Сон могильного камня

      Часы пробили ровно год. Ещё один год со смерти отца.       Третий из его сыновей смотрел на прошедшие сквозь время старые часы в виде блюда с двумя стрелками-рыбами и считал прожитое. Числа немного удивляли, но не выводили из себя, как мысли о том, сколько осталось до встречи с синей и седой пеленой Потца. В такой день было особенно рискованно нарваться именно на эти гнетущие размышления, поэтому третий сын перешёл к подсчётам времени до встречи с братьями на кладбище.       Вот он уже у заснеженной могилы, почти не печальной, скорее спокойно спящей. Он чувствует, как смертный холод дразняще щекочет ухо охрипшим от постоянного крика на подчинённых голосом старшего брата. А ветер свистит и развевает длинные волосы среднего. Братья только что были у младшего в мыслях, но внезапно оказались такими же стоящими у надгробия со значительной, внушительно-дикой надписью: «Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец». Последние невысказанные слова.       Старший до сих пор думает, кто же из них троих заказал выбить эту надпись. Может, выдумщик средний — этот уникальный актёр с дефектами речи. Может, медленно съезжающий из каморки своего разума младший. Может, старший сам давно сошёл с ума и забыл, как собственными зубами выгрыз её на могильном камне. На холодном сером камне, так напоминающем фигуру отца, на коленях у которого можно было уютно устроиться и послушать его истории…       Средний тоже гадает, как эти слова здесь появились. Он думает: может, мастер как-то понял, что они просто обязаны там быть. Или сам, прости Господи, дух отца снизошёл на последнее пристанище своего бренного тела? Тогда тут должен быть и памятник с конём… с отцом на коне, что несётся, как волна, и несёт покойника навстречу звёздам в небесной глуши.       Младший перебирает про себя, как чётки, строки мыслей. Он думает и даже высказывает вслух, что отец похож на море, а сыновья — на волны, на морских детей. Море тоже когда-то — только об этом младший уже побоится напомнить — учило волны молиться… А после дети переселились на небо, расплылись облаками друг от друга подальше и брызнули дождём в разные стороны. Так не вышло у них одного дождливого дома. Ну, может, хоть по отдельности они жили хорошо? И достигнуть берега бессмертия всё равно получится… Сна, в который их погрузит сестра-тетрадь. Или нянька? Тоже уже умершая недавно нянька… На её похоронах младший брат был. Не то что старшие…       Младший вообще любил вдыхать и вливать в себя сны, перед этим вспоминая тусклое отцово «Усните, сыны, посмотрите сны». И по жизни он всё как будто спал, в перерывах на бодрствование строча стихи в непонятного цвета синюю тетрадку. Тетрадку, которая стала его сестрой. Он сам был больной, который стал волной. Больной и сонный. От всего уставший… Только маленький. Навсегда съёженный в детскую кость. Та вечность, которой он уже достиг.       Постояли. Помолчали. Собрались расходиться. Всё прошло буднично и без лишних стенаний, только младший порой вздыхал, а средний ему по-братски вторил. Смерть отца, этот загадочный Потец, давно перестала будоражить уже не юные умы братьев, настолько впечаталась в повседневную жизнь, что почти растворилась и напоминала о себе лишь в день годовщины. И то. Не день памяти, а дежурство у останков как будто.       А при жизни отца — как они, братья, разошлись бы? Может, всё-таки расставание с мёртвым перешло в расставание живых? Больше не танцевать им одну кадриль. Первый брат как-то живёт дальше. Второй — играет. А третий — спит.       Спит своими снами, думает о смерти и всё же вчитывается в сделанное для себя, не для мёртвого отца, напоминание о росе, что однажды выступит на лбу во имя погибели.       Вот попрощался первый брат и пошёл по той же дороге, по которой прибыл сюда. Третий даже не дождался, когда второй уйдет так же, просто обернулся и побрёл, забыв о прощании. Но внезапно его остановила крепкая хватка руки — он думал, это Потец вырылся из могилы и собирается утянуть его в своё болото — но рука была среднего брата.       «А дай прочту твои стихи», — говорит второй брат потусторонним голосом, который третий слышит уже из своей тёмной суеверной стены.