Ядерная весна

Воды было нещадно мало, и хотелось уже плюнуть на всё и лечь звездой посреди пустыни, закрыть глаза и помереть с широкой улыбкой. Игорь глубоко вздохнул, от чего показалось, что лёгкие наполнены сраным песком, тяжело осели внутри, и теперь ему точно пиздец, потому что он блять песком дышит. Шутка про «песок даже в трусах» из далёкого детства сейчас являлась милым воспоминанием, от которого рыдать хотелось. В итоге он выпил остатки воды. Тянуть те три капли было бессмысленно, ведь умереть, имея воду, тупизна на максималках. У него был полный арсенал патронов, которые он напиздил в городе, был охуенный ствол, деньги, но всё это казалось ничтожным ничем. Поскольку у него не было воды. — Мне поможет только чудо, — пробубнил он. В такие моменты люди начинали молиться богу. В такие моменты люди становились кровожадными зверями, потому что в такие моменты ими владели инстинкты. Сейчас, даже не имея достаточно сил, Игорь был готов убить, лишь бы ему дали воды. Вдалеке виднелась ядерная буря. Этой весной они стали особо ядерными, как сказал бы Дима, потому что какой-то долбоёб разъебал плиту на севере и здрасьте, новый выброс. Долбоёб искал воду, а нашёл смерть, причём не только для себя. И Игорь своими глазами видел, что творится на горизонте, хоть и счёл это галлюцинацией, ведь солнце пекло так охуительно сильно, что мозг едва из ушей не вытекал. Но Лавров продолжал идти, таща тяжёлую ношу за спиной, хрипя и мечтая даже не о горячей ванной, а о том, чтобы сделать один-единственный глоток. А ещё он хотел увидеть Стаса перед смертью. Почему-то сейчас он больше думал именно о том, что хуёво попрощался со Стасом, что, мудак такой, получит пизды на том свете. А ещё больше никогда в жизни не увидит этих больших глаз, не обнимет его, казалось, по-братски, но про себя обрадуется его теплу. — Чуда не будет, — продолжил Игорь, — кого я обманываю? Реальнее было встретить ребят из соседнего племени и получить от них. Они забрали бы всё, ради чего он двинул в поход, а потом кинули бы прямо посреди пустыни. Вряд ли что-то уцелеет после бури, а на Игоря они клали с пригоршней, к тому же он сейчас был так слаб, что и драться бы не смог. Лавров знал, что если сейчас сядет или ляжет, то хрен потом встанет. Потом он сто процентов не найдёт сил, даже слегка расслабившись, поэтому топал, ожидая, когда ебанёт то самое второе дыхание. Игорь видел бурю, ощущал песок везде и думал о Стасе. Сейчас возможность получить от него за то, что он ушёл один и без ведома, казалась не такой и проблемой. Сейчас Игорь словно хотел получить от Конченкова, но не потерять возможность видеть его ежедневно. Хотя бы видеть. Но радовало то, что помрёт он один. Пусть Стас живёт, ведёт народ, но живёт. — Блять, я же говорил, что он тут, — услышал Игорь, но тихо и глухо, будто то был мираж. — У него браслет с чипом. Он забыл про него — зуб даю. «Чуда не будет», — подумал Игорь. «Это всё неправда, а я умираю», — решил Лавров. Его подхватили за локти, пока он смотрел на горизонт, где ядовитым смерчем неслась их возможная смерть и корень всех проблем. Его лицо залили водой и, открыв рот, налили воды внутрь, но пить он нормально не мог, потому что хотелось блевать. Хотелось блевать от того, что он мог умереть, но выжил, что, возможно, даже хуже смерти. — Пизда тебе, Лавров, — сказал парень в черной маске. Игорь широко улыбнулся, всё ещё думая, что ему это кажется. — Ой долбоёб… Мокрое лицо Игоря обняли знакомые руки, вынуждая поднять голову. Взгляд Стаса казался жёстким, несмотря на мягкость тона. Лаврова подняли на ноги, а потом кинули на заднее сидение внедорожника, где он начал потихоньку приходить в себя. — Ты же на тачке был, — обиженно протянул Стас. — Кинул у ворот, чтобы не нашли, — ответил Игорь. — Тачку издалека видно, а следы моих ног ветер замёл. Стас громко цокнул, стягивая маску — в машине он мог нормально дышать и так, ведь в машине не было столько песка и ебаного жгучего ветра. — Пизда тебе, Лавров, — повторил Стас. И Игорь, ненавидя себя, всё-таки был бесконечно счастлив, что получит пизды в этой жизни.

***

Игорь не знал, как долго спал, но голова трещала знатно. На базе было прохладно из-за каменных стен, но Игорь отбросил одеяло и тихонько следил за тем, как Стас сидит в углу и что-то шустро строчит на ноутбуке. Конченков был в футболке, поэтому Игорь видел его тонкие для парня запястья и татуировки. Вообще Стас и сам говорил, что он слишком тонко сложенный для того, кто может кадык вырвать. Не худой, а жилистый. — Чего делаешь? — прохрипел Лавров. — Думаю, как тебе глаз на жопу натянуть за то, что весь такой самостоятельный стал, — пробубнил Стас. — И как оно? — Да, боюсь, ослепнешь после такого. Игорь широко улыбнулся, давя щекой подушку. Стас не будет устраивать сцен, не будет ныть, скандалить, что он его кинул. Стас просто натянет его глаз на жопу — реально натянет, и всё. Стас поговорит с парнями и по-настоящему накажет Игоря, наверное, выбрав что-то достаточно суровое для того, кто ослушался, но и не смертельное, ведь Игорь многое для людей сделал. — Я думаю, меня и без того жизнь наказала, — решил Игорь. — Ну, жизнь это жизнь, а мы — это мы. Стас оторвался от ноутбука и широко, натянуто улыбнулся, давая понять, что будет весело. — Только не говори, что опять на опреснители отправишь… — протянул Игорь. — Блять, точно! Забыл про них. В итоге, кажется, придётся Игорю работать на опреснителях. Стас шустро напечатал что-то, после вновь посмотрел на него, и Игорь заметил, что он чуть выпятил нижнюю губу, скорее всего, он делал это невольно, но было ясно, что Конченков вообще-то до сих пор обижен. Лавров, ощущая горечь во рту, попытался встать, но смог лишь сесть в кровати. — Я чуть не задохнулся перед тем, как мы тебя поймали, — сказал Стас. — Ты хоть понимаешь, что я, блять, ощущал, как тебе хуёво? Я думал, что сам коньки отброшу, лишь чувствуя всё это. Игорь шмыгнул носом, опуская голову и глядя на свои колени. Вообще он думал, что так и будет, но про себя надеялся, что Стас обрадуется тому, что его долбоёб-соулмейт помер в муках за свою упёртость. Но Стас смотрел с давлением, едва не кидаясь ему морду бить. Он сидел у окна и ожидал, когда Игорь поднимет голову, чтобы посмотреть в его бессовестные глаза, а потом таки дать в рожу. — Прости, — лишь выдавил Игорь. — Какой же ты долбоёб, а. И Игорь не стал говорить, что ушёл один, потому что боялся за Стаса, потому что где-то внутри себя хотел умереть уже, но никогда не ощущать то, как его чувства изнутри съедают. Связь жрала, отчего Лавров разве что кровью не истекал, но ведь и он был знатным эгоистом. Любить человека безответно, да ещё и близкого друга, да ещё и с ебучей связью — самое хуёвое, что было в его жизни. Лучше бы он сгорел заживо, попав в ядерную бурю, лучше бы задохнулся в песках, но эти огромные глаза не смотрели на него с ебаным упрёком, но с «любовью друга». Стас, не дождавшись Игоря, встал и ушёл. Лавров остался один, и ему опять захотелось блевать своими органами, потому что желудок сдавило так, что он едва не выл. В комнате было ужасно тихо, а от этого ещё хуже. Но через пару минут Стас вернулся, принеся с собой кувшин и стакан. — Заебал уже, серьёзно, — выдохнул Конченков, вынуждая Игоря пить. Игорь смотрел виновато. Сердце бешено колотилось, пока Стас сидел рядом, а голова слегка кружилась. Так было всегда, когда Конченков оказывался слишком близко. Стас внимательно следил за ним, даже подозрительно как-то. Сейчас связь ощущалась особо сильно, и хотелось резко поцеловать парня, прижать к себе, хоть потом Игорю и дадут по шее. Игорь целовал Стаса один-единственный раз, и воспоминания об этом — как лезвием по свежим ранам. За окном вновь играл песок — вот-вот начнётся буря. Казалось, Игорь и не спал вовсе, а был привезён сюда за пару часов до бури, и вот, теперь они увидят красоту за окнами. Песок играл фиолетовым, и Игорю хотелось вылезти за пределы окон, чтобы потрогать яркий песок, вдохнуть яда и сдохнуть наконец. — Чего ты этим добиваешься? — вдруг спросил его Стас. — Сдохнуть хочу, — честно ответил Игорь. — Заебало это всё. И ты заебал. Стас хохотнул, задыхаясь. Он понимал, что Лавров говорит правду, и смех, скорее, был истерическим, потому что, наверняка, и ему было тяжело носить это всё в себе. Но Игорю было хуже, так что желание сдохнуть было как минимум логичным. — Я тут думал… — начал Стас. — Какой молодец! — Игорь театрально в ладоши захлопал, вынуждая Стаса ненадолго заткнуться. — Ну чего? Стас тихонько улыбнулся своим мыслям, но заговорил не сразу, отчего Игорь даже закипать начал, но невольно залип на его улыбку. Буря набирала обороты, пока Стас молчал, вытягивая паузу. — Я ощутил, как ты почти умер, — продолжил Конченков, — и, что не удивительно, легче мне не стало. Я потерял управление тогда и чуть не врезался в Диму. Игорь громко причмокнул, лишь догадываясь, к чему Стас ведёт. Хотелось помечтать, понадеяться, но надежда умирает последней, потому что решает додушить: она последняя покинула ящик Пандоры, являясь самой ядовитой паскудой. Но Стас аккуратно взял его за руку, продолжая тяжело смотреть. — Скажи ещё, что ты сразу понял, как я тебе дорог, — ответил Игорь. Лучшая защита — нападение. Особенно в его условиях. Лавров ожидал тот задушливый смех, чуть живой хохот, но Стас даже улыбаться перестал. — Ох еба-ать… В идеале они должны были слиться в нежном поцелуе, но Стас лишь пожал плечами, мол, теперь вот так. Игорь сжал его руку сильнее, погладил ладонь, перебирал пальцы. Он, конечно, представлял, как Стас примет их связь, как аналогично втрескается, как когда-то влюбился сам Игорь, но он не думал, что произойдёт это так, что им обоим будет неловко. — Я бы подъебал, но тебя жизнь и так подъебала, — решил Лавров, не зная, что ответить. — Да пиздец! — кивнул Стас. Ну, хоть напряжение ушло.

***

Часы показывали восемь утра. Песок за окном совершал невообразимые виражи, что даже стены тряслись. Но в этот раз буря была по-настоящему красива. Порой казалось забавным то, что смерть может быть столь чарующей и ужасной одновременно. Руки сами тянулись потрогать, оказаться в центре этого танца, но мозгом люди понимали, что это крайне тупой способ помереть. Стас закрывал собой весь обзор, не давая заглянуть в окно. Он сидел на бедрах Игоря и тихонько покачивался, вынуждая Лаврова шипеть и крепче сжимать ладонями его бёдра. Трахаться утром нужно было быстро, потому что времени от слова «нихуя», но Конченков лениво двигался, оседлав Игоря, хватался за его плечи, громко стонал, часто сжимаясь. Кожа у Стаса — бледная. На фоне яркого вида из окна контраст создавался дичайший, и Игорю чисто эстетически было охуенно. Но стоило Конченкову чуть двинуться, как перед глазами все плыло моментально. — Ты так опоздаешь, — решил Игорь. — Двигай жопой шустрее. Лавров звонко шлёпнул Стаса, на что тот закусил губу и улыбнулся. — Без меня не начнут, — ответил Конченков, запинаясь из-за глубоких толчков Игоря. — Я тут… гм… папочка. Их связь едва ли не пела. Когда они были вместе, становилось так тепло и хорошо, что любые проблемы хуйней казались. В тяжёлых условиях связь крепла. Сейчас ее не разрубить ничем, и Игорь про себя радовался, что не сдох тогда. Стас ускорил движения, всё-таки помня про свои обязательства. Без него народ бы с ума сошел. Он здесь главный. Но в комнате Игоря он мог немного расслабиться и позволить забрать свое главенство Лаврову, который с радостью помогал ему снимать стресс, иногда просто болтая, а иногда активно жаря прямо на этой койке. Вокруг творился неведомый пиздец, хоть уровень радиации и падал. Они нашли новый чистый источник, усовершенствовали опреснители. Однако народ гиб, раскол продолжал становиться шире, а бури участились. За окном всё чаще были видны яркие вихри. Там, вне их крепости, творился тотальный пиздец. И Стас лично неоднократно признавался, что давно бы вскрылся без элементарной поддержки. Но Игорь был больше чем поддержка, даже тупо и несмешно шутя, возвращал желание жить, и работало это задолго до принятия их связи. Тогда Стасу было достаточно поржать, поговорить. Сейчас хватало взгляда. На пике ощущений Стас замер. Игорь крепче прижал его к себе, а после перевернул на спину, дотрахивая. Он бы с радостью просто любовался улыбкой Стаса, его, но слушать его стоны и видеть закушенную губу — куда интереснее. Стены едва ли не тряслись, обещая, что буря эта — надолго. Игорь склонился ниже, целуя искусанные губы, доводя до крика. Пока за окном умирала весна, в них весна зацветала чисто, куда ярче песочных орнаментов, что появятся перед ними после долгой бури.