прошептал ему на ухо я, выглядывая на вход из-за его плеча. Он пихнул меня локтем, слушая ответ работницы отеля. — Yes, sir. Can I come in? — Парень коротко качнул согласно головой и освободил путь для каталки, прижавшись к стене и прижав рукой к ней меня. Женщина прошла к столу, забрала с него графин, поставив его на каталку. Она достала с внутренней её полки четыре бутылки воды и, аккуратно развернувшись, направилась в сторону выхода. — Have a nice day. — Thank you, — ответил Чимин, закрыв любезно дверь. — Ва, как ты мог так бесчестно скрывать от нас своё умение говорить? — как только дверь захлопнулась, я рухнул на кровать. — Меня никто не спрашивал, — он пожал плечами и плюхнулся обратно в кресло. — Мы говорили об этом вчера после того, как ты ушёл, — обстановка после появления работницы отеля разрядилась, а Чимин разговорился. — Я думаю, что никогда больше не смогу кого-то полюбить так, как её. Это просто разрывает меня на части. Мне так больно. Я не хочу это чувствовать, — я тяжело вздыхаю и, сев на край кровати напротив друга, потянулся к бутылке, чтобы налить ещё один бокал воды. Правда, он меня опережает. — Ты не сможешь защититься от боли, Мини, что бы ты ни делал. Для любви нужно быть уязвимым, подпускать людей к себе… Боль испытывать, — опустошив бокал, что для меня наполнил Чимин, я возвращаюсь в лежачее положение. — Тэ, но вы так не выглядите. Ваши отношения похожи на вечер у берега моря с едва обдувающим тебя бризом, — я улыбаюсь от его слов. Так вот как мы выглядим со стороны. Это он просто не видел шторм нашего Тихого океана. — Это только верхушка айсберга, которую мы вам показываем. Ты просто не представляешь, на что каждый из нас способен, — со смехом в голосе говорю я. — Хочешь сказать, что вы дома скандалите? — слышу, что он поднялся с кресла и включил градусник. — Ну и такое бывает. Редко, но бывает, — Чимин залазит на пустую половину кровати и ладонью натыкается на угол книги, которую я оставил там ночью. Шипя, отодвигает её ближе к подушке и ставит мне в ухо градусник. — Ни за что не поверю. Никогда не видел, чтобы она на кого-то злилась. — О, друг мой, как мало ты знаешь об этой жизни, — я сразу же вспоминаю нашу последнюю ссору, что для меня произошла совершенно на пустом месте.       Пока я говорю, он смеётся и наблюдает за счетчиком на градуснике, периодически вставляя свои замечания в мой рассказ. Чимин вынимает пищащий градусник из моего уха. Его брови сходятся, когда он смотрит на мою температуру, но я почему-то чувствую себя куда бодрее, ведь речь зашла о ней. Прямо посреди нашего только наладившегося диалога, как тихоокеанский шторм, в комнату врывается она. Поднимаюсь на локтях, чтобы убедиться в том, в чем я уверен более чем на сто процентов.       Волосы собраны в одну из моих самых любимых причесок. Она так напоминает мне луковку сейчас. На ней какая-то драная белая футболка. Видимо, одна из тех моих, что я больше не ношу. Черные спортивные леггинсы, кроссовки, что я ей подарил, завершала всё моя толстовка Puma Shark, рукав которой болтается на середине её левого предплечья, а с правого плеча его придерживает лямка набитого вещами впопыхах рюкзака. Впрочем, он незамедлительно летит на пол, а она подлетает ко мне, со счастливой улыбкой лежащему на кровати, но на её лице нет ни капли радости. Она зла. Я практически уверен, что Седжин-хён тихонько злобно смеётся сейчас за дверью. — Идиот. Сколько раз тебе нужно говорить, чтобы ты одевался по погоде. Модник хренов, — я не успеваю спрятаться под одеялом от её метких ударов. Пусть они не такие уж и сильные, но этого достаточно, чтобы потревожить мои ноющие мышцы. Это явно не то, что я себе представлял. Чувствую её шлепки то на своём боку, то на своих плечах. — Так и не научился прогноз погоды смотреть перед выходом, — тихие смешки Чимина после каждой сказанной ею фразы заполняют промежутки тишины между ними. — А ещё Седжин-оппа любезно со мной поделился историей о том, как ежедневно ты портишь обувь, что стоит как вся моя зарплата. Ты с какого дерева упал, неандерталец? У тебя такая прекрасная мама. Ни за что не поверю, что эта замечательная и горячо любимая мною женщина так и не научила тебя носить обувь правильно, — Чимин на этот раз залился откровенным смехом. — Я ему об этом тоже говорю, — добавил он, пытаясь отдышаться. — Вот. Вот видишь, — указала она ладонью на Чимина, крепко вцепившись своими пальцами другой руки в моё правое плечо. — Слушай иногда своего друга. У него умные мысли бывают, — она сидела у меня на коленях и пристально смотрела на меня с легким прищуром. — Чья бы корова мычала, Пак Чимин: сам-то вспомни, как был одет в тот день. — я показал ему язык, она вновь ударила меня по плечу, которое до этого крепко сжимала. — Ау. — Это ты сейчас валяешься с температурой, а не он, — дальше отчитывала меня она. — Это ты боишься уколов, словно тебе года три, Ким Тэхён, — она больно ткнула указательным пальцем мне в грудь и слезла с кровати, чтобы подобрать с пола рюкзак и высыпать его содержимое на пустую половину. — Почему сразу боюсь-то? Я не боюсь, — оправдывался я, пока она разбирала привезенные вещи. Самой большой вещью в рюкзаке была огромная косметичка, которая выполняла функции перевозной аптечки. — Они просто мне неприятны, — она скинула обувь и вновь залезла на кровать, разложив перед собой все медикаменты, словно это были её игрушки. Эта сцена, в которой она внимательно рассматривала каждую коробочку, обдумывая, какое из привезённых лекарств дать мне первым, наполнила мое сердце невозможной нежностью. Обвиваю её талию руками и роняю в свои объятия. — Люблю тебя, — она пытается выпутаться из моих рук, но я прижимаю её к себе еще крепче.       Вся усталость, сонливость и слабость от температуры испарились с её появлением в комнате. Запах земляники, который источает каждый кусочек её существа, окутывает меня, словно одеяло. Для меня нет места лучше на планете, чем рядом с ней. Даже если она злится на меня. Она перестаёт сопротивляться и позволяет, наконец, обнять себя. Слышу тихое «я тебя больше», которое стало нашим постоянным ответом друг другу. — Ну раз она уже здесь, чтобы позаботиться о тебе, то я, пожалуй, оставлю вас, голубки, наедине, — Чимин поднялся со своего места в кресле, а я расцепил руки, которыми обвил самое хрупкое и ценное существо в моей жизни. — Чимин, подожди, — она незамедлительно принимает вертикальное положение и начинает рыться в таблетках. Выбрав несколько пакетиков, встаёт и кладёт их в ладонь Чимина, нежно сжав её в кулак. Чувствую, как в груди что-то кольнуло, — Это витамин С. Выпей одну пачку, как придёшь к себе в номер и завтра утром. Остальные я даю на всякий случай, — они друг другу улыбаются. Глаз Чимина почти не видно, они превратились в щелочки. Он мало кому дарит такую улыбку. Я начинаю кашлять, чтобы привлечь к себе внимание. Она с прищуром смотрит на меня и знает — я лишь притворился,— Спасибо, что присматривал за ним, пока я была в пути, — Чимин кивает, хочет ещё что-то сказать, но решает не говорить. Развернувшись, он идёт в сторону выхода. Она же возвращается на край моей кровати. — Ким Тэхён, какой же ты невыносимый эгоист, — её глаза бегают по коробочкам с таблетками, а руки раскладывают их в нужном, одной ей понятном порядке приёма. — Здоровый эгоизм улучшает организм, — на её лице появляется улыбка. — Если бы это было так, на твоём месте сейчас бы был Чимин, — она берёт пластинку с таблетками и достаёт из неё белоснежную эмалированную капсулу. — Хочешь сказать, ты бы любила его вместо меня? — продолжаю играть в ребёнка я, зная, что ей это нравится. — А почему нет? — хоть на любимых мною губах и улыбка, голос звучит для меня настораживающе серьёзно. Я знаю, что она только дразнит меня, но одна только мысль о том, что она будет заботиться о ком-то другом, а не обо мне или наших детях, бросает меня в дрожь, заставляет моё сердце болеть. Всей душой я бы этого не хотел. Даже если это будет мой лучший друг. — Потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. И так будет всегда, — она тяжело вздыхает и качает головой. — Вот. Вот видишь. У тебя снова на первом месте это «я». Потому что «я», — её ладонь ударяет по кровати и коробки разлетаются по ней, теряя свой порядок. — Но за это ты меня и любишь, — в голове словно играют на сотне барабанов, но это всего лишь стук моего сердца. — Нет. Не за это. Ты не был таким, — я больно закусываю нижнюю губу, осознавая, что она в какой-то степени права, — Я устала от того, что я всегда ставлю тебя выше. Мне это не нравится. Мне кажется, что так быть не должно, но я ничего не могу с собой сделать, — от того, что у неё глаза на мокром месте, моё сердце пронзает боль. Она начинает заново раскладывать привезённые коробочки. Пытается сосредоточиться, чтобы не расплакаться, — У меня скоро сдача проекта, сроки вот-вот, но мне звонит Чимин, и как только я слышу твоё имя, я просто пулей подрываюсь с места. — Тогда зачем приехала? — я уже жалею, что произнёс это, ведь как никто другой знаю зачем. И я знаю, что эту ссору с пустого места затеял в первую очередь я. — Я не знаю, Тэхён. Действительно не знаю, — из её глаз начинают капать слёзы на белое постельное бельё, — Не имею ни малейшего понятия, зачем примчалась сюда первым классом ближайшего рейса, спустив на билет больше, чем могу себе позволить. Зачем согласилась сесть к твоему менеджеру в машину, чтобы он меня привёз сюда. Как и не знаю, Тэхён, зачем ты вообще завёл этот разговор? — я тянусь к ней, хочу вытереть её слёзы, но она делает это сама рукавом моей толстовки. И я понимаю, что, скорее всего, мы бы оба уже сгладили этот угол, если бы не её усталость и состояние джетлага и мои капризы, когда я болею. — Ты меня больше не любишь? — с её губ срывается тяжёлый вздох, когда видит цифры недавнего измерения температуры на градуснике, что Чимин оставил лежать на кровати, — Тогда я умру, — она встаёт с постели и наливает воды в стакан. Висит тяжёлая тишина. Я и правда знаю, что сам завёл разговор в эти дебри. Теперь мои же придуманные страхи меня же и душат. Из-за этой звенящей тишины между нами мне кажется, что я снова в своём сне, что я снова в том тропическом лесу. Сердце колотится где-то в горле, а в голове гулким эхом отражается его стук. Меня бросает в жар, я беру в руки пульт и включаю кондиционер. — Поверь мне, я не дам этому произойти, — её вес, когда она садится рядом со мной и протягивает мне таблетку со стаканом, чтобы я её принял и запил, прогибает матрас,— Я найду тебя даже там, за чертой, и верну себе, потому что я не меньшая эгоистка, — послушно принимаю то, что она мне даёт. Опустошив стакан, ставлю его на постель, но её руки моментально его перехватывают и ставят на прикроватный столик. Я не могу смотреть ей в глаза, осознавая, что именно я стал причиной её слёз, хоть так не люблю, когда она плачет. — Прости, я такой ребёнок, — её прохладная ладонь ложится на мою щёку, — Из-за меня тебе пришлось бросить свои дела. — Все хорошо, — она придвигается ближе ко мне, запуская свои руки под мою пижамную рубашку. Они кажутся мне ледяными, но я её не отталкиваю, а лишь прижимаю ближе. Хотел бы я навсегда остаться в таком положении. — Наверно, я слишком люблю тебя, Ким Тэхён, что даже, если бы на твоём месте был бы сейчас кто-то другой, я бы была именно с тобой, — говоря это, она смотрит мне в глаза, и я понимаю, что это чистая правда. Я понимаю, если бы мне позвонили посреди ночи и сказали, что она лежит в постели с высокой температурой, то я сам бы прилетел к ней частным рейсом. Я понимаю, что она зависит от меня не меньше, чем я от неё. Что мы нужны друг другу как воздух.