Герой её романа

За не столь уж долгую жизнь у Шото Тодороки накопилось внушительное количество разнообразных принципов. Некоторые из них (скажем, табу на использование огненной причуды) старшая школа разнесла в пух и прах, но вместо упразднённых появились новые. Одним из таких свежесформировавшихся принципов было категорическое неприятие девчачих сплетен. Бесконечные хихиканья и заговорщические шепотки раздражали на каком-то подсознательном уровне и казались совершенно не геройским атрибутом. Стоило одноклассницам сбиться на перемене в кучку, Шото тут же отключался от внешнего мира, а если не получалось — и вовсе выходил в коридор. Порой у него даже появлялась компания в лице Токоями, которого перемывание чужих костей тоже явно не вдохновляло. Вот и сейчас, едва учитель Айзава застегнул молнию своего спальника, Шото поднялся из-за парты и направился к двери, мимоходом отметив, что Токоями тоже встал. Увы, добраться до коридора им было не суждено, потому что, поравнявшись с Токоями, Шото оказался практически оглушен единодушным девчачьим воплем: — Настоящий жених?! Да ладно, Яомомо?! Поморщившись от громкости, Токоями всё же шагнул за дверь и обернулся к Шото с недоумением в глазах. А Шото словно сам себя к полу приморозил. Спасительная тишина и приятная компания Токоями были так близко — рукой подать, но… — Токоями, я кое-что в портфеле забыл, — выдавил он и потащился к своей парте, мысленно обозвав себя слабовольным олухом. Децибелы в кругу девчонок не снижались всю перемену. Обсудить горячую новость стянулись и охочие до сплетен парни, конечно же с Минетой во главе. Слов самой Яойорозу — заикающейся и красной, как рак — в этом гвалте было практически не слышно, но Шото вполне хватило долетевших до него обрывков. Как он и боялся, идея с женихом принадлежала её родителям. А значить это могло только одно: брак «по причуде». Отвратительный атавизм общества с суперспособностями, благодаря которому появился на свет сам Шото. И из-за которого так мучился. В современном мире к этому способу прибегала лишь верхушка общества, семьи потомственных героев — чтобы не потерять статус из-за слабого наследника. Девушка из рода Яойорозу, несомненно, была лакомым кусочком в этом отношении, так что помолвка в столь юном возрасте не удивляла. Шото и не был удивлён. Он был в ярости. — Яойорозу. Можно тебя на минуту? — процедил он, подойдя к галдящей толпе. Очень тихо, но все услышали. И разом замолчали. — Тодороки? Что-то срочное? Перемена скоро кончится… — растерянно залепетала виновница этого сыр-бора. — Срочное. До звонка вернёмся, — Шото злился вовсе не на девушку, он это понимал, но заставить себя говорить мягче никак не получалось. — Ладно, я… — Яойорозу запнулась и, вскочив, направилась за ним. — Они заставили тебя? — без предисловий начал Шото. Он обещал ей, что до звонка успеет, поэтому счёл вежливость второстепенной. — Что? Кто? «Ну точно, заставили», — подытожил Шото про себя, глядя на её реакцию: Яойорозу, вся пунцовая и какая-то дёрганая, отчаянно отводила глаза. — Не прикидывайся. Родители. Они выдают тебя замуж против воли? «По причуде»? Девушка вдруг взглянула прямо на него. — Тодороки. Мои отец и мать не животные. Они никогда не стали бы распоряжаться моей судьбой, не спросив меня. — То есть, ты его любишь? — Тодороки, господи! У тебя вообще есть понятие о социальных нормах? Такие вещи не спрашивают в лоб, это невежливо! — она даже перешла на привычный лекционный тон. — До звонка полминуты осталось, любишь или нет? — гнул Шото, пропуская мимо ушей её попытку съехать с темы. Яойорозу тяжело вздохнула и опустила глаза. — А тебе-то какое дело? — Лезть в чужие дела — одно из главных качеств героя, — он пожал плечами, не сводя с неё взгляда. Пытаясь как-то прочитать по позе и выражению лица ответ на свой вопрос. — Ладно, мы так опоздаем. В класс они зашли ровно со звонком и весь урок просидели в мрачном молчании, даже не глядя друг на друга. Зато весь остальной класс только на них и пялился, угрожающе перешёптываясь и на ходу порождая очередную бредовую и — в этом Тодороки не сомневался — чудовищную сплетню. — Яомомо, так ты помолвлена с Тодороки?! — возопила Хагакурэ, едва прозвенел звонок, и следом снова поднялся гомон. «А вот и чудовищная сплетня», — обречённо отметил Шото, а вслух произнёс: — Жениться я стану только по любви. Угомонитесь. Он не успел договорить, как стул за партой слева с грохотом рухнул, и только спина Яойорозу мелькнула в дверях. — Обидел Яомомо, ледышка! — сердито бросила ему Урарака и выбежала следом, на ходу облегчая свои ботинки. — Яомомо! Постой! Возмущённый галдёж только набирал обороты, и неизвестно, чем бы всё кончилось, не вмешайся ум, честь и совесть их класса — Иида. Грозно сверкнув глазами, он в приказном порядке заткнул особо громких, а Минете вообще сунул в глотку скомканный лист бумаги. «Ого, до рукоприкладства Ииду довели», — мрачно отметил Тодороки, раздумывая, должен ли он догонять расстроенную соседку по парте. Наверное, он был слишком резок. В конце концов, подойди он после уроков и объясни, в чём проблема, Яойорозу скорее всего согласилась бы всё спокойно обсудить. Теперь, конечно, она его и слушать не станет. Шото со вздохом перевернулся на футоне и уставился в потолок. Яойорозу была одной из тех людей, к которым он испытывал уважение, признательность и дружеские чувства одновременно. Именно поэтому было особенно сложно стоять в стороне, когда она совершала ошибку. Но увы, сегодня он сам знатно ошибся, дав волю вспыльчивой стороне своей натуры. Вышло совсем не по-геройски. Наутро легче не стало. Хотя бы потому, что Шото так толком и не заснул. Тем не менее, сегодня ему предстоял визит к маме в больницу, и на это время нужно было забыть обо всех проблемах и переживаниях. Субботним утром заброшенным казалось не только общежитие, но и весь город, и даже в вагоне поезда Шото ехал один, благодаря чему смог сесть и подремать пару остановок. Больница, в противовес остальному миру, казалась чрезвычайно оживлённой. Но в маминой палате всегда было тихо и умиротворённо, словно время замирало за этой неприметной белой дверью с табличкой «Тодороки». Дёрнув ручку, Шото приоткрыл дверь и увидел её — как обычно — бездвижно сидящую у раскрытого окна. Руки скромно сложены на коленях, белоснежные волосы слегка треплет ветер. С неё можно было написать портрет не хуже Джоконды, если б кому-то пришло это в голову. — Мам, это я. — Шото? — она обернулась, и ему привиделись на мгновение серьёзные черные глаза и длинная прядь тёмной чёлки. — Яо… — Что-то случилось, родной? — обеспокоенно спросила мама, жестом приглашая его сесть на постель. Шото стряхнул наваждение. Яойорозу подождёт. Её свадьба не сегодня и не завтра. — Ничего, мам. Это потерпит. — Шото. Я никуда отсюда не денусь. Если ты должен сейчас быть где-то ещё… Ступай. Он смог лишь благодарно улыбнуться. И снова назвать себя слабовольным олухом. Стремительно взбежав на их пятый этаж, Шото в растерянности замер. Перед дверью его комнаты мялась с ноги на ногу Яойорозу, похоже, никак не решаясь постучать. — Ты ко мне? — спросил он негромко. — Я тоже тебя ищу. Явно не ожидавшая попасть в засаду девушка так и застыла с поднятым для стука кулаком. — Тодороки? Да, я… — Погоди. Позволь, я сперва попрошу прощения. Он стремительно пересёк коридор и согнулся в поклоне. Нужно всё исправить, иначе чего стоят эти тщеславные мечты о геройстве? — Яойорозу, вчера я повёл себя грубо и неосмотрительно. Мне не стоило столь резко реагировать и тем более выносить проблему на люди. Разумеется, я не хотел этого, но должен был предвидеть. Тем не менее… — Шото выпрямился и вперил взгляд в серьёзные чёрные глаза, те самые, что привиделись ему час назад в маминой палате, — я очень прошу меня выслушать. В ответ Яойорозу только очень сосредоточенно кивнула. Чтобы в этот раз им никто не помешал, Шото решил пригласить девушку к себе. Он имел довольно смутное представление о том, как полагается принимать гостей, поэтому решил, что чая вполне хватит. Всю дорогу, пока Шото искал вторую чашку, грел левой рукой воду и растирал веничком порошок, оба они не проронили ни слова. Но молчание отчего-то не казалось напряжённым. Шото чувствовал совершенное спокойствие, но вместе с тем был как-то… положительно взбудоражен. Чувство было новое, но определённо приятное. Наконец, водрузив перед гостьей её чашку и сев напротив, Шото нарушил тишину: — Яойорозу, прежде всего я хочу, чтоб ты знала: среди всех наших одноклассников, ты одна из немногих, кого я могу назвать не просто отличным боевым товарищем, а настоящим другом. Истинный герой должен быть готов отдать жизнь, защищая всякого, кто попал в беду. Я не уверен, что без промедления пожертвую собой ради любого человека, но за тебя умру, не раздумывая. В процессе своей тирады Шото ни на секунду не отрывал взгляда от собеседницы и, честно говоря, уже начинал переживать за неестественно рубиновый цвет её щёк. Впрочем, возможно, в летнюю жару вместо горячего чая стоило подать на стол что-то прохладительное. — Именно поэтому я не могу молча наблюдать за тем, как ты вверяешь свою жизнь совершенному незнакомцу. Пойми, пожалуйста, я слишком хорошо знаю, чем это может кончиться… Шото осёкся, когда она вдруг грохнула по столешнице обеими руками. — Тодороки, я понимаю! Я сама виновата, надо было сразу сообразить, насколько больная это для тебя тема… Как герой ты просто не можешь допустить, чтобы чьи-то дети пережили то, что ты пережил, чтобы на чью-то долю… опять… Видимо, он слишком пристально буравил Яойорозу взглядом, оттого она и замялась. — Уже теплее. Но не совсем. Дети… Прости, я даже представить их сейчас не могу, твоих детей. Я боюсь за тебя. Мне слишком страшно однажды услышать, что муж дурно с тобой обошёлся. Что он видит не тебя, а лишь твою причуду. Что тебе… — Тодороки! Шото вздрогнул и, проследив за взглядом подруги, с удивлением обнаружил, что полностью заморозил свой чай. — Выдохни, — как-то удивительно ласково проговорила девушка и пододвинула к нему свою чашку. — На вот, попей. Мимолётом отмахнувшись, он за секунду растопил зелёную льдинку и сделал пару глотков. — Тодороки, послушай. И отец, и мать не чают во мне души. Я их единственный ребёнок. Они и сами пытались отговорить меня. Отец до сих пор твердит: «Если он обидит тебя, только скажи — я мокрого места от него не оставлю!» Поверь, никто не продаёт меня, как выставочную лошадь… Ну, кроме меня самой. Я люблю свою семью и хочу помогать им всеми способами. Принести роду почёт — мой долг… И если сильные наследники — часть этого долга, я готова… — ...принести в жертву своё счастье? — Тодороки, ну честное слово. Теперь твой чай выкипел. Она не успела договорить, как опустевшая чашка в руке Шото треснула пополам. Да и чёрт с ней, не до того. — Не смотри так, у меня другие есть. Яойорозу, просто ответь, ты правда собираешься терпеть нелюбимого человека всю жизнь? — Шото в первый раз за весь разговор оторвал от подруги взгляд, подумав, что стоит убрать осколки. Она вздохнула. — Ты так уверен, что я не смогу его полюбить? Он хороший человек из порядочной семьи. Добрый и самоотверженный. Я знаю, что он будет меня беречь, Тодороки. Меня трогает твоя забота и беспокойство, но они излишни. Пойми, меня обещали не твоему отцу. В комнате воцарилось молчание. Вот только это была не та безмятежная тишина, так расслаблявшая Шото в начале их чаепития. Теперь молчание повисало тяжёлыми каплями на каждом сантиметре тела, будто обтягивая тугой бензиновой плёнкой. Наконец, он оторвал взгляд от керамических кусочков погибшей чашки и посмотрел в глаза своей гостьи. — Я могу познакомиться с ним? — просипел Шото, горло у которого вдруг совершенно некстати перехватило. Яойорозу опять вздохнула, но по лукавому выражению её лица казалось, будто она только этого вопроса и ждала. Шото напрягся. Он совершенно не понимал, что она задумала. — Вы знакомы сто лет, Тодороки, — заявила девушка и, выдержав внушительную паузу, всё-таки раскололась: — Это Иида. Шото почувствовал, как холодеют пальцы. Причём почему-то на обеих руках. — Иида? Наш Иида? — на всякий случай уточнил он. — Да. Тенья Иида, наш староста. Извини, что так долго говорила о каком-то абстрактном «женихе», мы просто решили с ним пока держать это втайне от класса, — Яойорозу смущённо усмехнулась. — Ты же сам видел, как некоторые любят болтать… Но ты-то никому не скажешь, так что, думаю, ничего… Шото кивнул, всё ещё с трудом осознавая её слова. В голове не укладывалось, что мир этих свадеб по договору был таким тесным. Но оно и хорошо. Ииде Шото спокойно доверил бы жизнь и так же спокойно отдал бы за него свою. Как и сама Яойорозу, староста был для Шото близким другом. Во всяком случае, по той концепции близкой дружбы, которая сложилась на данный момент в его голове. Можно было с уверенностью сказать, что такой человек, как Иида, никогда не ранит и не унизит свою супругу. Увы, понятие романтической любви для Шото было пока чуждым, но даже если подобные чувства никогда не родятся между Яойорозу и Иидой, в их семье как минимум всегда будет место взаимному уважению и признательности. Одним словом, девушке ничего не угрожало, и можно было смело выдохнуть. Но по какой-то причине никакого облегчения Шото не испытывал, а холод, копошившийся в пальцах, только поднимался выше по рукам. — Спасибо за твою откровенность, Яойорозу. И прости, что был так настойчив. Иида действительно прекрасный человек и наверняка будет хорошим мужем. Я желаю вам однажды друг друга полюбить. Шото продолжал смотреть ей в глаза и вдруг заметил, что они заслезились. — У тебя аллергия на матчу? — обеспокоенно спросил он, пытаясь припомнить, есть ли где-то поблизости антигистаминные. — Почему не предупредила? — Нет-нет, со мной всё нормально, — она замахала на него рукой, а ладонь второй ненадолго прижала ко рту, как во время экзамена с Сотриголовой. — Тодороки, слёзы — не всегда признак физического недомогания. Я просто рада, что ты… Так обо мне печёшься. Шото сосредоточенно кивнул и решил позволить ей успокоиться в тишине.

***

Тенья с детства знал, что не женится на любимой. Потому что в семье Иида отродясь не было свадеб по любви. Даже в те времена, когда причуд не существовало в помине, их род был известен и влиятелен в Японии, поэтому наследникам искали супругов равного статуса. Конечно, как второму сыну, Тенье могли дать послабления, но не настолько кардинальные, чтобы он был вправе выбирать спутницу жизни сам. В общем-то, узнав в один прекрасный вечер, что невесту подобрали, и в выходные их официально представят друг другу, Тенья даже не стал спрашивать имени суженой. Он знал, что родители сделают, как лучше для семьи, и был полностью готов к тому, что девушка может оказаться неказистой, или избалованной, или слишком холодной… Или всё это сразу. Но вот к тому, что на встрече его усадят напротив собственной заместительницы он точно готов не был. Он так и просидел, не проронив ни слова, пока все четверо родителей посмеивались над ситуацией (потому что они-то всё знали изначально!) и наперебой вспоминали всё, что их дети когда-либо говорили дома друг о друге. Потом пришло время второй части традиционного знакомства, и их оставили наедине. Первые минуты оба продолжали молчать и отводить глаза. Но затем Тенья смог взять себя в руки и, как он всегда делал, выпалил всё, что думал: — Яойорозу! Зная тебя, я убеждён, что, не в пример мне, ты отнеслась к помолвке со всей серьёзностью и, разумеется, была в курсе, кого здесь встретишь. Так что позволь в первую очередь поблагодарить за то, что всё равно пришла. Для меня огромная честь, что ты сочла мою кандидатуру достойной! Вынужден со стыдом признать, что не уделял должного внимания этому вопросу и был согласен на любой исход, однако это не отменяет того, что мне несказанно повезло. Я поражен и счастлив тому, что имею возможность претендовать на руку и сердце девушки, наделённой всеми добродетелями, а также ничуть не уступающей им красотой. Я постараюсь соответствовать тебе, насколько это будет возможно! К концу своей тирады Тенья с изумлением заметил, что его руки, обычно живущие во время его выступлений своей жизнью (больше похожей на жизнь лопастей вертолёта) сейчас покоились на столе, а обе ладони бережно накрывали сцепленные в замок пальцы его будущей жены. Та, к слову, смотрела на него довольно растерянно. Подавив первый порыв отдёрнуть руки и извиниться, Тенья решил всё же дождаться её реакции. — Знаешь, Иида… На самом деле я тоже не имела понятия, кто здесь будет. Мне было страшно, и поэтому хотелось отодвинуть этот миг как можно дальше… Но я рада, что мне достался ты. Точней, мы достались друг другу… И тут Тенья возликовал, потому что почувствовал, как напряжённые пальцы под его ладонями расслабляются и легко касаются в ответ. В эту секунду и все последующие, пока смерть не разлучит их, ему ничего, ничего не было нужно, кроме её доверия. Так он и думал, укладываясь в тот вечер спать с блаженной улыбкой. Думал, приглаживая по утрам волосы с большим рвением, чем всегда. Думал, украдкой поглядывая на Момо (они же поженятся, он точно будет называть её Момо, верно?) во время уроков и собраний студсовета. Думал на трёх их встречах, которые пока не походили на свидания. И когда она нечаянно проговорилась на перемене о помолвке… Он так думал, пока Момо не выбежала из класса в слезах после бестактной фразы Тодороки. Пока желание встать и вмазать другу в челюсть не перестало казаться обычным героическим порывом защитить барышню в беде. Пока он не осознал, что его невеста любит другого. Что ж, этот факт был более чем объясним. В амурных делах Тенья мало что понимал, но Тодороки был лучше него во всех отношениях: как человек, как герой, как друг. Вполне логично, что и в женских глазах он оказался привлекательнее. Раздосадованный очередным проигрышем, Тенья до конца дня не лез ни к кому с замечаниями и на все вопросы окружающих отвечал через паузу и невпопад. На завтра они с Яойорозу назначили очередную прогулку, и как сохранять невозмутимость во время этого «свидания» (и всех последующих), Тенья не представлял. Вариант, где он обсуждал ситуацию лично с виновницей, противоречил всем правилам приличия. Беседа с Тодороки тоже отпадала. Хитроумная попытка незаметно их свести и отойти в сторону попросту не годилась для прямолинейного Теньи, а вовлекать в это посторонних было бы гадко. Оставалось разве что, не объясняя причин, расторгнуть помолвку, но так поступил бы только последний козёл. Замкнутый круг неподходящих версий совершенно не давал уснуть, поэтому пришлось насильно вымотать себя восьмидесятикилометровой пробежкой, под конец даже пустив в ход Обратное ускорение. В итоге, чудовищно истощив организм, Тенья всё-таки провалился в сон… …и продрых до середины дня. Такого он в своей жизни, если исключить тяжёлые ранения, припомнить не мог. К моменту, когда Тенья разлепил глаза, до встречи с Яойорозу оставалось пятнадцать минут. А встречались они через пять станций от академии — чтобы случайно не столкнуться с одноклассниками. В итоге, Тенья успел лишь сполоснуть в ванной лицо, наспех вычистить зубы да одежду на бегу натянуть. На станцию он примчался, опоздав на минуту, взмыленный и с чудовищно перегретыми двигателями. А после вчерашнего ноги и без того отваливались. Впрочем, спешка не была напрасной, потому что Яойорозу уже нервничала, поглядывая на часы, и даже успела вытащить телефон, видимо, с намерением ему позвонить. Всё потому, что обычно Тенья был на месте минут за двадцать до назначенного времени. — Я уже тут! — выпалил он, сбрасывая скорость в ноль. — Прости… Проспал. Тенья согнулся и, упершись руками в колени, судорожно пытался отдышаться. — Проспал? — недоверчиво переспросила Яойорозу. — А почему не позвонил? — Думал… Успею… — сделав последний резкий выдох, Тенья рывком выпрямился и… совершенно оторопел. — Иида? Эй… Наконец спокойно окинув взглядом одноклассницу, он увидел, что сегодня она совсем не похожа на привычную Яойорозу. Распущенные волосы, чёлка прибрана жемчужной заколкой, лёгкое платьице с оборками по подолу, румянец, не поймёшь, свой или наколдованный макияжем. Словно она и правда собиралась на свидание. К нему — взлохмаченному, запыхавшемуся и одетому в первое, что попалось в шкафу. — Яойорозу, у тебя есть любимое кафе? — прокашлявшись, спросил Тенья первое, что пришло в голову, и потянулся к очкам, чтоб протереть запотевшие стёкла. — Здесь недалеко варят хорошие сорта кофе, я обычно беру эспрессо кон пан-… Ты очки забыл? Тенья уже полминуты растерянно ощупывал лицо, голову и даже карманы. Так и есть. Очки благополучно остались лежать на раковине в ванной. Конечно, он не был слеп, как крот, но видеть всё размытым приятного мало. Особенно когда есть на что (ну ладно, кого!) посмотреть. — Вот зараза. И надо держать в комнате три полки очков, чтобы так облажаться! — прошипел Тенья, ещё раз в отчаянии хлопнув по карманам. — Давай так, дойдём до кафе, ты закажешь, а пока будут нести, я сбегаю за… — Хватит на сегодня беготни, ладно? — перебила Яойорозу и, легонько коснувшись его висков, водрузила на нос свежесозданные очки. — Так лучше? Тенье нестерпимо захотелось донести свою спасительницу до этого кафе на руках. — Да, насчёт вчерашнего… — робко начала она, отводя глаза. — Всё хорошо, — коротко прервал Тенья и постарался ободряюще улыбнуться. — Потом. Увы, в обход этой темы разговор клеился из рук вон плохо. Тенья не мог перестать думать, что их первое настоящее свидание имеет все шансы стать последним. Яойорозу тоже с головой ушла в свои мысли: на редкие (и нелепые) вопросы, которые он с титаническим трудом выдумывал, девушка отвечала через раз и немногословно, никак не поддерживая беседу. Наконец, спасительное кафе всё-таки вынырнуло из-за угла, и оба выдохнули. — Пришли! — с облегчением оповестила Яойорозу и потянула Тенью к двери. За руку. Конечно, в день знакомства он и сам схватил её за руки, и сделал это наверняка чересчур страстно, но оба они, в общем-то, поняли, что это было результатом невыразимого изумления. После того случая ни она, ни, тем более, он никаких компрометирующих прикосновений себе не позволяли. И сейчас Тенья почувствовал, как начинают полыхать щёки и лоб, а в районе солнечного сплетения будто восходит реальное солнце, заслоняя собой некстати всплывшее в мозгу лицо Тодороки. — Добро пожаловать! — лучезарно поприветствовала их девушка в форме и переднике. — У нас как раз свободны несколько столиков у окна. — Иида, у окна тебя устроит? Услышав свою фамилию, Тенья вынырнул из размышлений и попытался сосредоточиться на вопросе. — У окна? А, столик… Да, да, конечно! — сбивчиво отрапортовал он и последовал за Яойорозу. Его руку она больше не держала. Когда сели, к меню даже не притронулись. Яойорозу сразу заказала любимые кофе и десерт, а сам Тенья просто попросил воды, предварительно удостоверившись, что хотя бы кошелёк не забыл. Обычно, правда, они платили каждый за себя, но сегодняшняя встреча началась совершенно в ином ключе, и Тенья чувствовал необходимость угостить свою… девушку? Парадокс, но это слово будоражило его куда сильнее «невесты» или «будущей жены». — Так вот, вчера на обеде я… — Яойорозу мялась и нервно заправляла волосы за уши. — Я нечаянно проговорилась, и все… — Я знаю, ты не хотела навредить. Не переживай, — отозвался Тенья и приправил слова самой вдохновляющей улыбкой, на какую только был способен. — Просто, я глянула пару раз в твою сторону, и ты даже не шевельнулся. Я подумала, что ты злишься, вот и… — Ни в коем случае! Видишь ли, я слышал, что имени ты не назвала, и боялся выдать себя, если вступлю в беседу, — тут он помрачнел и уставился в стол. — На самом деле, мне даже хотелось себя выдать. Потому что я слишком рад и горд быть твоим женихом… Ты пыталась объяснить, девочки галдели наперебой, а я сидел и представлял их лица, если вдруг встану и скажу, что это обо мне речь… — тут он энергично замахал руками. — Ничего не говори, я сам понимаю, что это мелочно и недостойно! Я просто хочу, чтобы ты поверила, я ни капли не злюсь! В эту секунду Тенья заметил, что у стола, раскрыв рот, стоит официантка с их заказом. Густо покраснев, он умолк и молча наблюдал, как та ставит всё на стол. — Спасибо, — буркнул он и проводил девушку взглядом до самой двери на кухню. От ужасного позора его отвлёк нежный и преступно очаровательный смех Яойорозу. Она даже смеялась, как истинная леди — мелодично, ненавязчиво и скромно. Тенья и не заметил, как рассмеялся сам. Остаток дня прошёл, как во сне. Они ещё немного посидели в кафе (где Яойорозу позволила заплатить за неё), потом погуляли по округе, завернули в местный парк, Тенья предложил взять напрокат лодку, и практически до заката они нарезали круги по искусственной, но всё равно симпатичной речке, обсуждая всё на свете. В какой-то раз, он забрал слишком близко к берегу, и по головам обоих прошлись ветви склонившейся к воде плакучей ивы. Не задумываясь, Тенья отпустил вёсла и, опершись одной рукой о борт лодки, второй — бережно высвободил из волос Яойорозу застрявшие там листья. — Спасибо, — прошептала она, розовея от смущения, и Тенья с досадой подумал, что по глупости упустил момент для поцелуя. Стоп. Для чего?! Нет, это как-то слишком. Нежно-розовое платье и пара прикосновений — ещё не лицензия на вторжение в личное пространство! Кто он, в конце концов, Минета, что ли?! Испытав к себе глубочайшее отвращение, Тенья рухнул обратно на банку. Некоторое время оба молчали, отчаянно отворачиваясь друг от друга. — Подменить тебя на вёслах? — попыталась разрядить обстановку Яойорозу. Тенья аж подпрыгнул. — Нет, ты что! Я ни в коем случае не могу позволить себе прохлаждаться, пока ты трудишься! Это совершенное бесстыдство, обременять девушку… Что смешного? Она почти с самого начала его тирады скромно посмеивалась в кулак и теперь виновато подняла глаза. — Ты это специально? — мрачно поинтересовался Тенья, снова принимаясь грести. — Конечно, специально, — отозвалась Яойорозу, продолжая улыбаться. — Хотелось посмотреть, как я дураком себя выставлю? — Хотелось ощутить твою заботу. В следующее мгновение он уже держал её в объятьях, исступлённо прижимая к себе. Никакая это была не забота, чёрт возьми. Твердя всё это, Тенья заботился в первую очередь о своих принципах, своей совести. Но он хотел когда-нибудь научиться заботиться… о Момо. Из раздумий вырвало лёгкое прикосновение тонких пальцев к щеке. Тенья с недоумением взглянул на девушку и встретился с ней глазами. Так они сидели, оторопев, несколько бесконечных секунд, а потом она вдруг потянулась вверх, к его лицу, и прикрыла веки. Тенья, заворожённый, подался вперёд и, уже чувствуя её нестерпимо сладкое дыхание на своих губах, заглушая взрыв сверхновой в солнечном сплетении, прошептал: — Ты же... любишь Тодороки?

***

Момо распахнула глаза и столкнулась с отчаянным взглядом Ииды. «Ответь «нет», — умолял этот взгляд. «Ответь «нет», — вторил её рациональный мозг. Она опустила голову, не в силах больше смотреть, как ему больно. На глаза стремительно наворачивались слёзы. — Ты ведь поможешь мне разлюбить... правда? — выдавила она сквозь комок в горле и уткнулась лицом ему в грудь. Иида, ничего не ответив, крепче прижал её к себе. С утра Момо приложила все усилия, чтобы после разговора с Тодороки сдержать слёзы. Всё-таки, днём её ждала очередная встреча с Иидой, и приходить к будущему мужу зарёванной, да ещё из-за другого парня, было возмутительным неуважением. А Иида этого не заслужил. Ответственный, чуткий, тактичный, он вообще заслуживал невесту получше, чем она. И при этом каждый раз принимался горячо доказывать, что вся эта история со сватовством обернулась для него чуть ли не сказкой. На самом деле, это она вытянула джекпот. Рядом оказался человек, который не держал её за трофей или, наоборот, досадный атрибут семейного статуса, но вместо этого хотел на самом деле построить с ней крепкие, доверительные отношения, которые в один прекрасный день вполне могли дать начало искренней любви. И Момо хотела, всем сердцем хотела его полюбить. Ей даже казалось, что это возможно. Если взять за руку. Если поцеловать. Если… он полюбит. Они лежали на дне лодки, глядя, как над парком появляются первые звёзды. По-хорошему, прокат уже давно закрылся, но сторож, похоже, забыл о них или махнул рукой. У Ииды тоже явно не было сил следовать правилам. И они молча любовались звёздами, устроившись валетом на жёстком деревянном днище. Ладонь Момо пряталась в широкой и горяченной руке Ииды. «Платье, наверное, безнадежно испорчено,» — запоздало подумала Момо, но этот факт не мог в достаточной мере обеспокоить её и хоть на минуту занять мысли. — Знаешь, день всё равно был замечательным, — нарушил тишину Иида. — У меня тоже, — отозвалась она. — Я бы хотела, чтобы каждый был таким. — Не хотела бы, — фыркнул он. Они снова замолчали. Потому что все слова уже были сказаны, слёзы — пролиты и даже нервный смех сошёл на нет. Момо выговорилась на десять лет вперёд, а он всё слушал, слушал и ни на секунду не выпускал её из объятий. Она понятия не имела, что столько всего держит в себе, и тем более не представляла, насколько станет легче, если с кем-то поделиться своей болью. Иида терпеливо выслушал всё, вытер её щёки от слёз и, в противовес своей обычной болтливости, сказал лишь одну фразу: — Ты невероятная, Яойорозу. И если Тодороки ясней всех даёт тебе это почувствовать, то я не понимаю, что ты забыла со мной. Была поздняя ночь, когда лодка пристала к мосткам. Иида заправски привязал её, оставил неоправданно много денег у кассового окошка и подошёл к Момо. — Поезда уже не ходят, — заметила она. — Пешком? Вообще, конечно, она могла позвонить в поместье и попросить прислать машину. Но, во-первых, родители разволнуются, услышав, что она шаталась по городу полночи, а во-вторых, класс всегда слишком бурно реагировал на состоятельность её семьи. Вместо ответа Иида присел, чуть пригнув спину. — Если позволишь, я прокачу, — пояснил он и тряхнул плечами, приглашая занять «пассажирское кресло». — Ты же устанешь! И я в платье… — запротестовала Момо. — Если тебя смущает отсутствие штанов, ты всегда можешь их создать, — парировал он, и у Момо не осталось отговорок. Когда Иида рванул с места, Момо быстро поняла, почему последним, что он сказал, было «держись крепче». В ушах засвистело, а глаза начали слезиться без всяких нервных потрясений. Момо даже заподозрила, что очки Иида носит совсем не для зрения, а чтобы не рыдать во время бега. Понадёжнее обхватив его шею левой рукой, правой она вытянула из плеча маску для сноуборда и кое-как нацепила. По лицу всё ещё хлестал ветер, а в рот лезли волосы, но Момо резко стало не до того. Потому что над ней развернулся огромный небосвод, и по нему навстречу мчались падающие звёзды. Сотни, тысячи сверкающих росчерков вспарывали иссиня-чёрное полотно, заполняя всё вокруг светом. И это великолепие создавал своей Причудой Тенья. — Звездопад был волшебный, — проговорила она, когда они оказались у школы, и Иида опустился на колено, чтобы дать ей слезть. — А? — он с явным непониманием смотрел на неё осоловелым взглядом. По лицу градом катился пот, а ноги подрагивали. — Сегодня был метеоритный дождь? Момо почувствовала, как её брови пытаются залезть на лоб. Неужели он не знал? — Когда ты бежишь, весь свет смазывает, как на фото с высокой выдержкой. Звёзды, например, кажется, что падают… — Надо будет воспользоваться этим трюком на свиданиях с будущей невестой, — мрачно усмехнулся Иида, вытирая лицо футболкой. От мысли о девушке, которая появится в его жизни после неё, у Момо вдруг противно засвербило в животе. «Боже, да нельзя же быть такой эгоисткой!» — отругала она себя мысленно, а вслух предложила возвращаться в общежитие. Большой общий дом класса 1-А встретил Момо горящими окнами, несмотря на поздний час. В гостиной были брошены включёнными все лампы, коридоры тоже стояли пустые и освещённые. Двери в некоторые комнаты владельцы этих комнат не удосужились закрыть. Момо насторожилась. Ощущение было такое, будто, пока они гуляли, здесь объявилась Лига Злодеев и неведомым способом похитила разом всех учеников. Выхватив телефон, Момо набрала Ииду, который остался снаружи, чтобы их совместное возвращение не подняло шум. Спустя минуту, тот уже стоял рядом с ней. — Яойорозу, ты можешь создать что-нибудь вроде тепловизора? Нужно понять, есть ли кто-то в здании, а в слежке мы с тобой не сильны, — серьёзно начал Иида. — Раненые здесь вряд ли найдутся: судя по идеальному порядку, всё произошло без боя, но кого-то могли оставить в засаде, чтобы добавить нас с тобой в коллекцию… — Может, сразу вызовем учителей? Ты за сегодня так набегался, что вряд ли сможешь драться, случись что, — рассудительно возразила Момо. — И без костюма тебя легко ранить… Тут со стороны лестницы послышались торопливые шаги. Момо дёрнулась, а Иида мгновенно заслонил её спиной. — Прикрывай, — только и успел бросить он, когда из двери появилась… Асуи. — О, Яомомо-чан, Иида-чан! — она озадаченно склонила голову к плечу. — Вы чего? — Асуи! Что случилось? Где все? — строго спросил Иида, подлетая к ней в своей робо-манере. — Ну… Яомомо-чан, тебе лучше самой посмотреть. Одну тебя и ждём, — отозвалась Асуи, полностью игнорируя собственного старосту. Втроём они поднялись на последний этаж — Иида чуть позади, чтобы не привлекать внимание всего класса, который, по словам Асуи, собрался там. Добравшись до места, Момо не поверила своим глазам. На полу, прислонившись к косяку двери её комнаты, дремал Тодороки. Остальные (за небольшими, но очевидными исключениями в виде Бакуго, Токоями и Шоджи) торчали у выхода с лестницы и, пытаясь перелезть друг другу через головы, следили за спящим в столь странном месте одноклассником. — Яомомо! — громким шепотом окликнула заметившая её первой Ашидо. — Он тут с вечера твою дверь подпирает! — Уже все по очереди к нему подходили, он каждому вежливо отвечает, что не сдвинется с места, пока ты не придёшь, — обстоятельно пояснил Мидория. — Никак, извиниться надумал! — сердито надувшись, пробурчала Урарака, похоже, всё ещё обиженная за подругу. На Момо выжидающе воззрилось пятнадцать пар глаз, и ей не оставалось ничего, кроме как со вздохом отправиться будить виновника столпотворения. — Тодороки, проснись, пожалуйста. Она осторожно тронула его за плечо и тут же отдёрнула руку. Через пару мгновений Тодороки лениво приоткрыл глаза. — Я же сказал, что дождусь Яо.. Яойорозу? Наконец-то, — он еле заметно улыбнулся и подскочил на ноги. — Послушай, я думал весь день над тем, что ты сказала, и знаешь, кажется, я… — Погоди! Давай мы завтра всё обсудим, сейчас поздно, ты явно хочешь спать, я тоже устала, вряд ли за ночь случится что-то… — Не переживай, я выставил всех в гостиную, — подал голос Иида, появляясь из-за угла. — Можете спокойно разговаривать. Я спущусь и прослежу за ними. И прежде чем развернуться и уйти, он улыбнулся Момо так, что теперь она нашла бы смелость признаться в любви хоть Бакуго, хоть Минете, будь это нужно. — Неужели ребята так и сидели здесь весь вечер? — озадаченно спросил Тодороки, когда шаги Ииды стихли на лестнице. — Не суди их. Ты слишком нехарактерно себя повёл, — Момо хотела его отчитать, но быстро передумала. Бесполезно было объяснять Тодороки, что его решительные действия не «закрывают тему», а только распаляют всеобщий интерес. — Как бы то ни было. Яойорозу. Мне очень нужно поговорить с тобой. Я пойму, если в такой час ты всё же пойдёшь спать, но этот вопрос совершенно не даёт мне покоя, так что был бы признателен, согласись ты обсудить его сейчас, — говоря это, Тодороки невероятно пристально изучал ногти на своих руках, лишь пару раз мельком бросив на Момо взгляд. — Конечно, обсудим, что захочешь, — она торопливо отперла дверь в комнату. — Проходи. Надо сказать, Момо никогда не предполагала принимать в своей спальне гостей (иначе для чего, в самом деле, гостиная?), поэтому, даже обнаружив довольно стесняющие размеры комнаты, всё равно не стала менять свою огромную кровать на что-то более скромное. И только сейчас ей в голову пришло, как двусмысленно смотрится помещение, где всё внимание приковывает к себе гигантское ложе под балдахином. Кажется, в первый день, когда все выбирали «короля комнат», Минета даже отпустил соответствующую шуточку, за что как всегда получил от Ииды, но тогда Момо не придала этому никакого значения. Всё-таки, Минета способен опошлить, что угодно. Сейчас его сальный комментарий уже не казался таким неуместным… — Тесновато, — флегматично отметил Тодороки. — Секунду, — откликнулась Момо, пытаясь скрыть панику в голосе и румянец на щеках. Она торопливо вытащила к двери стул, задвинутый к рабочему столу, и пуфик из гарнитура. Теперь хотя бы можно было сесть. — Вот, — пропыхтела она, жестом приглашая Тодороки занять стул. — Извини, что так мало места. Он молча мотнул головой, и оба сели. — В общем, я не уверен, что сделал правильный вывод, но кажется, я тебя люблю, — без предисловий объявил Тодороки. Момо очень надеялась, что её лицо сейчас выглядит хоть немного пристойно. Потому что рот пытался разъехаться в улыбку, к глазам который раз за день подступили слёзы, уши, кажется, покраснели, а на щеках можно было смело жарить яичницу. — Просто, если я не прав, поправь меня, — неумолимо продолжал её Ромео, — Дело в том, что я целый день не нахожу себе места и постоянно думаю о твоей свадьбе. Вчера я ошибочно считал, будто переживаю из-за того, что брак договорной, и тебе это принесёт несчастье, но с разрешением этой проблемы ничего не изменилось. Когда стало невозможно думать о чём-то ещё, я попытался проанализировать, что чувствую, и как это исправить. В общем… Он уставился прямо ей в глаза и безжалостно добил: — Я не хочу, чтобы ты стала женой кого-то, кроме меня. Это ведь и есть любовь, правильно? В эту секунду Момо очень хорошо понимала, что чувствуют двигатели в ногах Ииды после долгого бега. Ей казалось, что покраснело всё тело от пяток до кончиков волос. Что прямо сейчас самый привлекательный парень в их классе признаётся в чувствах гигантскому помидору. С запозданием догадавшись по тишине, что монолог Тодороки, видимо, кончился, Момо с ужасом осознала, что сейчас придётся отвечать. И что к такому повороту событий она совершенно не была готова. Тот факт, что она влюблена в Тодороки, утвердился у Момо в голове спустя месяц после практического экзамена. Как ни смешно, она пользовалась примерно теми же методами, что и сам объект её воздыханий: анализировала своё поведение и внутреннее состояние, читала материалы по вопросу, подсчитывала, сколько раз за день ищет его взглядом или думает о нём. Подозрения окончательно подтвердились, когда Тодороки явился ей во сне, причём — стыд-то какой — без рубашки. Проснувшись в то утро, Момо обругала себя, а потом позвонила родителям и спросила, как продвигаются поиски жениха. Жених, как выяснилось, нашёлся. Что нисколько не помогало перестать воображать своё признание Тодороки в самых разных ситуациях. Декорации могли быть совершенно любые: начиная со стихийного бедствия и заканчивая днём святого Валентина. Она то бесстрашно заявляла ему в лицо о своих чувствах, чуть ли не бросаясь на шею, то робко подсовывала в парту записку. Вокруг оказывались самые разнообразные свидетели: от девочек из класса до самого отца Тодороки. Неизменным оставалось одно — его ответ. Да, это могла быть и деликатная, вежливая тирада, со всякими «польщён» и «мне правда жаль», и категоричное, прямолинейное «нет», но отказ был неизбежен. Вполне живое воображение Момо никак не могло подарить ей мир, где эта влюблённость окажется взаимной. Поэтому сейчас она категорически не представляла, что сказать, ведь она ожидала совсем другого сценария. После всех признаний и слёз с обеих сторон, Иида пообещал сделать всё возможное и невозможное, чтобы она смогла забыть Тодороки. При одном условии. Тот должен был узнать о её чувствах. «Гордости у меня немного, но она всё-таки есть. Если ты уйдешь к нему, лучше уходи сейчас, чем на нашей свадьбе, на глазах у всех, кого мы знаем. Это всё, чего я прошу.» И Момо, конечно же, согласилась. Потому что эта формальность — а поскольку Тодороки должен был отказать, это действительно получалось не более, чем формальностью — меньшее, чего заслуживал её муж. Она с привычной уже тоской смоделировала в голове своё признание: она, Тодороки, общежитие… отказ. Она говорит «спасибо, что выслушал». Он кивает и виновато улыбается одними уголками рта. Потом она приходит к Ииде и падает в его руки, захлёбываясь слезами. А после этого уже можно ставить точку. Можно учиться смотреть жениху в глаза, пряча жалость и вину, учиться работать в тандеме с Тодороки, зная, что он знает. Вот, какого сценария она ждала. — Тодороки, я… — Момо всё ещё не могла собрать мысли в кучу, но молчание уже неприлично затягивалось. — Прости, это слишком неожиданно. Я совершенно не знаю, что сказать… — Не беспокойся, я понимаю, что застал тебя врасплох. И будь у тебя любимый человек, я, наверное, промолчал бы. Но поскольку вы с Иидой вместе вынужденно… — Тодороки нахмурился и напряжённо потёр виски. — В общем, просто подумай, может, ты хотела бы выйти за меня? Думаю, вариант породниться с героем, вроде моего отца, устроит твоих родителей не меньше семейства Иида. — Да… да, я подумаю, — пролепетала Момо едва слушающимися губами. — Не хотелось бы ставить маму с папой в неудобное положение перед родителями Ииды, сам понимаешь… — Но ты хотела бы? — оживился Тодороки, и в его разноцветных глазах сверкнуло что-то такое, чего Момо никогда в них прежде не видела. — Я… я не знаю, — отозвалась она и сама удивилась своему ответу. — Да, конечно. Прости…- он поднялся со стула и потянулся к двери. — Доброй ночи. Момо спустилась в гостиную, как только смогла капельку прийти в себя. Там она застала настоящий бедлам: Серо сидел в углу, обмотанный до ушей собственной лентой, Ашидо, болтаясь под потолком, вопила во весь голос, Мидория, пытавшийся удержать вырывающегося Киришиму, так и трещал зеленоватыми молниями. Остальные были не в лучшем состоянии. Над всем этим безумием возвышался, как атлант, взбешённый Иида, держа в одной руке Хагакурэ, а в другой — Минету. — Яомомо! — завопила Хагакурэ, оживая на глазах. — Этот деспот нам не дал тебя поддержать! Что там было?! — Совать везде свой нос — не поддержка, Хагакурэ! — рявкнул Иида для проформы, наконец отпуская своих пленников. — Так что он сказал, что? — подхватила Ашидо, которую Урарака тоже освободила. Момо открыла рот, спешно придумывая какую-нибудь безобидную ложь, но помощь пришла, откуда не ждали: — Слышьте, курицы! Если вы сейчас же не захлопнетесь, я тут всех порешаю к хренам собачьим! — послышался с лестницы утробный рык, обладателя которого ни с кем нельзя было спутать, а следом в гостиную ввалился и сам оратор. — Кто-нибудь, сука, на часы смотрел?! Эй, Деку! Ты ж сраный блюститель порядка! Какой из тебя, к чертям, герой, если ты кучку школоты заткнуть не можешь?! И ты, очкарик! Староста ты, или где?! Если слов не понимают, пропиши им, как следует! Прооравшись, Бакуго мрачно зыркнул на всех по очереди и потопал назад, хлопнув дверью. — Если кто-то хоть пискнет до утра — подорву всю общагу! — добавил он, уже поднимаясь. Когда все мысленно отсчитали то время, за которое Бакуго должен был добраться до своей спальни, и смогли хотя бы выдохнуть, Ашидо выпалила: «Завтра расскажешь», и ребята начали потихоньку расходиться. Спустя пару минут в гостиной остались лишь Момо и Иида с Мидорией. — Надо было Каччана старостой назначать, да? — неловко пошутил Деку и сам же хохотнул. — Что касается части с кнутом в методе «кнута и пряника», тут Бакуго равных нет, — вежливо отозвалась Момо и улыбнулась. — Ну ладно, я бы тоже всё-таки поспал, честно говоря, — протянул Мидория после пары секунд неуютного молчания. — Иида, идём? — Да. Да, идём, — он бросил взгляд на Момо. — До завтра. Момо кивнула и подумала, что это «до завтра» он сказал так, будто они прощаются навсегда. Снова поднявшись к себе, Момо со стоном рухнула на кровать. В подобные минуты безысходности она нисколько не жалела о том, что вся её комната занята облаком мягких перин. Наверное, она так и заснула бы, в одежде, носом в одеяло, если бы не зудящее чувство неопределенности, раздиравшее лёгкие. Во всём случившемся за сегодня было что-то необъяснимо странное. Неподдающееся осознанию. Момо была убеждена, что этим чем-то оказались чувства Тодороки. Пока вдруг не поняла, в чём именно дело. Ответ оказался прост до глупого. И ждать с этим до утра не было никаких сил. За окном уже занимался рассвет, когда после пары минут настойчивого стука, Иида открыл перед ней дверь. Сонным он не выглядел, но Момо всё равно решила соблюсти ритуал вежливости: — Извини, что разбудила, Иида. Это правда очень срочно. — Не извиняйся. Я не спал, — он сделал шаг назад и открыл дверь пошире. — Проходи. Прошмыгнув мимо него, Момо присела на край кровати. Иида осторожно и тихо закрыл дверь и отошёл к рабочему столу, очевидно собираясь расположиться на стуле рядом. — Нет, — нервно пискнула Момо. — Погоди. Сядь со мной, пожалуйста. Он тяжело выдохнул, так, что аж ноздри раздулись, но всё же выполнил её просьбу. — Призналась? — Если бы, — усмехнулась она. Все органы внутри перекручивались и душили её какой-то дурной, пузырящейся, совершенно ей не свойственной радостью. — Значит, завтра? Кажется, он уже едва мог прятать разочарование и боль. — Понимаешь, всё пошло наперекосяк, потому что Тодороки вдруг… — Сам признался? — Да… Откуда ты знаешь? — растерялась Момо. — Кёко всё-таки удалось подслушать? Иида с горькой улыбкой повернулся к ней и смотрел так долго и так пристально, что Момо стало неуютно. — После всего, что ты рассказала… Кто угодно понял бы, что твои чувства взаимны. Кроме тебя, очевидно… — он бережно пропустил сквозь пальцы прядь волос из её чёлки. — Я прекрасно знал, чем кончится эта твоя «формальность». — Но ты говорил… — Ты всё равно бы не поверила, — и совсем шёпотом. — Ты почему-то не видишь в упор, как легко тебя полюбить. Момо почувствовала, как сжались и рванули фейерверком лёгкие. — Сам такой, — так же тихо шепнула она, с трудом сдерживая улыбку.

***

Тенья как всегда подскочил ни свет, ни заря. Поспать удалось, кажется, часа полтора, но не сказать, что ему вообще хорошо спалось сегодня. Одевшись, он спустился в ванную, где по воскресеньям с утра, разумеется, никого. Можно было воспользоваться отсутствием очереди в душ, как следует уложить волосы, вымыть очки с обезжиривателем… Эти мелкие действия, которым в выходные можно было посвятить чуть больше времени, всегда его успокаивали. — О, Иида! — раздался сзади голос, и Тенья чуть не уронил очки в раковину. — Каминари? Доброе утро. Рано ты сегодня… — Да блин, Джиро разбудила, психованная! Они с девчонками повскакивали затемно, любопытство спать не даёт, понимаешь! — ворчал Каминари, на ходу стягивая шорты и футболку. — Но вообще интересно, конечно, начнут они теперь с Тодороки встречаться или нет… Тенья вздохнул и пожал плечами. — Неужели вам правда непонятно, почему в словосочетании «личная жизнь» есть слово «личная»? — Да понятно, понятно, — фыркнул Каминари и зашипел, как кот, влезая под холодную воду. — Но увы, натура человеческая слишком слаба! Видимо, он того и добивался, так что Тенья даже не попытался сдержать смех. — Как скажешь, — он покачал головой, продолжая усмехаться, и оставил Каминари наедине с водными процедурами и его слабой натурой. В гостиной пока было тихо и безлюдно. Но Тенья уже был предупреждён о готовящемся нападении девочек, поэтому не надеялся на безмятежное утро. Оставалось наслаждаться последними минутами покоя. Относительного, конечно, потому что угрожающие взрывы хихиканья уже то и дело слышались со стороны женской ванной. Но всё же пока что Тенья ещё мог расслабиться и просто наблюдать, как вокруг вертится их привычный мир. Вот, искря и поминая кого-то по матери, в душ тащится невыспавшийся Бакуго. Чуть погодя, озираясь и прижимаясь к стенке, в зал прокрадывается Кода с кроликом на руках. Вот, визжа и оставляя за собой следы мокрых пяток и клочья мыльной пены, пробегает абсолютно голая Хагакурэ. И Тенья смотрит в пол, потому что не считает невидимость оправданием для того, чтоб пялиться… Наконец, в разгар всеобщей миграции, посреди этого броуновского движения появляется Момо. Находит его глазами. Он отворачивается. Сейчас и так будет буря, нечего ему лезть. — Яомомо! — радостно завопила Джиро, как раз вышедшая из ванной с мокрыми, взъерошенными волосами, в длиннющей футболке какой-то группы. — Не надейся сегодня улизнуть! — Да! Да! Он тебе признался, да? Признался? — вторила Хагакурэ, похоже так и стоявшая всё это время в гостиной. — Ха-хагакурэ! Оденься, в самом деле! Тут мальчики! — заливаясь краской, сменила тему Момо. «Натура человеческая слишком слаба», — Тенья, будто мантру, повторял про себя слова Каминари, сдерживая естественный для себя порыв влезть и отчитать всех за полное отсутствие такта. — Нет-нет, пусть так останется, — послышался из угла нервный хрип Минеты, и раздетую невидимку как ветром сдуло. Зато вместо неё появились Ашидо, Каминари и Аояма. И Момо осадили окончательно. «Так он в твоей комнате был?», «Неужели до самого утра?!», «Минутку, а жених как же?», «Да Тодороки и есть жених!», «Погоди, он в любви-то признался? Как это было вообще?!» Круг любопытных обступал Момо всё плотнее, и Тенья, наблюдавший за происходящим краем глаза, уже не знал, куда себя деть. — Признался, — раздался от двери голос, который по выходным раньше полудня в общежитии обычно не звучал. — И получил отказ. Надеюсь, вопрос исчерпан. — Сказал, как отрезал, — разочарованно протянула Ашидо. — Тодороки отшила..? — шепнул кто-то потрясённо. — Ребят, отвяжитесь. Это нифига не прикольно, — буркнула Урарака. — Яомомо не может, как мы, просто с кем-то встречаться. — Ну да… Там наверняка такой жених, что ему не объяснишь… — начала сокрушаться Хагакурэ. — Да нет… девочки… — Момо то краснела, то бледнела, не зная, что сказать. К Тодороки подходить опасались, и он, воспользовавшись этим, отошёл к дивану и сел рядом с Теньей. — Иида. Ты ничего не сделаешь? — тихо и вкрадчиво поинтересовался он. — Хуже станет. — Тебе? Тенья скрипнул зубами. Он и так еле заставлял себя сидеть. — Да мать вашу, долго вы эти сопли размазывать будете?! — рявкнул, вваливаясь в одном полотенце на бёдрах, Бакуго, видимо, ставший за эти сутки их ангелом-хранителем. — Двумордый запал на Умницу, вот новость-то, нахер! Чё, не вышло сёдзё-манги?! Завалите уже, блевать тянет… Эй, Очкарик! Последний раз по-хорошему прошу: заткни свою группу детсадовцев. Или я их заткну. Тенье стало вдруг как-то смешно и легко. Он крайне серьёзно кивнул Бакуго, встал с дивана и, выпрямившись, прошёл сквозь столпившихся одноклассников к Момо. — Иида, давай без вчерашнего? — застонал Серо. Видать, долго ночью скотч отдирал. — Иида-чан, не сердись, мы всё, — квакнула Асуи. Тенья молча взял Момо за плечи, наклонился и накрыл её губы своими. Поцелуй длился секунды три в гробовой тишине. — Я её жених. У кого есть вопросы, Бакуго будет рад вас просветить. Одним движением подхватив Момо на руки, Тенья вышел из гостиной под аккомпанемент всё той же звенящей тишины. — Неплохо, Очкарик! Могёшь, когда захочешь! — хохотнул Бакуго им вслед. — Получилось, как на настоящей свадьбе, — стыдливо шепнула Момо, когда он поставил её на ноги у двери спальни. — Я даже подумываю назначить Бакуго свидетелем, — откликнулся Тенья и, не дав ей опомниться, снова поцеловал. Она в самом деле была здесь. С ним. Не с Тодороки. Не с Мидорией. Не с Бакуго. Впервые в жизни он победил, и, чёрт возьми, если дальше эти вундеркинды опять задвинут его на второй план — пускай. Когда возвращаешься домой к любимой, совершенно нет разницы, какую строчку в геройском рейтинге тебе присвоили. — Тенья… Ты плачешь? — осторожно спросила Момо. Он всхлипнул и снял очки. — Извини. Так себе из меня непрошибаемый мужчина. Она молча обвила руками его шею и прижалась всем телом. — Можно на следующих выходных тебя с братом познакомить? — шепнул Тенья ей на ухо, обнимая в ответ. — Почту за честь. Да и в общежитии теперь оставаться — самоубийство…