Мой ненавистный обожатель

Я знаю, есть люди, которые ищут свою любовь всю жизнь. Мне повезло намного больше. Всё началось в детстве. В очень раннем детстве... У моей мамы была подруга. Очень-очень близкая. Но, по сути, никакими подругами они не были. У них не было ни общих интересов, ни схожих черт характера. Зато был у одной из них огромный долг. Насколько я помню, они вдвоём, ещё друг друга не зная, попали в один детский летний лагерь. Он находился за границей, где-то во Флориде. Там для них нашли самых опытных и гениальных в Америке вожатых, которые, по их мнению, были в сто раз умнее всяких там FEMA (местных МЧС), и решили, что никакое штормовое предупреждение не помешает им покатать детишек на кораблике по Мексиканскому заливу. В общем, закончилось это всё печально. Так как маме до сих пор сложно об этом говорить, я поняла только то, что подул такой сильный ветер, что их судно перевернулось, его захлестнула чуть ли не десятиметровая волна, и началась гроза. Благо, что произошло это относительно недалеко от какого-то острова, и все дети умели плавать. По воле судьбы, всем удалось спастись. Единственной, кто точно не смог бы справиться сам, была Адели (так звали эту подругу, она родилась во Франции). Не считая пережитого шока, она ещё ударилась обо что-то головой и, в итоге, напрочь потеряла сознание и начала тонуть. Так как двое вожатых, что с ними находились, были заняты прежде всего своей шкурой, обратила на это внимание лишь моя мама. Она с детства занималась фехтованием, поэтому была достаточно спортивной, к тому же старшей в группе. Кроме того, у неё было не по годам развито чувство ответственности. Тем не менее, было сложновато проплыть достаточно большое для пятнадцатилетней девочки расстояние, не говоря уж о том, чтобы дотащить другую девочку, которая была того же возраста. Но, надо сказать, Адели была не очень тяжёлой ношей. Она была самой худенькой, изящной и красивой на вид девчонкой в лагере, так как с детства занималась акробатикой, увлекалась различными диетами, обожала сама голодать, но ещё больше любила заставлять голодать других. Адели была из тех, кому приходилось страдать от неисполнимого желания быть идеальной, и кто не мог спокойно смотреть, как другие получают удовольствие от жизни с осознанием того, что у них есть недостатки. Ну не могла она видеть, как какая-то девочка ест рожок мороженого, не следя за тем, раздувается ли её зад в эту самую минуту! Поэтому она умело поднимала на смех любые недостатки во внешности других людей, будь то прыщик на лбу, или складка на животе, а тех, кому не повезло родиться красивыми или кто действительно страдал от лишнего веса, она из принципа стремилась морально уничтожить. Мою маму она не трогала, так как та могла даже составить ей конкуренцию по внешности и фигуре и за себя постоять умела, да и вообще не стремилась контактировать с подобными персонами. Как вы уже, наверно, поняли, Адели, что называется, родилась стервой. Но, надо сказать, отсутствие лишних килограммов ей в тот момент не помешало. Можно даже сказать, оно спасло ей жизнь, так как, по словам мамы, она доплыла до берега именно в ту секунду, когда поняла, что больше не выдержит, и ей придется отпустить свой стервозный груз. В общем, как ни странно, после этого инцидента в Адели проснулось что-то человеческое. Нет, она не перестала гнобить всех подряд. Просто она, как оказалось, знала, что такое благодарность. Мама почти уверена, что это родители Адели смогли донести до дочери, чем она обязана почти незнакомой девочке из их лагеря, так как сначала именно они звонили моей бабушке, произнося столько комплиментов и благодарностей, сколько ни разу в жизни не произносили (до тех пор никто понятия не имел, что эти люди могут слова-то такие знать: в целом, дочь не сильно отличалась от своих родителей). У этой благодарности не было границ. Было в ней даже что-то сумасшедшее и неестественное. Адели, видимо, не знала такого понятия, как "личное пространство человека", ибо теперь она решила (а главное, была уверена, что моя мама совершенно не против), что они должны быть вместе всегда и везде, навеки. В основном, инициаторами этой дружбы были родители Адели, которые были уверены, что своим постоянным присутствием освещают жизнь моей мамы и её семьи, и решили всю эту жизнь таким образом их благодарить (наверное, их чувства и поступки могут понять только те родители, чьих детей кто-то чужой спас от смерти). Они переехали из Франции в тот город, где жила мама, выкупили дом по соседству, и начали выплескивать по литру признательности на маму за совершенный ею поступок каждый день. О том, что они творили, можно долго говорить. Хотя мама с бабушкой и дедушкой не питались одними устрицами да чёрной икрой, жили они нормально и в благотворительной помощи не нуждались. Но у Адели семья была богатая, волонтёрством заниматься могла спокойно, даже деньгами все стены обклеить в нашей квартире самыми крупными купюрами, и на туалетную бумагу ещё останется. Поэтому они решили всячески обеспечивать и заботиться о "несчастных героях": насильно тащить на какие-то "для-супер-пупер-слишком-прямо-мега-важных-персон-мероприятия", кидать деньги на счёт без спроса в любое время дня и ночи, привозить и дарить еду, уговаривать и даже заставлять ездить куда-то с собой, и ВСЕГДА навязываться, если куда-то ехали они, при этом повторяя всю дорогу: "ну куда едем, за что эти муки" (дааа, благодарные-не то слово). В общем, их забота всегда была очень кстати и к месту (к какому конкретно месту, при мне всегда умалчивали). Но что самое из этого приятное... Адели пошла в ту же школу, в которую ходила моя мама. Более того, они стали лучшими подругами (так решили родители Адели на семейном собрании), и всегда теперь ходили вместе. Любые намеки мамы и даже прямые тексты не могли изменить эту ситуацию. Все оказывалось бесполезным. Сначала было сложно...очень. Но, так как человек способен привыкать даже к самому страшному, мама смогла привыкнуть к Адели. Даже привязалась к ней, но все равно эта дружба всегда носила оттенок долговой повинности, что спасенную "благодарную" подругу почти никак не волновало. И все же иногда мама задумывалась, как бы она сейчас поступила, если бы тот шторм повторился..? В общем, годы шли, а выражения признательности, исходящие от Адели, всё не заканчивались (тогда они уже превратились в привычку). И вот, однажды, судьба дала моей маме передышку. У подруги наконец-то появился "достойный её мизинца" мужчина, с которым она начала проводить почти всё время. А получил он этот её мизинец за то, что был сыном миллиардера, владельца крупнейшей мобильной сети Юрия Донского, который был во много раз богаче отца Адели, что, вначале, и являлось самой важной причиной её к нему внимания. Но проявлять свою заинтересованность сразу в полной мере, она, разумеется, не намеревалась, так как, удивительно или это нет, оказалась очень умной и рассудительной женщиной. Сначала она посмела нагло игнорировать чуть ли не самого завидного жениха тех времён. Это при том, что у неё были все шансы: с её семьёй тоже считались в высших кругах - да и сама она получила диплом самого престижного ВУЗа страны (правда, как-то внезапно, особо не утруждаясь, она этот ВУЗ закончила, но это не суть важно), никогда не позволяла себе терять форму, а все неровности лица ей исправили пластикой так ловко и незаметно, что даже самый внимательный наблюдатель не заметил бы следов хирурга. И хотя все искренние доброжелатели кричали ей о том, что лучшей партии ей в этой жизни не найти и нужно срочно хватать на живца, так как его уже со всех сторон окружали женщины, пытавшиеся прибрать жениха к рукам, она спокойно отвечала: -Пусть сами между собой делят его потроха. Спасибо, я сыта. - и проходила мимо. И кто бы мог подумать, что её появление на всех мероприятиях, где был он, и вежливая равнодушная улыбка в его сторону не были абсолютнейшей, совершеннейшей случайностью? В общем, реакция на это наглое безраличие не заставила себя долго ждать. К разочарованию и негодованию десятков девиц, которые вложили уйму сил и времени в заветное "кольцо на пальце", Владимир Донской появился на пороге ресторана, где отмечался второй юбилейный День Рождения Адели, и, не имея приглашения, отправил двух своих охранников с приказом немедленно позвать девушку, фотография которой лежала распечатанная у него в кармане пиджака, к выходу для того, чтобы получить "особый" подарок (потому что все, что касалось его золотых рук, принято было у людей считать "особым"). На предложенные ей золотые серьги с цепочкой и огромный букет из ста с чем-то красных роз Адели ответила вопросом: -Большое спасибо, мне очень приятно. Но, прежде чем принимать подарки, я бы хотела узнать, как ваше имя? Вы, наверное, друг моего отца... ааа, Владимир, извините меня, просто на том меропрятии было столько людей, что пытаться сразу всех запомнить-только голова разболится. Да, большое спасибо. И, откликнувшись на зов подруги, пошла обратно, не пригласив его войти, так сказать, "забыла" о нём. Это очень озадачило и даже задело мужчину, но, как ни странно, на следующий день, как бы от отца (Юрий Донской был на тот момент, по-моему, начальником отца Адели или же как-то связан с ним по работе), он приехал в гости в дом Аннен (фамилия Адели), и о чём-то с ним говорил, так ничего путного и не сообщив, но оставшись при этом на ужин, уделяя больше внимания дочери делового партнера своего отца, нежели ему самому. Так он и попал. Адели сразу дала понять, к какой породе самок человека принадлежит. Она вела себя с ним так, словно она, как минимум, главная богиня Олимпа, которую всякие походы в дорогущие рестораны и многочисленные подарки отвлекают от управления миром. Она была стервой, которая вывела бы из себя за две минуты любого адекватного человека, но всем своим видом и поведением Адели будто говорила, что она лучшее, что было и будет в его жизни. И он ей поверил. Таких прямо-таки телячьих и иногда даже слегка маньячьих нежностей, как у этой пары, я, лично, не видела никогда (на самом деле, видела, и очень даже похожие, но об этом чуть позже). И с возрастом эти страсти ничуть не затихли. Он и сейчас ревнует её к каждому прохожему, разумеется, предъявляя все претензии к бедному прохожему, а не к своей Божественной, ходит за ней повсюду, снимая и надевая пальто, выдвигая и задвигая стулья, отгоняя комаров и мошек и сдувая пылинки с дорогущих платьев (я думаю, если потребуется, он будет ходить с огромным веером и обмахивать её со всех сторон как японская служанка, я не удивлюсь), пытаясь отыскать повод лишний раз поцеловать её в селиконовые губы (селикон заметен только когда она находится лежачем положении, где-то на нашем диване). Причём все те люди, которые знают Владимира Юрьевича Донского как строгого начальника, лидера, сильного, волевого и порой даже страшного для других человека, не верят своим ушам, глазам и рассудку, когда видят его рядом с Адели. Не то чтобы он выглядел жалким или бесхарактерным, нет, он признаёт её над ним власть с достоинством и не боится чужих на этот счёт рассуждений, у многих такое отношение к своей женщине даже вызывает уважение. Его и "каблуком" назвать нельзя , потому что ведёт он себя так скорее из-за любви, чем от страха перед ней. Просто разница между его поведением, манерами, речью и выражением лица, в особенности глаз, в присутствии Адели и без него слишком заметна. Это даже не раздвоение личности, это скорее её помешательство. Каждый раз, когда она рядом, у него на лбу до сих пор появляется бегущая строка: "Я ни о чем не хочу сейчас думать, кроме того, что любовь всей моей жизни сидит рядом. Даже не пытайтесь со мной адекватно разговаривать". Возможно, я сейчас немного преувеличила, полностью голову он никогда не терял и ситуацию контролировал. Но нежность его взгляда на неё всегда превышала разумную норму, и, вопреки всем законам любви и логики, ничего с годами не изменилось. Как уже все наверно поняли, в ЗАГС Владимира затащили, и он даже не стал сопротивляться. Он был рад. Даже счастлив. Бедняга. Свадьба была пышной, гостей было много. Все "бывшие потенциальные невесты" Владимира Донского сказали торжественные тосты о том, что это самый счастливый день в их жизни, и порвали себе все губы в улыбке, говоря всем и каждому, что "они нисколько не расстроены и не завидуют и даже рады, что он вместо них выбрал эту су...перскую женщину". В общем, всем было весело. Особенно моей маме. Ведь это значило, что Адели переезжает. Она будет далеко. Больше не придется видеть лицо своей "любимой" подруги в начале каждого дня. Может быть, она и будет скучать по ней, но этот момент вряд ли наступит очень скоро. Поэтому мама решила насладиться этим моментом, наблюдая за тем, как взрослые серьезные дяди в костюмах, самостоятельно заработавшие громадное состояние, покорившие своей власти толпы людей и, фактически, управляющие миром, не могут с помощью своих задниц лопнуть резиновый шарик, мирно лежащий на стуле. Где-то на втором часу этого зрелища, на которое мама смотрела из самого дальнего угла, чтобы ни дай бог не помешать этим людям, к ней подошел какой-то молодой человек, видимо желающий познакомиться, и спросил: -Вы тоже чувствуете себя здесь немного лишней? Так как это было действительно так, и она, сидя там уже битый час, но не уходя, боясь обидеть Адели (ну это её свадьба все-таки), достаточно заскучала, чтобы скоро начать разговаривать с самой собою на людях, то была не против поговорить с кем-нибудь, кто, так же как и она, появился в этом обществе совершенно случайно. Оказалось, это был сосед и хороший друг Владимира Донского Виктор Снежинский. Интересно то, что, как мама потом узнала, он сначала стал его другом, а потом соседом. Как видно, Донской так же был склонен к актам материальной благодарности, как и его супруга. Но у него они были более серьезны. Как мама потом узнала, дом по соседству ему Владимир подарил (с его состоянием лишний домик в богатом районе купить-раз плюнуть) за оказание какой-то очень важной услуги, а также для того, чтобы тот был под рукой на всякий случай. Правда, Виктор-простой ученый-биохимик, и я не знаю, чем мог он так сильно помочь Донскому (мне никто не хочет рассказывать, поэтому я подозреваю, что, возможно, он когда-то помог ему химическим способом убрать какие-либо ненужные следы какого-то лишнего поступка...но не суть). В общем, как-то так получилось, также, как и то, что Адели стала жить с Владимиром Донским, что мама через год тоже снова стала соседкой Адели. Хотя Адели изначально была против этого, объясняя своё мнение недостаточным количеством материального состояния Снежинского (типа я уже решила, кого ты полюбишь, того партнера моего мужа по работе, а вот этот тебя недостоин и т.д. и т.п.), но случилось как случилось. Правда года через два после этого Витя решил, что для самореализации как учёному ему необходимо пожить и поработать в Америке, и как-то так уехал, что его и не слышно, и не видно больше. Ах да, перед этим он ещё успел стать моим папой. А двумя годами ранее у парочки наших соседей родился Денис - Денис Владимирович Донской. И, вы знаете, я думаю, если бы хозяин всех на свете дьяволов и демонов решил воплотиться на Земле, из всех душ в мире, когда-либо рождённых, он не смог бы выбрать кандидатуры более подходящей, чем общее дитя Адели и Владимира Донских. И, я уверена, он так и сделал. Возможно, я слишком злая на словах. Более того, чувствую к нему совершенно обратное. Но вы ещё не знаете, какое колоссальное влияние оказал этот парень на мою жизнь. Да и у него, если честно, судьба не очень. Да, я понимаю, странно такое слышать про сына одного из самых богатых наследников в мире. Да, он родился с серебряной ложкой в сокровенном местечке, да, в "замке", да, единственный наследник состояния, да и судьба не обделила его красотой и природным обаянием с детства - его большущие голубые глаза с идеальным, как у Шамаханской царицы (самое мягкое из прозвищ, которые я ему давала) разрезом и пепельные, слегка вьющиеся волосы, из-за которых казалось, что мальчик от хорошей жизни успел поседеть к семи годам (у его мамочки всегда были такие волосы, пока она их не перекрасила в банальный блонд, чтобы казаться моложе своих "неминуемых двадцати пяти") Казалось бы, что ж ещё нужно человеку для счастья?! Ну и что, что Денис был лишь подписью на договоре между папочкой и мамочкой о том, что тот всегда будет её содержать? Ну и что, что папочка не видел ничего и никого, кроме мамочки, как и, собственно, своего сыночка? Ну и что, что мамочке было все равно на все, что связано с сыночком, кроме его участия в возможном разводе как фактора обеспечения ей огромных алиментов? Ну и что, что с ним не сидела абсолютно любая женщина с улицы, называющая себя няней и творящая с ним все, что её душе угодно, только потому, что наши семьи близко дружили, и мои бабушка и дедушка из жалости вызвались "иногда" с ним сидеть, пока Адели где-то ходит (Владимир работал круглые сутки, родители Адели всем сказали, что они также слишком заняты, а у неё самой никакой профессии не было, но она, тем не менее, профессионально умела тратить деньги и время на всевозможные салоны, спортзалы, йоги, туры и тусовки, иногда даже на какие-то съёмки, да так, чтобы дома вообще не появляться и сына видеть не чаще раза в неделю)? Ну и что, что и в нашей семье его хоть и больше полюбили, чем в его настоящей, потому что жалели и ухаживали за ним, но, во-первых, как ни крути, он все-таки был нашей обузой, так как заботиться о чужом ребёнке родители моей мамы никому не были обязаны, кроме своей совести, а, во-вторых, он был ребёнком Адели и уже несколько похож на нее чертами лица, а от этого лица всех уже нередко откровенно подташнивало, хоть оно и было на вид очень красивым? Ну и что, что он все это чувствовал? Интересно, какого это, чувствовать, что никто в этом мире тебя по-настоящему не любит? Спасает ли такого годовалого ребёнка мысль о том, что у папки много денег? Не знаю... Правда, лишь хлопоты он приносил моей семье только до моего рождения. Он, фактически, жил у нас, был таким "случайным сыночком". Его могли иногда приласкать, как маленького ребёнка, но проблема в том, что ему постоянно надо было больше. Больше любви, заботы и внимания. У бабушки с дедушкой столько не было. Вообще на него также времени было не вагон, так как дедушка работал, а бабушка убиралась во всем доме и готовила еду не только на всю свою семью, но и ещё на чужого ребёнка. Особенно часто он просил обниматься. И это понятно в его ситуации. Он был отвергнут и мамой, и папой, и всей своей семьёй. Ребёнку нужно было хоть какое-то подтверждение, что он кому-то нужен, хоть какое-то внимание. Это естественная потребность человека-быть кем-то любимым. И он пытался получить хотя бы иллюзию этого. Он пытался найти хоть одно живое существо, которое заменит ему мать, обнимет, как она (какое-то подобие отца у него было-инициатором еженедельных встреч с сыном был именно Владимир, он был менее равнодушен к сыну, чем Адели, так как Денис всё больше становился похож лицом на неё, на "свет его жизни", поэтому в нём иногда просыпались нежные чувства к сыну, он учил его чему-то, но, как только рядом оказывалась Адели, мальчик был снова всеми забыт). Так вот, маленький Денис сначала почти каждые пять минут подходил ко всем членам своей "приёмной семьи", и просил его обнять, сам раскрывая ручки. Поначалу, когда это были его первые жесты, всем казалось это как бы прикольным, и его также, "по приколу" в ответ обнимали. Он смешил людей. Так он понял, что ему оказывают внимание, только когда он смешной. Будучи маленьким мальчиком, таким быть легко. С этого началась "карьера" маленького клоуна. Вот только эти движения всем надоели уже через месяц, и после пяти-десяти утренних "обнимашек", он уже начинал всех раздражать, и очень скоро его вовсе перестали обнимать, да он уж и не просил. Вместо этого он стал изображать из себя разных животных или придумывать смешные слова, чтобы вызвать улыбку на лицах-такой начальный детский уровень чувства юмора. Он просто как мог старался добиться если не любви, то хотя бы внимания. Так, в два года он уже начал придумывать "сценки одного актера", чтобы его хотя бы погладили по головке и сказали что-нибудь ласковое (мальчик был развит чрезвычайно не по годам, первое слово Дениса было сказано, когда ему исполнилось полгода, в полтора он уже складывал слова из букв, а в семь лет собрал первый кубик Рубика, но мы к этому ещё вернемся). А мамочка, однажды случайно это увидев, сняла на видео и выложила в интернет, и даже погладила Дениса по головке, когда собрала с этого много просмотров. Так, Денис уже стал маленькой "звездой" в свои два года, его сначала на какое-то время снова начали обнимать, потом опять перестали. Счастливым его это надолго не сделало, да и не каждый двухлетний ребенок не устает, вылезая из кожи вон, чтобы всем понравиться и чтобы его хотя бы раз чмокнули в лоб. И тут родилась я. Как только я это сделала, мне сказали: - Это твоя мама, твоя бабушка, твой дедушка и Денис. Вот такая вот у меня семейка. Все были рады моему появлению. Меня любили, ведь это была моя семья. Он это видел. Я думаю, ему было больно. Мама рассказывала, что, когда меня привезли домой и начали расцеловывать со всех сторон, только она заметила, что Денис тогда, увидев это, скрывая слезы на глазах, ушёл в другую комнату. После этого никто никогда не видел, как он плачет. Но, тем не менее, Денис стал реальным доказательством того, что и у малыша, которому почти три года, может быть настоящая депрессия. Все симптомы были на этот раз так сильны, что даже взрослые, ранее мало обращавшие на него внимание, если он не делал ничего для них забавного, забеспокоились. Причину было выявить не сложно. Его лицо становилось особенно угрюмым, когда он видел новорожденную меня, при этом отказываясь называть мое имя, говоря вместо него "гусеница в памперсах", "червяк-плакса" или "визжащая попа ". Это было далеко не самым обидным, что он обо мне сказал за всю жизнь, но для малыша наличие злости или ненависти по отношению к кому-то или чему-то - очень серьезный сигнал к расстройству психики (надо сказать, если б он продолжал меня ненавидеть, его психика, как и моя, пострадала бы намного меньше). Но однажды, в День Рождения Дениса, все изменилось. Ему тогда исполнялось шесть, а мне было почти пять. Между нами к тому времени успела установиться настоящая недетская вражда, но я, тем не менее, по наставлению мамы, поздравила его. Я до сих пор припоминаю тот разговор с ней: -Понимаешь, День Рождения - это главный праздник определённого человека. Помнишь, у тебя он был, у меня, у Адели... В этот день именинник - это тот, у кого День Рождения - должен радоваться, смеяться, принимать подарки и думать, что все вокруг его любят. Если ему становится грустно, значит вокруг него... (мама не могла подобрать подходящее слово для разговора с маленькой мною) плохие люди. Поэтому, если ты не хочешь быть плохой, ты не должна сегодня обзывать Дениса, ругаться с ним, как обычно, хотя бы просто поздравь его и скажи что-нибудь приятное. И я, уняв свою детскую гордость, подошла к Денису, что-то стеснительно пробурчала типа "Поздрав...ния", и убежала как можно скорее, не осмелившись даже посмотреть в глаза имениннику (если бы мне сказали вылить ему на голову бутылку кетчупа, подраться с ним в каком-нибудь кошачьем лотке, как мы ранее практиковали, попробовать засунуть его голову в стиральную машину, дабы смыть этот кетчуп, забыв о том, что он старше меня почти в два раза и сильнее раза в три, я бы наслаждалась этим моментом как своим звездным часом, так как я всосала ненависть к нему с молоком матери, но вот малейшее проявление дружелюбия было настолько непривычно и ново для меня, что заставило меня тогда краснеть так, будто бутылка кетчупа была израсходована именно на мою голову). Надо сказать, День Рождения сына Донских больше напоминал пиар-акцию, нежели семейный праздник. Я точно не помню, где проводился сей шабаш, но в моих воспоминаниях остался огромный зал, в котором голова кружилась от количества столиков без стульев с красными бутылками, сыром, мёдом и бокалами, диванов по краям и дикого количества громко галдящих людей в официальных костюмах. На одной из стен висел огромный белый фон для фотографий, с рекламой той самой мобильной сети, благодаря которой у Владимира на руках были золотые часы стоимостью в дом с бассейном в Дубаях. Перед этим фоном стояли улыбающиеся дядя Владимир (да, меня приучили так высокопарно его называть, потому что кличка дядя Вова его миллиардершеству была совершенно не к лицу, да и в семье они все называли друг друга полными именами) с Денисом на руках и тетя Адели перед камерами с такими натянутыми улыбками на все лицо, что, казалось, у счастливой мамаши сейчас треснет губа и по дорогущему блестящему паркету растечется селиконовая лужа и утопит на веки вечные всю московскую интеллигенцию. Зато фотосессия была бы крутая. Стояли они так уже битый час, и все никак не заканчивался поток людей, желающих запечатлеть свою такую же "веселую" гримасу рядом с известной семейкой. Бедный именинник на руках у папы также показывал все свои уже появившиеся молочные зубы с жёстко выдрессированной властным отцом стойкостью, которой, из всех существующих детей его возраста, мог похвастаться, мне кажется, только он один. Он был готов сидеть так до тех пор, пока не отвалятся его кругленькие на тот момент щечки, которые от таких мучительных публичных тренировок уже начали превращаться в острые скулы. Ведь он точно знал, что если хоть на одной фотографии его лицо выдаст настоящее желание мальчика, а именно перегрызть своими зубками эту камеру и всех дядь и теть, здесь присутствующих и на него глазеющих, то, когда все гости разойдутся, и он останется с родителями наедине, ему несдобровать. Больше всего на свете ему хотелось увидеть в глазах мамы одобрение и услышать приятное слово от папы, поэтому он самоотверженно переносил все муки и по привычке показывал и доказывал всем людям с камерами, что он самый счастливый в этом мире мальчик. Некоторые из гостей понятия не имели, что они находятся на чьём-то Дне Рождения, а не на очередной вечеринке, нацеленной на расширение связей в мире шишек и их приспешников, пока под музыку, аплодисменты и прочий шум не вынесли огромный кремовый торт, по размерам напоминающий горный массив, на котором был по заказу нарисован лейбл компании дяди Владимира с инициалами, а сверху красовались пять крупных свечей (торт заказывала Адели, примеряя шикарное платье на банкет, и ей некогда было уточнять, сколько конкретно лет исполняется Денису - пять ему, шесть или шестнадцать - вряд ли кто-то из гостей станет придираться). Не устающий улыбаться на камеру отец приподнял на руках на этот раз по-настоящему счастливого сына над тортом (няньке, чьей обязанностью было ежедневное кормление Дениса, было поручено в тот день помогать с украшением зала, поэтому о завтраке и обеде именинника в спешке, к сожалению, позаботиться забыли, а на данный момент было около девяти вечера, поэтому при виде огромного шикарного торта несчастный желудок его, бездействующий уже более двадцати четырёх часов, болезненно, но с надеждой сжался). Денис, так как отец его упорно тренировал это делать еще перед третьим днем рождения, глубоко вздохнул, и сдул все пять огромных свечей разом, хотя его рот на тот момент был меньше диаметра каждой из свеч, а каждое легкое не крупнее папиной ладони. Но Владимир Донской умел заставлять делать невозможное любого подчиненного (он был успешным руководителем), поэтому, чему бы он ни учил сына (который, как уже раньше упоминалось, отличался не в меру быстрым развитием в любом занятии; будь то тайский бокс по инициативе отца или шахматы по инициативе матери, и желанием получить одобрение родителей), тот осваивал все не просто как хорошо выдрессированный щенок, а как уже опытная и сильная цирковая собака, чем действительно заслуживал аплодисментов восхищенной арены Донского. Поэтому, как и было им запланировано, послышались хлопки и возгласы удивления. Денис, на седьмом небе от того, что на него обращают внимание, и мама с папой смотрят на него с улыбкой, хоть и всего лишь для удачного кадра, для достижения полного счастья потянулся за тортом, но тут к его отцу подошел какой-то человек, и по лицу Донского было видно, что этот мужчина был одним из желанных гостей и разговор с ним был для него важен, поэтому Владимир опустил Дениса на пол и, сказав: -Повеселись пока с мамой, сынок - всучил сына своей Ненаглядной и ушёл с мегаважным толстяком. Адели в это время учавствовала в фотосессии, которая предполагала наличие на фотографии её оскала рядом с оскалами длинных как кишки дамочек на каблуках, а Денис, хоть и был высоким для своего возраста, в кадр никак не попадал, поэтому его мамочка, опешив, не зная, куда ей девать сына, повела его к кому-то из прислуги. Но мешающийся ей мальчик, оглядываясь назад на торт и видя, как желанный белый гигант все отдаляется от него, почувствовал себя таким голодным, что даже посмел потревожить свою занятую маму жалобами на живот. Та, видя, что камеры опять приближаются к ней и вот-вот запечатлят укор, выраженный на печальном лице ее сына, пулей кинулась к ближайшей двери, и, как только они с Денисом остались наедине, наконец, расслабила щеки, и безмятежно счастливая улыбка тут же исчезла с её лица. Это была гримерная для артистов, часто выступающих в этом зале, но никого из них в тот день не приглашали, видимо, не хотели отвлекать людей на Дне Рождения Дениса от знакомств и переговоров, ради которых они, собственно, сюда пришли. Комнатка тесная и достаточно темная, если не включить лампочку, висящую наверху (а включатель был не вовремя сломан, благо через дверную щель проскальзывал свет и при желании можно было даже увидеть свое отражение в зеркале), видимо, для одного человека: в ней был только один маленький тёмно-бордовый диванчик, перед ним зеркало и ящики со всякой всячиной, превращающей тебя в клоуна или звезду - как захочет публика. Адели толкнула Дениса к диванчику и начала выплескивать всё, что весь этот вечер держала внутри себя за широченной улыбкой (непечатные слова я извлеку из её монологов, что вдвое их сократит) : -Что тебе говорили? Что. Тебе. Говорили. Отвечай!!! -Никогда не ныть и не жаловаться. -Почему тогда ты так меня так позоришь?!!! -Прости, мама. -Ты хоть понимаешь, как я устала?! Я целый день хожу в этом долбанном корсете, не могу нормально дышать, я себе все ноги натерла из-за новых туфель, чтоб их..., улыбаюсь всяким стервам и их жирным папикам, обсуждаю погоду с каждым из сотни дорогих гостей, чтоб они сдохли, а ты еще смеешь выставлять напоказ свои вонючие капризы, из-за того, что тебе видите ли, мало сладкого! Мне тоже мало, мне тоже плохо...я сижу на диете уже второй месяц и не представляешь, как я хочу, чтобы все жрущие этот торт кабаны им подавились... Приятного им всем аппендицита! И при всем при этом я ещё должна страдать из-за того, что мой сын-избалованный засранец, у которого все есть, но он ничего не ценит и вечно доводит всех своим нытьем! -Прости, пожалуйста, я только хотел немного пое... -Ты просто маленький неблагодарный опарыш... (дальше где-то минут пять идет речь, точно не предназначенная для публикации)... поэтому ты наказан, и если ты сегодня хоть раз без моего разрешения попробуешь выйти из этой комнаты...ты знаешь, что будет...- на Дениса было просто невозможно смотреть в тот момент. Казалось, у него внутри что-то переломилось. Затем Адели развернулась, сделала глубокий вдох, затем выдох, выпрямила плечи, спину, поправила платье, прическу, и через секунду на её лице снова светилась лучезарная улыбка абсолютно счастливой и успешной женщины. Она красивой и беспечной походкой вышла из гримерной, покинув гордо державшего лицо, но с сжавшимся в мизерный комочек сердцем, оставившего в ту самую секунду все надежды добиться любви матери, своего раздавленного сына. Денис всё понимал. Он слишком быстро повзрослел. В свои года он уже осознавал все, что происходит с ним, с его семьей и вокруг него. Он очень рано научился ненавидеть, очень рано понял, какова цена любви, которой ему так не хватало. Он заметил количество свеч на торте, заметил, как лучезарно улыбается его мать на публике и с какой отстраненностью смотрит на сына, он заметил, что его отец никогда не смотрит на него в присутствии матери, всегда только на неё, заметил, как тот её боготворит. Он всё понимал, но чистый человеческий инстинкт в нём искал любви родителей, как ищет её каждое человеческое существо. Даже сирота находит в ком-то отца и мать. В воспитательнице или воспитателе приюта, в брате или сестре, в каком-то мальчике или какой-то девочке, пусть даже младше его по возрасту. И к тому, кого эта изголодавшаяся по ласке душа находит, она привязывается почти неразрывной нитью на всю свою жизнь. Отец у Дениса был. Когда матери не было рядом, тот смотрел на него, уважал сына за рано развитую стойкость и упорство в учении чему угодно, хвалил и даже, бывало, проявлял заботу и привязанность, правда изредка. В ту минуту маленький мальчик понял, что женщина, которая сейчас вышла из комнаты, никогда не станет для него матерью. Значит он будет искать Её. И найдет. В ком-то другом. Тем временем мы с мамой стояли около одного из столиков. Она пила вино, кормила меня сыром и обсуждала со мной людей вокруг, чтобы не скучать. Я многого не понимала, но все равно смеялась. Потом я стала рассматривать белоснежные зубки Адели (раньше я наивно полагала, что они настоящие), она улыбалась, но мне было страшно на это смотреть. Потом я посмотрела на Дениса. Моя мама тоже за ним наблюдала, и, я помню, почему-то ей стало его жалко. Я тогда была слишком маленькой, но тоже почувствовала, что что-то не так, когда Адели как-то грубо взяла его за руку и потащила в какую-то комнату. Мама подошла к огромному белому торту, на который налетали жужжащие гости, показавшиеся мне тогда похожими на мух (он был правда вкусным), отрезала кусок, положила его на тарелку, дала её мне и сказала: -Давай отнесём это Денису. Ему наверно грустно сейчас - я не стала спорить с мамой, хотя помогать своему лучшему врагу детства мне не очень-то хотелось. Когда мы почти дошли до двери, мою маму кто-то позвал - какой-то мужчина. Я не знала, знакомы они или нет, но поторопилась улизнуть и спряталась в комнату, где сидел Денис. Раньше, когда я спрашивала, где мой папа, бабушка говорила, что папа, к сожалению, уехал, но, возможно, мама однажды встретит мужчину, который в будущем станет моим папой, поэтому каждый раз, когда я видела, что мама с кем-то говорит, и это не женщина (и не трансгендер, которого я однажды увидела по телевизору, нажав на пульте не ту кнопку), я воспринимала этот момент как попытку найти мне папу и додумывалась уходить куда-то в сторону, чтобы маме не мешать (конечно, она ругалась, когда я убегала, но папы мне очень не хватало, поэтому я все равно удирала). С тех пор, как я рассказала маме, почему убегаю, она не перестает смеяться над этой милой привычкой. Но тогда я упрямо верила, что найду Его очень скоро. И я не ошиблась. -Уходи отсюда, мелочь! Не хватало ещё, чтобы сюда тараканы набежали вместе с прочими жителями твоей мочалки на голове. Мне сейчас этого вообще не надо - услышала я знакомый надменный, но почему-то печальный голос, и без характерного ненавистного мною смеха после очередной злобной фразы - Уходи, кому сказал! Первым моим побуждением было сказать Денису, что он тоже таракан и вмазать этим тортом ему по голове, чтобы он посмотрел, в чьих волосах теперь будут жить эти насекомые. Но, когда я подошла к нему и разглядела в относительной темноте лицо, я почему-то удивилась тому, какое оно было печальное. Он смотрел на меня и злился, но мне казалось, что он хочет плакать, и я даже не смогла начать его обзывать в ответ. Не знаю почему, но мое маленькое сердечко тогда странно сжалось, наверное дети и правда хорошо все чувствуют. Я расстроилась, потому что вспомнила мамины слова: "...именинник должен радоваться, смеяться, принимать подарки и думать, что все вокруг его любят. Если ему становится грустно, значит вокруг него плохие люди". Я всегда беспрекословно верила маминым словам и теперь думала о том, что все, кто здесь находятся-плохие: тетя Адели, дядя Владимир, я, мама... И я тогда аж вспыхнула от негодования. Нет, моя мама точно не плохая! И я не плохая! Мне тогда очень хотелось быть хорошей, и мой маленький мозг отчаянно отказывался принимать мысль о том, что мы с мамой плохие. Как сейчас помню, я думала, что непременно должна была это исправить и доказать, что я хорошая, что моя мама хорошая! Я подошла к Денису, к мальчику, к которому я ни разу в жизни не обратилась без обзывательства, с которым меня связывала до этого лишь взаимная ненависть с завистью (ему было обидно, что меня все любят; меня же коробило от желания иметь такой же громадный торт на День Рождения и жить в таком же роскошном доме с бассейном внутри) и сказала: -Я принесла тебе торт - и протянула ему тарелку. Денис вдруг молча уставился на меня. - Не бойся, сейчас никто не будет тебя травить, потому что сегодня твой День Рождения- добавила я, ободряюще, и, улыбнувшись, поставила рядом с ним на диванчик торт. Он по-прежнему ничего не говорил, и мне показалось, будто он мне не верит - не верит, что мы с мамой хорошие! Что же делать?! "Именинник должен радоваться... и думать, что все вокруг его любят..." Тогда я, ради спасения своей и маминой чести, проглотив все обиды, не совсем еще в те годы понимая смысл своих слов, произнесла: -Не грусти. Я тебя люблю - он продолжал молчать, и тогда я, для доказательства своих слов, подошла и обняла его - своего главного врага детства. И вдруг, как сейчас помню, в моем пятилетнем сердечке что-то ёкнуло. Я тогда была слишком ещё маленькой, чтобы это понять. Когда мы первый раз за всё время обнялись, в этой темной маленькой комнатке, одни, мне показалось, что мне всегда хотелось это сделать, что именно так и должно быть, и стало так тепло, что захотелось прижаться сильнее. Я тогда даже не задумывалась, отчего это. И, что было самой большой моей ошибкой, - я этого так и не поняла. Он держал руки по швам. Его недоверие несколько настораживало. Помолчав секунд десять, он тихо спросил: -Правда? И я, уже успокоенная, тихо ответила: -Да. Только тогда он ответил на мои объятия. Он прижал меня настолько сильно, что я сначала даже испугалась, потом удивилась и обрадовалась, что он мне поверил. Да я и не знала, врала я или нет... Он нашёл во мне Её. А я нашла в нём Его. Он уже всё понимал и чувствовал, хоть и был ещё ребёнком, а я просто чувствовала. Чувствовала, что именно так и должно быть. Но как же жаль, что я не понимала...