***
Он направлялся по делам клана, когда пришлось сделать небольшую остановку в одной из заводей близ Пристани Лотоса. Пока слуга чинил лодку и занимался ещё какими-то хозяйственными делами, Не Мин Цзюэ решил было размять ноги в окрестном лесу. Он совершенно не собирался наносить оскорбление глубоко им уважаемому Цзян Фэн Мяню, охотясь на нежить в землях ордена Юн Мэнь Цзян, но ему пришлось обнажить саблю, когда на него из-за деревьев выскочило несколько гулей. Однако, несмотря на отточенные навыки, он успел упокоить всего пару штук, когда фиолетовая молния с шипением и треском разрезала тишину ночного леса и оставшихся гулей. Словно живое, лиловое пламя сплясало между деревьев, но, не найдя новых жертв, опало и послушно улеглось у ног женщины, облачённой в фиолетовые одежды. Он вбросил саблю в ножны и поприветствовал незнакомку... хотя почему незнакомку? Женщина в одеждах ордена Юн Мэнь Цзян и с фиолетовой молнией в руках не могла быть никем, кроме как бывшей Третьей Госпожой Юй, а ныне госпожой Цзян. А оружие было ничем иным, как Цзы Дянем, который госпожа принесла с собой в клан Цзян в качестве приданого. — Мальчишка! — произнесла госпожа Цзян в гневе. — Да как ты посмел охотиться здесь! Неужели тебе незнакомы даже самые простые законы приличия! — вместо вежливого приветствия она разразилась бранью, упрекая пришельца в невежестве и в похищении её добычи. Накрашенный ротик извергал чудовищные слова, но чем больше она бранилась, тем больше Не Мин Цзюэ любовался ею. Разъяренная как тигрица, разгоряченная дракой, в неверном свете луны и Цзы Дяня, она была несказанно хороша. Женщины его ордена, как и другие знакомые ему заклинательницы, никогда бы не стали повышать голос на мужчину, тем более, на главу ордена. О, они бы никогда не блестели так тёмными, полными жара глазами и не наступали на него в гневе, что бы он ни сделал. И уж конечно, они бы никогда не позволили себе поднять на него руку. Такую тонкую, но сильную ручку, лишённую свойственных всем женщинам украшений, сжатую в маленький, но весьма крепкий кулак. От неожиданности он пропустил первый удар в солнечное сплетение, но прежде, чем она смогла нанести второй, перехватил её за тонкое запястье. — Не стоит повторяться, моя госпожа, — что было тому виною, выпитое ли накануне ледяное вино, или азарт, но голос его прозвучал хрипло и, пожалуй, слишком интимно. Она замахнулась второй рукой, с зажатым в ней Цзы Дянем, но он легко перехватил и второе запястье. Она была такой хрупкой, и такой сильной. Необыкновенная женщина! Они замерли не то в любовном объятии, не то в схватке — слишком близко друг от друга, так, что разгорячённое дыхание касалось лица, а в её больших тёмных глазах он, кажется, мог рассмотреть свое неверное отражение. От неё пахло кровью, озоном и чем-то сладко-терпким. — И долго мы так будем стоять, глава ордена Цин Хэ Не? — с вызовом спросила госпожа Юй Цзы. — Неужели ты боишься слабую женщину? — в её глазах горел вызов, а нежные губы были так близко... Когда он склонился к ней в поцелуе, она не стала вырываться, только вздрогнула в его объятиях и выпустила оружие из ослабевших рук. Её губы были сливовыми на вкус и очень мягкими. Она почти ничего не весила, а когда он прижал её к своей груди, чтобы отнести в лодку, золотые шпильки в её волосах расцарапали ему грудь, даже сквозь одежду. Всё, что случилось потом, было овеяно речным туманом, сквозь который луной сияло её лицо. Вслед за ними в лодку скользнули девушки-служанки, которые, как он потом понял, всё это время наблюдали за ними, охраняя свою госпожу. Служанки указали путь к причалу у Пристани Лотоса, а потом и провели его с драгоценной ношей на руках тайным ходом в покои госпожи. Он брал её сзади, наматывая роскошные косы на кулак, а потом проклятые золотые шпильки искололи ему всю спину, когда она оседлала его, впившись когтями в мышцы на животе. В ореоле темных распущенных волос, нагая, со сливочной кожей, мягко светившейся в полумраке покоев, она была прекрасна. Демоница, выпущенная из Подземного мира, чтобы смущать людей. Небожительница, воинственная и торжествующая. Когда она в экстазе запрокинула голову, закусив белоснежными клычками губу, он застонал вместе с ней, не чувствуя боли и струящейся по животу крови. Потом они, кажется, повалили светильники и уронили полку с какими-то свитками, а потом от её когтей пострадала его спина. А потом было утро, и молчаливая и вежливая служанка разбудила его, подала одежду, помогла избавиться от наиболее ярких следов ночного безумства и всё так же вежливо, но настойчиво выпроводила из опустевшей спальни ещё одним тайным ходом. Он, мучимый недосыпом, усталостью и запоздалым раскаянием, искал свою лодку, и надо же было такому случиться, чтобы в этот самый момент к пирсу причалил глава ордена Цзян!***
— Я рад вашему визиту, но всё же, что вас привело в Пристань Лотоса? — вежливо осведомился Цзян Фэн Мянь, вырвав Не Мин Цзюэ из плена воспоминаний. — По пути в Гу Су я не мог не нанести визит правителю Пристани Лотоса, — постарался столь же вежливо ответить он, сжимая кулаки, надёжно прикрытые широкими рукавами клановых одеяний. Он не смог признаться. Нет, не теперь, посреди толпы, которая с таким обожанием смотрит на Цзян Фэн Мяня, и с уважением на него самого. Признаться перед всеми этими людьми в том, что он попрал законы гостеприимства, обесчестил их госпожу и смертельно оскорбил их господина, который справедливо снискал уважение среди заклинателей? Нет, он не нанесёт ещё одного подлого удара в дружескую спину. Или ему ещё представится случай искупить свою вину, или эта тайна уйдёт с ним в могилу. — Как жаль, что меня не было в городе, — с искренним сожалением ответил Цзян Фэн Мянь, — но, надеюсь, моя госпожа достойно встретила гостя? — безмятежно улыбаясь, продолжил он, и в сердце Не Мин Цзюэ словно вошла отравленная игла. Он знает! Он все знает! В жилах, как перед схваткой, разлился жидкий огонь, но в ровном, доброжелательном голосе главы ордена Юн Мэн Цзян не было ни издевки, ни ненависти, а на дне его чуть прищуренных глаз, вокруг которых разбегались лучики морщин, плескалась печаль. — Госпожа Юй Цзы Юань, несомненно, достойна всяческого уважения, — Не Мин Цзюэ склонился в глубоком поклоне. Если бы Цзян Фэн Мянь мог читать в сердцах людей, то в этот миг не нашел бы в его сердце ничего, кроме безграничного сожаления и раскаяния. — Ну что ж, очень жаль, что вам так скоро надо отправляться в путь, но дела есть дела, — мягко произнес Цзян Фэн Мянь. — Надеюсь, в следующий раз мы с вами не разминемся, и сможем обсудить всё, что достойно обсуждения за чаркой вина... Они распрощались, как того требовали приличия, и Не Мин Цзюэ ещё некоторое время смотрел вслед удаляющейся фигуре мужа женщины, которую он — пусть краткий миг — любил.***
Волны плескались по обе стороны лодки, слуга что-то еле слышно напевал себе под нос. Ивы склоняли свои ветви почти к самой воде, и в них трепетали стрекозы. — Господин, меня угостили в Пристани Лотоса, очень вкусно. Может быть, вы тоже попробуете? — подал голос слуга. — Что там у тебя? — нехотя отозвался Не Мин Цзюэ. — Засахаренный корень лотоса. Необычно, но как распробуешь... — слуга, протягивавший господину мешочек с лакомством, аж зажмурился от удовольствия. Не Мин Цзюэ взял твердый ломтик. Непривычный остро-сладкий вкус растёкся во рту, неожиданно вызывая из памяти воспоминания. Её острые зубки, её нежная кожа и сливовые губы, похищающие разум... он застонал сквозь зубы: недавно испытанное наслаждение вдруг острой иглой вновь пронзило сердце и низ живота. — Сладко? — переспросил слуга, ловко орудуя веслом. Он пробурчал сквозь сжатые зубы: — Сладко! — и попытался настроиться на серьезный лад. Его ждали орден Гу Су Лань и брат, который год проходящий там обучение, и ещё множество забот.