Трансцендентное переживание

Возможно, не стоило просить прославленного мастера пыток показать свое искусство. Возможно, доверяться тому, кого весь Терратус за глаза зовет вероломнейшим из Архонтов, было ужасной глупостью. Геспер совершил обе ошибки. И теперь он ждет. А больше ничего и не остается: руки связаны над головой, ноги едва-едва касаются пола. От неудобства сводит мускулы. Ноют плечи — большая часть веса приходится на них. В этой комнате нет ни окон, ни свечей, ни ламп, и счет времени теряется. Редких искр, бегущих по волосам, — следов, оставленных Эдиктом Огня, — не хватает, чтобы разогнать густой душный мрак. Лишь задирая голову, Геспер видит тусклые рыжие отсветы, скачущие по рукам и веревке. Они дарят хрупкое кратковременное спокойствие — шея слишком быстро устает. «Архонт Теней мертв, и тьма безопасна», — напоминает себе Геспер и тут же вздрагивает. Кажется, что в углу что-то — или кто-то? — шевелится. Прежде он не боялся темноты — и того, кто таился в ней. Он помнил, как черная кровь толчками извергалась из ран Бледена Марка. С тех пор прошли годы, проведенные на свету. В темноте он чувствует себя... слабым. Оставляя его здесь, Нерат обещал: «Мы вернемся», — и раскаленное марево струилось вокруг, подрагивало в едином движении с языками пламени. Когда он ушел, ушло и тепло. Стало темно, холодно и одиноко. Сколько предстоит ждать? Минуты, часы, дни? Геспер не знает и ни на что не может повлиять. Только Нерату решать, когда они начнут, — и начнут ли вообще. Он обещал, но может и передумать. Он — не самый постоянный из Архонтов. В конце концов, у Геспера остается только звук собственного дыхания. Когда он неуклюже раскачивается, пытаясь размять немеющие руки, появляются еще два: тихий скрип крюка под потолком и перезвон пластин и цепей ошейника. Пальцы холодеют от неподвижности. Ожидание сводит с ума. Жадное предвкушение путается с тревогой. Воображение рукой прирожденного шулера мешает карты, обещающие наслаждение и сулящие беды, и, смеясь, одну за другой вынимает их из колоды. Даже если Нерат не изменит своего решения — с чего Геспер вдруг решил, что выдержит? Что выживет и не останется калекой? Он возражает самому себе: Нерат так с ним не поступит. Что он нужен, ценен и — ох, как в это хотелось верить! — дорог Нерату. Губы дергаются в нервной усмешке. Скольких из тех, кто заслужил любовь и восхищение Архонта Тайн, Геспер видел насаженными на колья? «Я мог бы оказаться на их месте», — не раз Геспер ловил себя на том, что у его мыслей привкус не страха — зависти. Он ревновал. Безобразно ревновал к тем, кто получил больше внимания, больше прикосновений, чем он сам — самый преданный из слуг Нерата. С каждым днем его все меньше волновало, что они поплатились за это жизнью. Новый звук заставляет Геспера вскинуть голову. Дверь открывается, поскрипывая петлями. Отблески зеленого пламени ползут по стенам и полу, предупреждая появление Нерата. Смотреть на него почти больно. Единственный глаз привык к темноте, и яркие всполохи впиваются в зрачок острыми когтями. От радости перехватывает дыхание: Нерат все-таки пришел! Сдержал свое обещание, не оставил его одного. Геспер подается вперед — броситься навстречу ему мешают путы. — Ты скучал по нам? Считал мгновения до долгожданной встречи? — Нерат смеется, и в небольшой комнате эхо его голоса звучит громче обычного, отражается от стен, множится. На широком поясе поблескивают бронзой клинки. Нет, не служащие ему сотни лет верой и правдой «Последний крик» и «Нежное касание» — обычные, не покрывшие себя зловещей славой безымянные ножи. Геспер думает, что это хороший знак: если бы Нерат планировал казнь, то взял бы с собой свой скипетр. Выбившийся из прорехи в одежде язык пламени облизывает лезвие одного из ножей, и Геспер жадно следит за ним, чувствуя, как его самого жестоко бросает в жар. «Ты пялишься на нас, Архонт?», — родной, безмерно обожаемый голос звучит в голове, то отдаляясь, то приближаясь: «Увидел что-то интересное ниже нашего пояса?» — Да. На оба вопроса — да. Только теперь мысли Геспера занимают уже не ножи, а то, что скрыто под изношенными обмотками. То, что Нерат ему еще не позволял увидеть. И вряд ли когда-нибудь позволит. — Мы не пугаем тебя? Даже самую малость? Нерат подходит ближе, мягко переступая с носка на пятку. Настолько близко, что колючие шипы, венчающие его лоб, почти задевают губы. Не дотянуться — Геспер пытается, но не дает веревка. — Потому что мы хотим, чтобы ты кричал и молил о пощаде, милый Архонт. И мы привыкли получать желаемое. Ответа Нерат не ждет — его ладонь ложится на горло и сдавливает все сильнее с каждым выдохом. Бронзовые пластины впиваются в шею, искры жалят роем огненных мошек. Быстро нагревшийся металл жжет. От сладкого удушья Геспера ведет, как от хорошей медовухи. Ноги отрываются от пола, веревка ослабевает. В том, что Нерат — почти невесомый, аристократичный, тонкий — обладает такой силой, видится что-то восхитительно-противоестественное. Безоружный, полураздетый, связанный и висящий в воздухе, Геспер знает, насколько беспомощен перед ним — особенно сейчас. Знает и упивается этим. Геспер с радостью сгорел бы в зеленом пламени, если бы это порадовало Нерата. В словах нет никакой нужды. Нерат видит то, что спрятано под одеждой и плотью, — разум. Все похотливые желания, овладевающие Геспером при виде его обожаемого Архонта Тайн, сумасшествие, любовную лихорадку, усиливающуюся с каждым новым прикосновением. Мечты о тощих бедрах, обнимающих его за талию, о пальцах, вцепляющихся в ошейник и притягивающих ближе. Но Гесперу почему-то спокойнее от того, что набедренная повязка скрывает его вставший, сочащийся смазкой член. Он все еще слишком человек, подвластный всем человеческим нуждам плоти. Человек, возжелавший совершенство. — Такой предсказуемый, — мурлычет Нерат, и глухой вибрирующий звук бежит вдоль позвоночника. Слушать его лучше, чем делить постель с людьми, к которым можно прикоснуться и не обжечься. — Нам нравится, как ты выражаешь свое восхищение. Пожалуй, мы не станем лишать тебя такой возможности. Но знай: некоторые из нас по-прежнему считают, что определенные части искажают твою истинную красоту. Нож плашмя прижимается к основанию живота, острием ныряя под пояс, и все мышцы разом сжимаются. Геспер инстинктивно подается назад, пальцами вцепляясь в веревку. Ощутив угрозу так внезапно и так материально, он понимает, что переоценил собственную готовность исполнить любую прихоть своего возлюбленного Архонта. Но отступать-то — поздно. — Что такое? Ты побледнел? — слова Нерата насквозь пропитаны нежной заботой и беспокойством. Так же, как его одеяния — старой кровью. — Мы ведь даже не начали. Резкие, постоянно меняющиеся тени на маске Нерата складываются в широкую улыбку. Не впервые Геспер оказывается в его руках. Добровольно становится жертвой, игрушкой — как его только не называли, за глаза и в лицо, не стесняясь в выражениях. А кто он, раз так подобострастно предлагает себя, надеясь услышать: «Мы согласны»? Первый раз оставил шрамов на его теле едва ли не больше, чем вся Гражданская война в Ярусах. Тогда Геспер был человеком, а с Архонта спрос больше, верно? Тогда он действовал необдуманно, одурманенный речами о близости между жертвой и палачом. Сейчас же... Он несколько лет довольствовался фантазиями и снами, прежде чем наконец решился. Можно ли это считать планированием? Когда Нерат убирает руки и отходит на шаг, чудится, что ошейник по-прежнему давит. Лишившись опоры Геспер безвольно оседает, обдирая пальцы ног о шершавый пол, веревка впивается в предплечья, сдирает с них кожу, тянет его назад. Суставы вспыхивают жгучей болью. Нарочито-медленно Нерат вытягивает из футляра длинные бронзовые иглы — одну за другой. Его плавные движения завораживают. Массивные браслеты поблескивают на тонких артистично изгибающихся запястьях. Из прорех между лентами разлетаются снопы зеленых искр. Они манят, как звезды на темном небе, как таинственные болотные огни. Зажатые веером между пальцев, иглы неуловимо напоминают когти Погибелей. Геспер велит себе расслабиться. Нерат не торопится: прикладывает раскалившиеся в его руках иглы к коже, водит самыми кончиками, слегка царапая, прежде чем издевательски медленно вонзить одну-единственную. Геспер шумно выдыхает, чувствуя, как она ползет на границе с плотью, как прогрызает путь наружу с другой стороны. За ней следует вторая, третья... Два ряда вдоль живота, от плеч — вверх, к локтям. И одна единственная, но самая чувствительная — в загривок. Стоит ей погрузиться совсем неглубоко — едва проткнуть кожу — и спину выгибает экстатическим спазмом. Затем — пауза. Нерат дает время отдышаться, прийти в себя, унять накатывающую волнами дрожь. Терпеливо гладит вдоль позвоночника, и Геспер пытается прижаться к его рукам. Нерат точно знает, сколько ждать. Он знает все. В ход идут ножи. Глядя на то, как бережно Нерат берется за рукоять, как поглаживает ее, обвивая пальцами, Геспер практически ревнует. Зазубренные лезвия, отдаленно похожие на «Нежное касание», порхают, выводя на коже затейливые узоры. Порезы — совсем неглубокие — медленно набухают, наполняясь кровью. Наконец, ее набирается достаточно, и первая тяжелая капля срывается, бежит вниз, оставляя за собой липкую, быстро стынущую дорожку. Грудь вздымается все чаще, изо рта вырывается шумное, поверхностное дыхание. Наиболее чувствительные места Нерат пока щадит. Лезвие робко прижимается к соску — и взрезает кожу, только невесомо соскользнув вниз. Геспер коротко вскрикивает: не сдерживается, ведь именно этого требовал Нерат. Интересно, пытая всерьез, он ведет себя так же? Тоже неспешно двигается по нарастающей? Или сейчас все иначе? По-особенному? — Мы не допрашиваем тебя, глупый Архонт. У тебя не осталось от нас ни одной тайны. Нож метко впивается между ребер по самую рукоять, и Геспер не просто кричит — воет и дергается всем телом, лишь углубляя рану. — Но мы с радостью удовлетворим твое любопытство. Долгая прелюдия утомила тебя? Жалобно поскуливая на каждом мучительном выдохе, Геспер лихорадочно мотает головой. По щекам текут слезы, и зеленые огни, преломляясь и отражаясь, сияют невыносимо ярко. Цвета размытыми пятнами кружат перед глазами. Геспер ждет, что рот вот-вот наполнится кровавой пеной, но этого не происходит. Легкие не задеты. Он не умирает. Но все равно — страшно... — Нет. Пожалуйста, не надо... так. В бою Геспер, бывало, получал ранения и потяжелее, да только не было в них ничего прекрасного — такого, о чем хотелось вспоминать одинокими ночами. Возбуждение гаснет, будто его и не было, и член безжизненно обвисает. — Расслабься. Так непривычно коротко... Нерат обходит Геспера, останавливается у него за спиной и приобнимает за талию. Гладит по животу, изредка — поднимается выше и ложится на грудь. Пламя не обжигает — греет, и дыхание постепенно выравнивается. Вязкий ужас отпускает его. — Разве не об этом ты просил нас, Архонт? А теперь отказываешься от наших щедрых даров? Мы глубоко оскорблены твоим непостоянством. Борода Нерата упирается острием между лопаток, и разбежавшиеся было в испуге пошлые мысли вновь наполняют голову. — Я м-молю... простить меня, — сбивчиво шепчет Геспер. Каждый раз, когда вздымаются ребра, он чувствует торчащее между ними лезвие. Слышит скрежет бронзы о кость — ему, должно быть, мерещится. Главное сейчас — извиниться перед Нератом. Есть за что. Он нервно облизывает губы и продолжает: — Я научусь... если... если вы хотите. Только... не сразу. «Мы любим твое послушание», — слышит Геспер, когда пальцы Нерата снова обхватывают рукоять ножа. В мозгу возникает образ улыбки: «Но мы сами решим, что и когда делать с тобой. Ты принадлежишь нам». Лезвие чуть проворачивается. Все-таки не простил. Геспер жмурится, готовясь к худшему, и ахает от удивления, когда Нерат выдергивает нож. Кровь устремляется наружу тучным потоком, но Нерат зажимает рану ладонью, и длинный язык огня пробирается внутрь, прижигая края. В нос бьют запахи крови и паленой плоти, кружится голова. Геспер сцепляет зубы, лишь бы не закричать снова. Его пронизывает крупная дрожь, но Нерат держит его до тех пор, пока мышцы не расслабляются. Сейчас это кажется высшим проявлением заботы, близости. Может, даже любви. Точно — зависимости. Своей — от него. Возможно, глупо надеяться, что боль больше не пересечет той границы, за которой теряет все свое очарование и становится нестерпимой. Возможно, иного конца, кроме как в реве пожирающего разум зеленого пламени, ожидать не стоило. Уже не важно. Геспер жаждет ласки Нерата сильнее прежнего и знает, что получить ее можно только одним способом. Новые укусы ножей совсем неглубокие, нежные. В них есть... нечто медитативное. Свой ритм, какой-то порядок, ускользающая от понимания закономерность. Кожа липкая от пота и крови, каждое движение оставляет на ней новые смазанные разводы. Дрожь пробирает до костей, напоминает о каждой ране, о каждой загнанной в плоть игле — те шевелятся под кожей, как причудливые бронзовые паразиты. Сердце то и дело тревожно замирает, чтобы, чуть погодя, забиться чаще. С губ срываются стоны, всхлипы, даже слова, но Геспер над ними уже не властен. Разум плывет, границы собственного «я» теряются в удовольствии. Надрезы, удары, ожоги и шепот сливаются в одно непрерывное ощущение — время и пространство растворяются в нем. Нет уже ни стен, ни потолка, ни пола; темная залитая кровью комната, пустота посмертия или забитая зрителями площадь — все это перестает быть важным. Остается только Нерат. Он — причина, квинтэссенция и последствие. Восхитительные, лучшие из всех возможных. И выглядит он иначе. Четче, ярче. Цвета обретают вкус и запах. Гесперу кажется, что стоит присмотреться — и он различит силуэты поглоченных Нератом душ. Потоки чистой магии, не скованные тесными рамками сигилов и заклинаний, натягиваются между ними, образуя искрящий кокон. Чем-то это неуловимо напоминает самые глубокие, самые искренние откровения Шпиля, и Геспер втягивает в грудь побольше воздуха, чтобы рассказать об этом Нерату, но губы его подводят. Ничего страшного. Нерат знает. Еще один разрез, на сей раз — широкий и длинный. Лоскут кожи топорщится от жара чужой ладони, скатывается, оголяя мышцы, и с тихим влажным звуком падает на пол. На внешней стороне бедра остается широкая алая линия. Такая мокрая и чувствительная — даже воздух ее беспокоит, а уж когда Нерат касается ее пальцами и после короткого промедления надавливает... Боли больше нет. Только эйфория. И она захлестывает разум не хуже оргазма. Даже лучше, гораздо лучше. Первое, что он понимает, — Нерат зовет его. Не по титулу, не по очередному прозвищу. По имени. И отчего-то кажется, что не в первый раз. Геспер смотрит на иглы, вновь оказавшиеся в руках Нерата, на собственную кровь, темнеющую на бронзе, но едва ли понимает, что все это значит. Взгляд никак не хочет фокусироваться. Сознание блуждает далеко, здесь и не здесь одновременно. Даже моргнуть и облизать пересохшие губы получается не сразу. Язык не слушается, веки тоже. Мышцы обмякли — все, кроме одной, упрямо тянущейся к пупку и топорщащей набедренную повязку. — Не торопись. Мы наслаждаемся тем, что ты в нашей власти. Подумать только — юный Архонт, совладавший со Шпилями и Эдиктами, настолько очарован нами, что доверил свою жизнь. Уголки губ неуверенно ползут вверх. Привычные Голоса в голове по-прежнему зовут его, велят слушать их, шепчут и кричат, перетекая один в другой в тяжелом сладковатом тумане. Без предупреждения нож скользит по запястьям, с равной легкостью вспарывая веревки и кожу под ними. Не успев поймать равновесие, Геспер падает на колени и шипит сквозь стиснутые зубы: пол каменный, скользкий и липкий от его же крови. Онемевшие руки едва слушаются. Их покалывает все сильнее, а размять толком не получается. След от веревки ярко алеет на коже — такой отчетливый, что виден каждый виток. Нерат кладет ладони ему на плечи — так мягко и ласково на фоне возвращающейся боли. Поддавшись порыву, Геспер преданно жмется к его ногам. Полы халата липнут к ранам, но от мысли, что одеяния Нерата пропитаются его кровью, хочется смеяться и плакать одновременно. Геспера все еще потряхивает, пах распирает от возбуждения. Вот бы прильнуть еще ближе и в исступлении по-собачьи толкаться бедрами... Остатков разума едва хватает, чтобы сдерживать себя. — Тш-ш-ш, — успокаивающе шепчет Нерат, пока Геспер, преисполненный обожания, целует его руки и халат, трется о них лицом, размазывая дорожки слез, и счастливо жмурится. Нижнюю губу саднит — лопнула. А, может, Геспер прокусил ее... или все-таки дотянулся до шипов на маске? Он не может вспомнить и знает наверняка лишь то, что никогда прежде ему не было так хорошо. — Видим, ты восхищен тем, что мы показали тебе? Мысли путаются. На язык просятся клятвы в вечной любви, заверения, что ничего лучше в своей жизни он не испытывал, безумные обещания. Если Нерат прикажет сейчас что-нибудь, что угодно, Геспер побежит выполнять, не раздумывая. Только сперва надо как-то остановить кровь. А то она течет и течет, такая горячая, и без нее становится холоднее. Геспер узнает подступающую из темноты слабость. Не боится — сейчас он не способен бояться — но не хочет, чтобы холод и тьма отняли у него чудеснейший момент в жизни, разлучили с Нератом. Ему нужен этот свет. Этот зеленый жар. — Ты познал лишь малую часть нашего искусства. Мы ведь не хотим потерять нашего прекрасного Архонта Шпилей, слишком увлекшись, не правда ли? — Нерат замолкает ненадолго, будто ждет ответа. — Нам и так нелегко сдерживать свое желание показать тебе больше. Приблизить к нашему великолепию, слиться в единое целое. — Если я умру от вашей руки, то умру счастливым. Геспер запрокидывает голову, широко улыбаясь. Иглы в загривке уже нет, но оставленный ей прокол напоминает о себе, и Геспер морщится. Он не лжет. Стать одним из Голосов — значит никогда не разлучаться с Нератом. Разве может быть судьба лучше этой? — Мы запомним, — обернутая шершавой тканью ладонь ложится на щеку, принося с собой затхлый запах. — Но пока ты нравишься нам таким: живым и дрожащим от боли. Сигил Жизни Нерат чертит на удивление неуверенно — нечасто он кого-то лечит. Раны затягиваются розовой кожей, такой бледной на фоне насыщенного загара, но ощущения отступают медленно и неохотно, создавая иллюзию, что тонкая корочка вот-вот лопнет и снова потечет кровь. Конечности обретают чувствительность как раз вовремя — Нерат отталкивает Геспера, и тот откидывается назад, опираясь на руки. Носком Нерат поддевает его набедренную повязку, и Геспер стонет от того, как грубый лен скользит по члену, возбужденному слишком сильно и слишком долго. — К слову о Шпилях. Похоже, у тебя проблема с одним из них? Если ты хочешь, чтобы мы помогли тебе — проси так, чтобы нам понравилось. И в то же мгновение в голове не остается ни одного слова. Геспер знает, как польстить Нерату, что сказать, чтобы зеленое пламя от удовольствия вспыхнуло золотым. Но в других обстоятельствах, а не так: полулежа в неудобной позе, с ничем не прикрытым стояком. Помочь себе сам он не решается — Нерат, кажется, не против, но разве можно отвергать его предложение? Геспер изнывает от желания получить обещанную награду, но все, что он может, — тяжело дышать и мяться, чуть приподнимая бедра. Нерат выжидающе смотрит. Огоньки в глазницах его маски медленно движутся, скользят хищным взглядом по фигуре Геспера, задерживаясь в паху. Быть выставленным на обозрение и смиренно ждать — унизительно, но до чего же приятно. Думать становится еще сложнее. И Геспер просто говорит первое, что приходит в голову, понимая, что лучше у него сейчас все равно не выйдет. — Прошу вас. Никогда... ни с кем мне не было так... так, как с вами. И ни о чем я не мечтаю так же, как о ваших прикосновениях. Ему с лихвой хватает того, что Нерат, смилостивившись, придавливает ступней его член к животу и с нажимом проводит пару раз вверх и вниз. Головокружительный оргазм ослепляет и лишает последних сил, но Нерат не позволяет ему опомниться. — Прибери за собой. Узкая стопа, покрытая белесыми каплями, тычется в лицо, и Геспер раскрывает рот и охотно лижет обмотки. Обуви Нерат не носит, но сейчас, пока не утих восторг, даже грязь с его ступней приятна, и Гесперу кажется, что не существует более красивых ног. Прикрывая веки от удовольствия, он просовывает язык между обмотками — и огонь предупреждающе жалит его. Не сильнее, чем горячий отвар, но достаточно, чтобы уловить намек: «Нельзя». Когда Нерат отнимает ногу от его губ, Геспер едва не стонет от разочарования, но возражать не смеет. — Ты что, так и собираешься там лежать? Вставай. Мы хотим видеть тебя рядом с нами, — в голосе Нерата проскальзывают знакомые упоительно-капризные нотки. Осторожно, помогая себе руками, Геспер поднимается на ноги. Колени как ватные и дрожат. Он снова прижимается к Нерату — тот позволяет. Голова кружится и кажется до неприличия легкой, будто внутри ничего не осталось. Мысли кружатся в цветном калейдоскопе восторженных криков. Кажется, какие-то из этих глупостей Геспер шепчет вслух, но какая разница? Нерат все равно слышит его мысли, все до последней. Каждое глупое признание в любви. Пальцы Нерата зарываются в волосы, ласково поглаживая по затылку, и Геспер с улыбкой прикрывает глаза. Единственное, о чем он жалеет, — что не может увидеть все это со стороны. Посмотреть, как мешается потусторонне-зеленый с солнечно-золотым. Геспер убедил себя, что это должно — обязано! — быть красиво. Что их с Нератом силы прекрасно сочетаются друг с другом. Но проверить, увы, не мог. Возможно, не такую уж ошибку совершил Геспер, решившись заговорить с Нератом о своих фантазиях, о себе, о нем. Возможно, они повторят это не единожды... если только Нерату не наскучит.