крылья несбывшейся вечности

      Им приходится мириться с иллюзией хорошей жизни, которую они же сами и создали для себя. Если быть точнее, то для всех участников организации их повседневная работа стала обыденностью, жизнью. Никто уже просто не представлял себе спокойных будней без звуков выстрелов, криков и луж алого цвета.       Так и сейчас, красные перья плавно опускались, словно в танце, на мокрый асфальт, смешиваясь и вязнув под массой теплой жидкости. Мужчина мог бы, как и его коллеги, пафосно наступить подошвой в бурое месиво, но это было совсем не в его стиле, посему лишь поднял холодный взгляд на темное звездное небо. Хокс видел изо дня в день одну и ту же картину, но отчего-то по-прежнему надеялся, что в Солнечной системе произойдут катаклизмы, после которых он сможет наконец-то поспать в ночное время суток.       Небо, полное звезд, а он смотрит на него. Не с сожалением, скорее обреченностью, что такой старик, занимающий главное почетное место в организации, ничего не может сделать для мальца, который так отчаянно рвется на волю из гнилого, полного клещей, гнезда. — Если Вы продолжите в том же духе, — начал Хокс, — то мне придется называть Вас «Страдатель-сан». — Думай, с кем говоришь, перед тем, как открывать свой рот, — Тодороки готов был в любой момент свернуть шею мальчишке, ухмылка с лица которого никогда не спадала.       Хокс демонстративно сделал жест «молнии» на рту, ничуть не жалея о сказанном. Старатель, похоже, сам иногда не был против такого излишества в их поведении. Как будто они играли характерные заезженные роли, дабы хоть немного придать жизни своим мертвым душам. Хокс приподнялся на крыльях ввысь, паря в нескольких метрах от земли, чтобы размять крылья, от которых исходил противный хруст костей. — Пора возвращаться, — нервозность Босса номер один отдавалась легкой дрожью по всему телу Хокса, но ничуть не пугала. Наверняка у парня был некий свой фетиш на низкие голоса. — Какое-то время мне придется оставить свою «семью» на консильери, — Хокс пожал плечами, — трудновато быть Боссом номер два. — Такому балаболу и политический консультант не нужен, — Энджи ухмыльнулся, пряча руки в карманы. — Вы ведь тоже Босс, должны понимать, что на это уходит впустую бессчетное количество драгоценного времени. И я могу проторчать вечность за бумагами, пока что-то происходит вне «дома». А еще ускользает много важной информации, к тому же, правительство будет недовольно моему бездействию.       Подъехавший черный джип, остановился возле глав организаций, задевая колесом грязь, смешанную с кровью. Старатель, хоть и был выше статусом, чем Хокс, но не лишен эстетических правил. Он любезно открыл для парня дверь, после чего тот несколько неуклюже влез на заднее сидение, помяв и так уже испорченный костюм. Энджи Тодороки никогда не садился рядом с водителем, поэтому меньшее из двух зол — было делить место с пернатым. — Утилизаторы прибудут через пятнадцать минут, — машина начала свой ход, и Хокс перевел взгляд на окно, в котором быстро менялись картинки ночных улиц. — Почему ты говоришь об этом? Они всегда так работают, — Энджи облегченно откинулся на спинку сидения. — Не знаю. Просто, — Хокс слегка улыбнулся, подпирая тыльной стороной ладони щеку. — Совсем рот занять нечем…       Хокс будто бы оживился, раскрыл глаза и словно кот подлез к плечу Тодороки, задевая щетиной чужую кожу лица и вдыхая металлический запах с шеи, одновременно подлезая тонкими пальцами на мощные бедра коллеги. — А есть предложения, чем можно? — крылатый Босс буквально промурлыкал эту фразу, — Именно поэтому мы едем к Вам?       Старатель цыкнул, ладонью накрыл все лицо Хокса, и резким движением руки отпер его от себя в противоположную сторону салона машины. — Твои крылья, — Тодороки начал, но его тут же перебили. — Что с ними не так? А? Где?! — мужчина, словно ребенок, открыл рот и стал вертеться на месте. — Да сядь ты уже! В спину мне упираются! — Энджи уже прикрикнул на него, — Что ж ты такой… — Какой? — и снова, будто бы не слыша предупреждения Босса номер один, перебил Хокс. — Неугомонный… — Старатель стиснул зубы, — Лучше скажи, почему ты так покорно выполняешь все приказы властей? — Я им обязан, — Хокс выдохнул. — Когда нужно — немногословен, когда лучше заткнуться — Попка-Дурак. — Они забрали меня из семьи алкоголиков, и еще долго обеспечивали родителей, не говоря уж обо мне, — Хокс переместил руку на висок, слегка массируя в том месте. — Значит, вырастили за свой счет? — Энджи усмехнулся, для него это был не повод подчиняться таким ублюдкам, хотя сам находился в их зависимости.       Хокс приоткрыл окно машины, и в салон начал пробираться свежий прохладный ветерок, который развевал светло-русые локоны волос мужчины. — Возможно, — он тяжело вздохнул, — я бы тогда умер от обезвоживания. Отец лишь без конца насиловал мать, мне не хотелось этого видеть, приходилось убегать, — Старатель раскрыл глаза, не то, что бы смерть для него что-то значила, но он чувствовал что-то сравни отцовской заботы по отношению к Хоксу, которую не проявлял даже к своим детям. — Вот как. Пережитки прошлого, значит, — он скрестил руки на груди. Энджи четко решил для себя, что ни за что не поведает свои косяки этому мальцу или кому-либо еще. Машина остановилась на другом краю города возле пятизвездочного отеля, и пассажиры незамедлительно покинули транспорт. — Я-то думал, что мы к Вам собрались, — Хокс огорченно протянул эти слова. — Еще чего. Чтобы мои ребята сделали из тебя принцесску? — он снова начал рычать на парня, идя в переулок, где находился вход в отель. — В смысле?! То есть, хотите сказать, что я слабее ваших подчиненных?! — крылатый мафиози стал верещать и игриво хлопать по крупной спине Тодороки, когда они уже вошли в здание. Оба совершенно не обращали внимания на персонал, который почтенно кланялся им обоим. — Да ты себя видел? Куропатка неощипанная. Одна кожа да кости, — Старатель вновь усмехнулся, когда увидел раскрасневшееся от злости лицо Хокса. — Что-о-о…. — Хокс снова было начал кричать, но его быстро заткнули горячим поцелуем, в то время как Босс номер два, продолжал что-то мычать Энджи в уста.       Хокс не стал противиться, а наоборот, словно только и ждал этого, обхватил тонким руками шею Старателя и ерзал, пытаясь закинуть ногу на ягодицу мужчины, трясь пахом о костюм Тодороки. Энджи, в свою очередь, лишь настойчивее углублял поцелуй, и когда Хоксу не хватало уже воздуха, то лишь сильнее притянул к себе за галстук, выставляя колено между ног мальца.       Мужчина не мог сдерживаться, отчего его стоны напоминали какое-то мычание, а крылья бессовестно дергались от возбуждения, что уж говорить о мокрых узких штанах.       Они ввалились в первый же попавшийся номер, совершенно не заботясь об интерьере и стоимости каждого атрибута, так нарочито поставленного на краю, чтобы посетитель, в случае поломки, мог возместить ущерб.       Энджи сорвал с себя галстук, а Хокс носком об пятку снимал давящие туфли. Ремень на штанах как специально не поддавался, отчего тот с тем же успехом отправился за галстуком Старателя. Штаны парня, наконец, были сняты, и Энджи не придумал ничего лучше, как воспользоваться случаем и ударить пару раз уже своим ремнем по шелковой коже ягодиц. Хокс взывал, цепляясь зубами за покрывало, и Тодороки лишь стал зацеловывать горящие места ударов.       Когда руки Старателя оказались на талии мужчины, тот одним движением тела перенял на себя эстафету, и повалил Энджи на спину. Он игрался с ним, задевал острыми концами перьев огрубевшую за столько лет кожу, на которой сразу же проступали капельки крови.       Боссу номер один, это, естественно, не нравилось, когда какой-то стручок брал власть над ним. И уже через несколько минут были слышны сладостные стоны Хокса, в которых он никогда не сдерживался. Тодороки вбивался в него с силой, напористостью, ставя незримое клеймо «мое». — Папочка, похоже, очень любит членов своей «семьи» — речь велась не о кровной семье, а о иерархии мафии, что имело очень сильный подтекст, особенно, когда Хокса так бесстыдно улыбался и закатывал глаза. — Не смей так называть меня… — он практически пыхтел, а не говорил. Этот пацан цеплял его не на шутку.       Уже несколько месяцев подряд они разыгрывали между собой эту «комедию» на грани с «драмой», пытаясь придать своей жизни смысл. Показать друг другу, что не лишены чувств. Но было ли это действительно так?       Когда ты родился в грязи, растешь в болоте и пытаешься из него же выбраться, то постепенно свыкаешься. И дабы не тратить, и так иссякшие силы, замыкаешься в себе. Держишь образ. Ведь каждый из них — это актер сцены, исполняющий свою незначимую роль, строя пирамиду для вышки, дабы изобразить красивую картину для общества. И они являлись неотъемлемой частью этой пирамиды, из которой невозможно было выбраться, дабы не разрушить все остальное строение.       Они никогда не выкарабкаются из этой трясины. Придется лишь смириться, либо скончаться.