***
— Так, Роза, пять минут, справишься? — Шерлок почти слился с тенями, прижавшись спиной к стене. — Без проблем, папа. — Отлично. Тогда — как договаривались. На счет десять. Считай. — Один… Шерлок подпрыгнул и уцепился за нижнюю ступеньку пожарной лестницы. — Два… Он карабкался все выше. — Семь… Достать из кармана отмычки. Открыть окно — дело плевое, главное чтобы Роза не подвела. — Десять. Девочка шагнула из темного переулка на залитый солнцем проспект. Через минуту вокруг нее уже толпилось полдесятка кумушек, включая хозяйку квартиры, которую сейчас обыскивал Шерлок. Розамунд горько плакала, размазывая по щекам слезы размером с горох, пыталась описать как выглядит ее потерянная мама и вспомнить свой адрес.***
Через полчаса, хохочущий Шерлок угощал ее мороженым. Кроме них в кафе было еще человек пять, и детектив по очереди указывал взглядом на посетителей, натаскивая малышку в дедукции. — Молодец! Заслужила еще порцию. — Но папа… я же перепутала профессию того молодого мужчины и не поняла, что у полной дамы аллергия на клубнику. — Тот мужчина не в счет, я бы и сам не отличил матадора от тореадора (надо восполнить этот пробел), а дама сама не в курсе о своей аллергии. К тому же — идеал недостижим! Ты какое хочешь? — Как у тебя. — Значит, еще вишневого. Получив мороженое девочка некоторое время ковыряла его ложкой. — Пап… а когда мы расскажем папе Джону как мы гуляем? — Не знаю, милая. Он не одобрит. И запретит. И будет прав. Ты — его принцесса, и будь его воля, он завернул бы тебя в вату и спрятал от всех ужасов жизни. Но дело в том, что от них не прятать нужно, а предупреждать. — Я понимаю… просто… он так любит нас… а мы… — А мы стараемся его не волновать. — Знаю, — Роза посмотрела в окно, — но ведь ты всегда говорил, что любовь начинается с доверия. Получается, мы не доверяем ему? Как же тогда любить? — Ты права, малышка. Но эта наша правда… — Шерлок вздохнул, — у нас как игра «Правда или действие». Или мы скажем ему правду, или будем действовать во благо общества. Та дамочка, что мы сегодня прижучили, занималась тем, что воровала девочек вроде тебя. За руку уводила и никто их больше не видел. — И ты выяснил, что она с ними делала? — Выяснить — полдела. Нужно еще доказать. Ладно, идем Розамунд, у нас еще один пункт остался. — Мишка? — спросила девочка. — Сама как думаешь? — Дверь немецкая, двойная, даже тройная, скорее. Два листа металла, между ними дерево. Но замок английский, простенький, такой даже зайцем открыть можно. — Приступай. Девочка отработанным движением свернула игрушке голову. Плюшевая тушка оказалась футляром с набором пяти отмычек. Роза на ощупь нашла нужную и занялась замком. Она пыхтела с ним довольно долго и, наконец, посмотрела на отца. — Ошиблась. Он только выглядит как английский, а на деле — французский, с тройной пружиной и полуторным поворотом. Да, похоже, еще с тем раздвоенным язычком против отмычек, что ты мне показывал. — Значит, нас может спасти только… — Элеонора Миленна Сибастиана Холмс. — Господи, ну зачем ты дала этой Барби такое сложное имя? Роза только улыбнулась. В теле куклы обнаружились совсем уж хитроумные приспособления. Выудив нечто, похожее на гибрид вязальной спицы и вилки с петелькой, девочка вновь занялась замком. — До щелчка налево, потом направо, пока пружинка не дрогнет. Пока не научишься чувствовать это кончиками пальцев — не откроешь. — Я помню, папа. Уже почти… вот… еще чуть… ой… — она вытащила погнутую отмычку. Шерлок взял железяку из рук малышки. — Ничего. Дома починим и завтра повторим. Вспомни, как ты со своей первой дверью мучилась, а сейчас открываешь такие влет. Аккуратно упаковав все отмычки и спрятав игрушки в рюкзачок, Роза качнулась вперед и крепко обняла Шерлока. Тот поднял ее на руки: — Идем домой, золотце. Обед, наверняка, уже готов. — Пап… ты не сердишься? — пробурчала она куда-то ему в плечо. — На что, милая? — Я уже три раза на этой неделе напортачила. — Солнце… напортачила — это когда что-то непоправимое случилось. Когда ты могла спасти жизнь, и не спасла. Все остальное — только получение опыта. Я в твои годы даже английский замок открывать не умел. — Не ври! Не поверю!***
После обеда Джон занялся мытьем посуды, а Шерлок отнес Розамунд в комнату — почитать ей книжку. Через полминуты дверь приоткрыл бдительный Ватсон. Роза чинно сидела на кровати, в окружении любимых игрушек, а Шерлок перебирал книги. — Что сегодня хочешь: Белоснежку или Золушку? — Белоснежку! — отрапортовала девочка. Блоггер закрыл дверь и удалился на кухню. Ему было о чем подумать. Как один человек способен дать столько счастья? Джон любит, когда Шерлок просто обнимает его, ночью ли перед сном, или когда они встречаются после, пусть и не долгой, разлуки. Он любит, когда они вместе устраиваются в кресле, Ватсон с книгой, Холмс с телефоном, вроде каждый занят своим делом, но ощущение любимого человека рядом ни с чем не сравнимо. Джон любит когда Холмс его целует, в любое время, в любом месте, совершенно не думая о реакции окружающих. Когда они танцуют, закрыв дверь, отключив телефоны и запустив самый настоящий патефон со старинными пластинками. Когда Холмс укладывает его на спину, а сам просто ложится сверху, с упором на руки по обеим сторонам его головы. Детектив ничего не говорит, просто лежит так и смотрит в глаза, иногда слегка целуя или чуть поглаживая волосы. Когда Джон также укладывается на него сверху. И не важно, в одежде они или без. Когда они вместе готовят печенье, и Шерлок, перепачканный сахарной пудрой, осторожно слизывает тесто с пальцев Ватсона. Когда они вытирают посуду, болтая о всяких пустяках. Когда они заплетают Розамунд косички, сравнивая, у кого получилось ровнее. Когда после ночной погони под дождем они вместе стоят под горячим душем и Джон чувствует детектива всем телом, тот обнимает его и не хочет отпускать. Он любит когда они просто лежат на кровати в домашних футболках и Шерлок слегка гладит его спину, или теребит волосы, или подносит его руку к лицу и нежно целует запястье, где бьется пульс. Джон любит все, где рядом присутствует Шерлок. И больше всего на свете боится его потерять. Для него Ватсон готов на все. Даже делать вид, что не знает, как он воспитывает Розу. Иногда Ватсон задумывается — они уже столько времени вместе, столько ночей полных любви и страсти, а чувства не ослабевают, не становятся рутиной, только крепнут и требуют продолжения. Вечером, когда Шерлок уже лежит в постели, Джон долго не решается войти к нему. Он напялил этот дурацкий передник, как и обещал, и чувствует себя еще более смущенным, чем если бы пришлось войти голым. Наконец, он делает несколько вдохов-выдохов и кладет ладонь на дверную ручку. В комнате горит ночник, довольно яркий кстати. Так что детектив может видеть блоггера во всей красе. Если Шерлок рассмеется сейчас… Но Холмс не смеется. — Иди сюда. От одного этого голоса у Джона встают дыбом все волоски на теле. И не только волоски. Он идет прямо к протянутым рукам детектива, встречается с ним взглядом. Холмс усаживает Ватсона рядом с собой, обнимает, слегка целует в ушную раковину, сквозь обжигающее дыхание доктор слышит опаляющие слова: — Хороший мой. Я так тебя люблю. Ты у меня самый красивый, самый желанный, самый-самый во всем. Затем Джона осторожно укладывают на постель, и Шерлок приступает к выполнению своей части ритуала. Его руки нежно ласкают, губы дарят поцелуи, не оставляя места самому богатому воображению. Холмс сделает все, о чем Ватсон мечтал со времени их поцелуя утром, и еще немного сверх того. — Сладкий мой… слаще моего любимого печенья, слаще любого пирога. Детектив приподнимает подол фартука и ныряет под него. Обычно Джон видит, что Шерлок делает и его это дополнительно заводит, но теперь остались только ощущения. — Боже… — выдыхает Джон. Он хочет подарить мужу такое же наслаждение в ответ, но может только шептать ему разные нежности, пока еще в силах говорить. Когда же Шерлок снова оказывается в зоне видимости, уже Джон берется за дело. И детектив может быть уверен, его блоггер справится не хуже. Теперь уже Ватсон будет сколько захочет гладить и целовать Холмса, упиваться его стонами и признаниями в любви. — Что ты хочешь? — едва справляясь с голосом спрашивает блоггер, и детективу не нужно отвечать вслух. Ватсон понимает все по малейшим движениям, жестам, иногда даже просто по изменению положения тела, и с наслаждением повинуется. Когда муж уже будет в состоянии просить только об одном, Джон возьмет Шерлока за руки, склонится к его губам, чтобы пить каждый вздох и начнет двигаться, сначала медленно, но постепенно наращивая темп, пока тот не закричит, пока его не охватит дрожь, непроизвольно передаваясь телу Джона и они не подарят друг другу космическое наслаждение. Потом они долго будут лежать, остывая и легонько целуя друг друга, так и не разжав объятий. И, прежде чем заснуть, вишенкой на торте, они разок сыграют в игру, для разогрева на завтра. Так было всегда. Но сегодня все немного иначе. Когда все закончилось и Шерлок отбросил на кресло помятый передник, он чуть провел рукой по губам Джона и сказал: — Я должен тебе кое в чем признаться. Эти слова немного пугают Ватсона. Детектив видит это по его глазам, по его губам, по сотне других вещей, которые замечает только он. Неужели есть что-то, что может разрушить их идиллию? Их любовь, их жизнь? — Это… это касается Розамунд. Она сказала мне сегодня, что если любишь человека, недопустимо ему лгать. — Шерлок… если ты о том, что под обложкой Золушки у тебя скрывается история криминального мира Британии, а Белоснежка — кодовое название свойств всевозможных ядов… я в курсе. Также я знаю, что на прогулках вы далеко не мороженое в парке едите. — И ты… ты не сердишься на меня за обман? — Я и сам хорош, — Джон целует Шерлока, — ведь я тоже обманывал тебя, прикидываясь, что не знаю. — Фух… тогда… простим друг друга? — Простим. И постараемся больше так не делать. Я хочу чтобы Розамунд росла обычной девочкой, но с такой мамой как Мэри, и с таким папой как ты… — Не сбрасывай со счетов себя! — Хорошо. И с таким папой как я… Она не может быть иной, кроме как маленьким суперагентом-суперсыщиком. И хотя я каждый раз до дрожи боюсь, когда ты уводишь ее, я знаю, что ты о ней позаботишься. И то, чему ты ее учишь, однажды может спасти жизнь не только ей. На следующий год Розе идти в школу, и, если там случится пожар, пусть она сумеет открыть замок или вылезти с пятого этажа. — Джон, я неимоверно рад что мы, наконец, пришли к взаимопониманию в этом вопросе. Опасности повсюду. Как бы мы не заботились о ней, как бы не берегли и не объясняли, только научив, мы можем на что-то надеяться. Холмс чуть сполз вниз на постели и устроил голову на груди у Джона. Тот погрузил пальцы в его густые кудри. — Правда или действие, Джон? — Правда. — Ты меня любишь? — Так сильно, что иногда самому страшно. Теперь ты. — Действие. — Наденешь завтра передник. На ночь. — Джон! — Что? — Ничего. Как пожелаешь. Только мне он будет коротковат. — Я знаю, — Джон тихо рассмеялся, — на то и рассчитываю.