Пророк

Шорох. Еле уловимый шелест потрепанных временем страниц из пожелтевшей бумаги и один неуместный вздох, — все, что нарушало тишину комнаты молодого человека, который просто устал… Сехун хотел раствориться в песке времени и перестать существовать здесь и сейчас, скинув тяжелое бремя, дарованное ему небесами. Но он не мог. Теперь не мог, ведь ключик к спасению поломался, застряв в замочке его сердца. Парень отложил в сторону книжку и включил старый, но все еще работающий, радиоприемник, взял ручку и подвинул ближе увесистую тетрадь, страниц в которой день ото дня становилось только больше. Внимательно слушая тишину, Сехун записывал, аккуратно переворачивая листы и перекладывая их промокашкой, делая одинаковые отступы в каждой следующей строке и внося ровным почерком все новое, что узнал из этого немого радио эфира. Он писал, пока голос, слышимый лишь им, бормотал из динамика, но после затяжной паузы и противного шума, словно антенна резко перестала принимать сигнал, отложил ручку в сторону и опустил голову на ладони, устало потирая глаза. Казалось, что сон навсегда оставил Сехуна в этой захламленной рукописями комнате, ведь назвать «сном» это пограничное состояние между реальностью и взглядом черных глаз, который парень видел, стоило только прикрыть веки, было сложно. Но именно в такие моменты он мог расслабиться на доли секунды и позволял себе утонуть в тягучем дегте черных глаз своего «ключика», которая была его победой. И одновременно поражением. Виктория. Эта девушка стала синонимом самых прекрасных слов в этом мире, являясь спасением для уставшего пророка Сехуна. Он убрал руки от лица и перевел взгляд на книжку, что недавно перечитывал в десятитысячный раз, дотронулся пальцем до шероховатой обложки и грустно улыбнулся. Он когда-то писал их историю: именно предсказание о встрече с некой девушкой первым было вписано в личный дневник Сехуна, а когда он увидел ее, то благодарил небеса за то, что они, наконец, позволили ему уйти и потерять свой дар. Сехун помнил аромат кожи своей Победы, помнил, как спустя долгое время, которое он ухаживал за девушкой, она все же сдалась и открылась, распускаясь на глазах парня, словно цветок. Он помнил, как потерял голову и себя в ее волосах в тот день, когда крепко сжимая ладонь Вик, привел ее в свою маленькую квартирку, забыв подарок для нее на книжной полке. Сехун не мог забыть, как лишался разума, каждый раз, когда девушка легко прикасалась губами к шраму на его щеке и сладко произносила его имя, нараспев, как умела только она, утягивая за собой в комнату, где парень ночами изливал свои яркие и очень короткие сны на бумагу дневника, пользуясь остатками дара. Сехун все это помнил. Но все равно каждый день перечитывал испещренные мелким почерком страницы и старался не захлебнуться во взгляде Виктории, в котором тонули даже звезды, опускаясь на самое дно ее глаз. Парень снова взял в руки дневник, вернувшись из кухни с кружкой горячего кофе, и открыл его на слегка загнутой страничке. Влюбленность. Страсть. Счастье. Все это проникло слишком глубоко в Сехуна, заставив забыть о том, что все можно потерять. Он не сразу заметил повышенный интерес своей девушки к радио, далеко не с первого раза услышал тревожные новости, что нашептывал осточертевший голос ангела, но сразу понял, что потерял свою Победу, когда она пропала и забрала с собой старую технику, что Сехун долгое время хотел просто сжечь, но не успел… Он проиграл. Противный скрежет пронзил пространство, заставив Сехуна вздрогнуть и выронить из рук дневник, раскрытый на странице, где Вик быстро, словно нервничая, просила, чтобы он простил ее, но «эта штуковина нужна» ей, «очень нужна». Противное бормотание снова слилось с тишиной, и парень принялся исполнять свою роль писаря слова божьего, чтобы скорее закончить и сбежать в парк больницы, где он прятался за деревом и наблюдал уже четвертую весну к ряду, как в любимых глазах его «ключика» тонут звезды, и возрождается Солнце.