Менская застава

Анжольрас не стал его окликать. Не в его правилах отчитывать людей публично. И даже Грантер такого не заслужил — собственно, Анжольрас сам глупец, раз доверился ему. И что подумают эти люди? Стоит ли идти за лидером, который даже в собственной команде не может справиться с дисциплиной? Керосиновые лампы скудно освещали курильню. Грантер беспечно сидел среди клубов дыма, его пунцовое лицо могло посоревноваться в яркости с его же красным жилетом, который сейчас покосился, а развязанный галстук небрежно свисал с плеча. Глядя на него Анжольрас потерял всякую надежду, что товарищи у Ришфе, эти легкомысленные ваятели и художники, им помогут.       Он уже хотел развернуться, когда понял, что самый громкий голос стих. А его обладатель огромными, будто у нашкодившего щенка глазами смотрел на него в немом испуге. Впрочем, в следующую секунду испуг сменился на довольство и еще что-то, что было трудно понять. Анжольрас равнодушно отвел взгляд и все же вышел прочь из этой курильни. Он успел отойти на пять больших шагов, когда дверь за ним распахнулась и следом, шатаясь, выбежал Грантер. — Анжольрас! — крикнул Грантер. — Ты все-таки мне не доверяешь, — как он ни старался, грусть просочилась в интонацию. — Но то, что случилось… — Мне все предельно ясно, Грантер. Зря я доверился тебе. Ты провалил такое простое поручение, — он не обернулся и не замедлил шага. Анжольрас не мог видеть в каком удивлении распахнулись глаза непризнанного Пилада. Грантер поспешил за ним. — Не говори так! Да, я делал совсем не то, что пообещал. Способы бывают разными, но цель остается той же. Я избрал наиболее подходящий… — Не надо. Я всё прекрасно понимаю, — сухо отозвался лидер. — Премного благодарен, — сарказм был очень не свойственен прямолинейной натуре Анжольраса. Он едва ли выделил свои слова интонацией, так что их вполне можно было принять за чистую монету. И впервые привычный скепсис циника дал сбой: Грантер понял слова в прямом их значении. — О, для тебя — всё, что угодно, — гордо и самодовольно ухмыльнулся Грантер, поравнявшись с лидером. А потом ему вдруг стало очень-очень больно в левом глазу. Злость, ярость и жажда воздать по заслугам так вскипела в крови справедливого Анжольраса, пораженного нахальством этого пьянчуги, что он не удержался от желания хорошенько ему врезать. Провалив задание, отвернув от них столько ценных людей, не сдержавший слово, он смел еще насмехаться! О, это было выше всяких сил. Грантер так и остался стоять, шокированный, прижав холодные пальцы к пылающему глазу. Анжольрас спешно уходил в сторону долины Исси, к членам Кугурды. *** В кафе Мюзен становилось всё более людно. После небольшой вылазки «Друзей» сюда, в дальний зал, приходили все новые люди, знакомились с планами и нынешним положением, знакомились с новыми товарищами, подкреплялись боевым духом, словно заимствуя огня для своего факела, а затем шли к своим, распространять этот огонь дальше. Вот пришел кто-то из масонов, с улыбкой и рукопожатием поприветствовал Прувера, занял столик неподалеку. Вот и студенты Политехнического, сидят и о чем-то возбужденно спорят, но рядом с уже знакомым им Курфейраком чувствуют себя спокойно. Фейи разговаривал с вновь прибывшими рабочими. Жоли увлекли в разговор медики — некоторые сидели над толстыми исписанными тетрадями и, очевидно, заучивали лекцию, пока собрание не началось. Будущие юристы, адвокаты — серьезные «дяди», совсем не похожие на Понмерси, — с портфелями и папками подмышкой, заняли столик поближе и выжидали с самой, что ни на есть, решительностью на лице. Уж кто-кто, а Орел умеет окрылять на бравые подвиги. В Комбефере, конечно, тоже сомневаться не приходилось. Анжольрас только поднялся, чтобы возвестить о начале собрания, как дверь снова приоткрылась. Общий шум еще не прервался, хотя многие и подняли на лидера заинтересованные взгляды. В помещение вошли несколько человек. Один из них был смутно знаком Анжольрасу, двоих других он видел впервые. Их одежды были замараны белыми пятнами гипса, пылью мрамора и масляными красками, будто они сорвались сюда прямиком из мастерской. Анжольрас обомлел. И удивился еще больше, когда этот, самый рослый, плечистый и смутно знакомый подошел — к кому! — Грантеру, пожал ему руку и, громогласно расхохотавшись, спросил про поплывший фиолетовый глаз. У Грантера, несмотря на обычно тихий, хоть и прескверный характер, голос был таким же громким. По крайней мере, Анжольрас всегда, среди любого гама мог услышать его злобное ворчание. Ему бы с трибун лозунги кричать. Грантер усмехнулся мужчине, ответил: — Ты же знаешь меня. Напился, да ввязался в драку. — С кем это? — С самой справедливостью. — И кто победил? — Очевидно, она, — со скромной улыбкой Грантер опустил взгляд. Анжольрас мог лишь гадать о двойственном смысле произнесенного. Справедливость — настоящая, а не в лице одного человека, вызвавшегося судьей над другим, — здесь определенно восторжествовала, и Анжольрас ощутил невыносимый стыд. Ему и не вспомнить, когда в последний раз почва вот так уходила из-под ног. Грантер смотрел на него. Но нет, не с победной ухмылкой, не нахально, не «а я что говорил», и даже не с обидой. Это был по-прежнему взгляд побитой собаки, которая продолжает верить предавшему ее человеку. И от этого становилось только хуже! Лучше бы Грантер приплясывал вокруг, как черт, вытрясывая из него признательность. Но нет, он ведь и обиды не держит! Анжольрас удивлялся его стойкости — или это было полное отсутствие какого-либо чувства собственного достоинства? Во всяком случае Анжольрас так бы не смог. Если бы с ним поступили так, как он поступил с Грантером, — да он даже в сторону этого человека больше никогда не посмотрел. По крайней мере, до тех пор пока этот человек не попросит прощения. Самолюбие и самоуважение стояли гораздо выше. Анжольрас откашлялся и, стараясь отбросить охватившие его мысли подальше, сосредоточиться на главном, громко оповестил: — Господа, начинаем собрание! — за десять секунд все, кто стояли — заняли места, все, кто сидели — выпрямились, все, кто говорили — замолкли, все устремили взгляд на лидера. *** Анжольрас после собрания собирал бумаги, возвышаясь над своим столом, когда услышал глубокий и низкий голос: — А, вы месье Анжольрас! — через спешащую домой толпу и сдвинутые столики к нему стремительно протиснулся тот самый смутно знакомый мужчина. Учитель скульптуры — понял Анжольрас. Он действительно видел его раньше и только что вспомнил его имя. — Месье Пьер. Рад видеть вас здесь снова, — с вежливой полуулыбкой Анжольрас пожал ему руку. — Не стоит, право. — Я был обеспокоен, тем, как давно вас не было здесь видно. — Мы держим данное слово. Грантер только сказал, что самому Давиду нужна помощь богемы, как мы уже были готовы сорваться с нагретых скамеек. — Давиду? — нахмурился в непонимании Анжольрас и покосился в сторону Грантера. Тот предпочел слиться с мебелью и спрятать лицо в поднятой бутылке. — Но вы и правда похожи! — весело подхватил Пьер. — Ни дать, ни взять — сошли из-под долота Микеланджело! У меня еще в первую нашу встречу возникли такие мысли, но как Грантер ловко образил их в слова. А какие речи он вел! Знайте, богема всегда к вашим услугам, — почтительно кивнул ваятель. — Я ценю это. И вся Франция оценит, — с твердой уверенностью кивнул в ответ Анжольрас. — Мы верим в успех, — улыбнулся Пьер. — Народ поднимется, — он хотел было с уважением откланяться, как Анжольрас вместо этого перехватил его ладонь и крепко пожал на прощание. Ученики ждали своего учителя, стоя неподалеку. Только они ушли, Анжольрас резко обернулся к дальнему темному углу. Грантер спешил ретироваться под шумок, пока толпа покидала помещение, но Анжольрас успел очень вовремя — схватил его за плечо и заставил остановиться. В задней комнате кафе Мюзен остались только они вдвоем. Грантер избегал смотреть в глаза, повернув голову влево. Тем самым он показывал только здоровую часть своего лица, как будто боясь оскорбить своим уродством красоту напротив. Анжольрас стоял, скрестив руки на груди, и сверлил его строгим взглядом. Это продолжалось мучительно долгие пять секунд. И почему выглядят они так, будто провинился опять Грантер и теперь готовится слушать нотации? Наконец, Анжольрас не выдержал. Вздохнул. — Я чувствую, что должен… — начал было он, опуская руки. — Нет. Ничего ты не должен, — перебил его Грантер. — Послушай. — Пустяки, я заслужил. Если не за это, то ведь сколько раз я тебя уже разочаровывал? — криво усмехнулся он. Анжольрас взглянул на него строго. — И все же… — Это ты прости, — снова перебил его Грантер. — Я вовсе не хотел, чтобы так получилось. Я не хотел, чтобы тебе было неловко. Я даже жалею, что они все же пришли. — Нет. Ты справился с заданием, — Анжольрас встряхнул его за плечи, заглядывая в лицо и стоя так близко, что мог ощутить пьяное дыхание. — Ты уговорил их прийти! — напрасно он пытался найти хоть каплю гордости в потухшем взгляде. — И как только тебе удалось? Неужели, серьезно говорил о Робеспьере? О Дантоне? — хмыкнул Анжольрас и убрал руки. Плечи Грантера опустились. — Ясно же, что чушь собачья. Кто они такие, чтоб я о них говорил? Я говорил о тебе, — Грантер поднял заискивающий взгляд. Анжольрас свел брови. — И… как это должно было подействовать? — Я просто обещал им показать ожившего Апполона, эти личинки художников и скульпторов не могли устоять, — усмехнулся Грантер. — Неважно, — закатил глаза Анжольрас. — Так ли это неважно? Они пойдут за красотой твоего лица, но не за красой твоих идеалов. — У курильни ты говорил о разных способах и единой цели. Ты избрал способ, что посчитал самым подходящим, и не ошибся. Ты слышал, что сказал Пьер? Они с нами. Ты справился. Этим можно гордиться. Чем больше у нас союзников, тем мы сильнее. И ты тоже внес свой вклад, — аккуратно, пальцами за подбородок, Анжольрас повернул к себе его лицо. Вблизи побитый глаз стал просто отвратителен: почти закрытый, фиолетово-желтый, опухший, отекший, он выпирал, будто опухоль на лице. — Прости за это, — большой палец коснулся скулы. Грантер шикнул, но не отстранился. — Жоли дал мне какую-то мазь из пиявок. Я ответил, что не буду наносить на лицо эту гадость, и тогда он предложил зеленый порошок, ужасно воняющий болотом. Наш врач ищет лекарства в ближайшем пруду, порошком оказалась губка Spongilla lacustris. Я отказываюсь сминать и засушивать живых существ в пользу человека. И я отказываюсь принимать прощение, — решительно высказал он. — Не подобает богу просить прощения у раба своего. — Мы равны, — цокнул Анжольрас. — Ты равняешь права червя и человека, но прекрати же равнять меня с богом. Я тоже всего лишь человек. Как и ты, человек. И все мы ошибаемся. Менская застава это подтвердила. Не бывает идеальных. — Тогда как объяснить твое существование? — хмыкнул Грантер в неловкой и глупой попытке заигрывания. Анжольрас на сей раз решил просто не обратить на это внимания. — Прости, — повторил он серьезно и твердо. — Я был неправ. И еще никогда я так не радовался тому, что ошибся. — Я совсем не держу зла, ты в полном праве. — Никто не вправе покушаться на неприкосновенность другого. — Я не против, если покушаешься ты, — Грантер наконец-то поднял взгляд, и в единственном здоровом глазу затеплилась та пьяная нежность, от которой на собраниях Анжольрас старательно отмахивался, будто от назойливой мухи. Сейчас от этого было не сбежать. — Я все-таки пригодился? — улыбка нарисовалась на обезображенном лице и становилась все более сияющей. — Да. И я горжусь тем, что ты справился, — Анжольрас говорил довольно сухо, сдержанно, как говорил бы это любому другому из друзей, Грантеру же этот мягкий тон, доселе никогда не обращавшийся к нему, показался сладчайшей музыкой. Он начинал светиться от счастья, что с ним бывало также редко, как трезвость. — Ты мной гордишься… — будто ребенок повторил он. — Горжусь, — для закрепления эффекта Анжольрас хлопнул его по плечам. Этот намек на объятие показался Грантеру самым жарким объятием. Конечно, не пройдет и пары дней, как Анжольрас вновь разочаруется в нем. Но вот этот день для Грантера едва ли не оказался счастливейшим в жизни. Почему все же не оказался? Уступил дню его смерти.