Мокша Гай

Промозглый косой дождь навевал острую тоску, заставлял задуматься о туманном прошлом, об ошибках, которые никогда не исправить. В такие минуты в голову приходили совсем не веселые мысли о том, что прошлого не вернуть, как бы отчаянно этого не хотелось, о том, что всему есть предел. Такие мысли нещадно хотелось выкинуть из головы, и чем скорее, тем лучше. Но нет, проходило пару минут и они снова всплывали, заставляя задуматься о том, как все могло бы быть, не соверши ты ту или иную ошибку. Дождь аккуратно намекал на то, что жизнь - сплошная череда случайностей и неудач, и не стоит даже пытаться улучшить ее, потому что все равно ничего не выйдет. И у каждого свои на то причины. Пасмурный вечер застал Мокшу Гая в своем кабинете. Он стоял перед огромным окном и с тоской следил за размытыми передвижениями людей по проспекту и наблюдал за тусклыми фарами автомобилей, слепо спешащих поскорее укрыться от нещадного ливня в уютных, теплых домах. Выражение его лица терялось в темноте комнаты, но в глазах можно было прочесть искреннюю усталость и, в какой-то мере, окончательную безысходность, когда понимаешь, что дороги назад потеряны многие столетия назад и надежды на возвращение нет. Гай знал это, и как никто жалел об утраченном прошлом, но ни за что не признался бы в этом ни себе, ни, уж тем более, кому-либо еще. Тело, подчинявшееся теперь только опекуну, начинало ныть при каждой попытке коснуться прошлого и ощутить вину за содеянное так давно. В голове предводителя фортов витали так ненавистные ему картины, казалось бы, давно забытой молодости. Первый полет на пеге - охватывающее тебя чувство легкости и свободы, первый нырок - погибший мир болота, которое с каждым днем засасывает тебя все больше, заставляя задыхаться ночами, вскакивать с кровати в холодном поту и, дрожа, снова стараться провалиться в спасительный сон, в котором мелькают забытые уже лица. Двушка - щедрое вознаграждение за проведенные в муке странных желаний и сомнений минуты, яркость красок и понятие смысла жизни, единение с природой и покой. Настоящий покой. Лицо Гая просветлело, на губах наконец-то готова была появиться та долгожданная улыбка, которую никто не видел на протяжении столетий. Добрая, неумелая из-за давно забытых движений и… светлая. Но этому не суждено было случиться. Мокша поднял голову к окну и в неясном, расплывающемся отражении увидел страшное жестокое лицо своего опекуна. Его ветвящиеся конечности обвивали тело бывшего шныра, навеки заставляя нуждаться в подпитке со стороны. Этого было не изменить. Один неверный шаг, и боль будет невыносимой, это Гай понял сразу. Улыбка так и не коснулась его лица, раздавленная, убитая надежда в тысячный раз не оправдалась. Всего лишь одна закладка, навсегда изменившая его жизнь, жадно присвоенная себе, заставившая стать тем, кто он сейчас – предводителем ведьмарей. Беспощадным, хитрым убийцей, который навсегда попрощался со светом ради неестественно длинной жизни и вечного одиночества, смешанного с неуемным чувством потери себя. Быстрое, глупое принятие выбора, совершенно неправильное, но уже сделанное. Опекун жестко указывал на его место, сердце Гая отчаянно сжималось, резко остановившись, не могло сделать ни единого удара, в следующую секунду забилось с удвоенной силой. Эльб показал, кто управляет его жизнью, от кого зависит его существование и приказал вновь, наконец, окончательно принять этот выбор. Давний, но каждый дождливый, тихий вечер, поставленный под сомнения, выбор. Лицо Гая ожесточилось. Глаза теперь источали привычный холод и жестокость, вернулись липкие ведьмарьские намерения, а Шныр и далекое прошлое были задвинуты далеко в недра сознания до следующего дождливого осеннего вечера. А с ним и воспоминания о другой, прошлой, но так часто вспоминаемой, жизни…