Вишня в меду

— До сих пор не верится, что ты покрасился. Намджун пропускает волосы Чонгука сквозь пальцы, потирая пряди между подушечками, будто ожидает, что краска сойдет и останется у него на коже. Алые волосы. Чонгук взял и покрасился в ярко-красный. Чонгук на Намджуна даже не смотрит; уселся у него между ног и сосредоточился на Овервотче. — Ты тоже покрасился, — замечает он. — Для меня это нормально, — рассеянно отвечает Намджун. Сделав пробор, он разглядывает корни, чтобы оценить работу стилистов. Очевидно, перед покраской им пришлось осветлить Чонгуку волосы, но, к сожалению, Намджун этого не застал. Может, кто-нибудь успел хотя бы сфотографировать. Он вздыхает и вытягивает ноги по обе стороны от Чонгука. — Красиво, — говорит он, слегка царапая ему кожу головы. — Тебе идет. Хочется сказать «ты красивый», но вместо этого Намджун с удовольствием смотрит, как тот нехотя улыбается: выражение лица получается одновременно довольным и раздосадованным. Возможно, когда-нибудь Чонгук определится со своим отношением к тому, что его считают симпатичным, но не сейчас. Они сидят в тишине, Чонгук играет на лэптопе, Намджун играет с волосами Чонгука, наматывая пряди на пальцы. Оттенок меняется в зависимости от угла освещения, но контраст глубокого красного на фоне загорелой кожи завораживает. Намджун собирался этим вечером поработать в студии, однако волосы Чонгука слишком отвлекают. Он наклоняется, принюхиваясь, и обнаруживает, что они не пахнут ягодами, созревающими на солнце. Досадно. Чонгук поворачивает голову, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Ты что, обнюхиваешь меня? — Нет, — врет Намджун. Чонгук глядит с сомнением, но все же возвращается к игре, а когда Намджун начинает массировать ему голову, подставляется под пальцы. — Хён сегодня очень ласков, — замечает он, выходит наконец из сети и закрывает игру. — Это из-за волос, — неопределенно отвечает Намджун. Действительно, он не самый тактильный человек, но такому сложно противиться. Чонгук закрывает ноутбук и откладывает в сторону, демонстрируя Намджуну пах. — У меня стоит, — объявляет он. Намджун смотрит. — Действительно, — в итоге соглашается он, встречаясь осуждающим взглядом с Чонгуком. — Ты слишком легко возбуждаешься, я начинаю беспокоиться. — Ты играешь с моими волосами! — возмущается Чонгук и кладет руки ему на бедра, прихватывая голую кожу над коленями. — И я сижу у тебя между ног, — добавляет он, словно это вполне законные основания для появления эрекции. — Ну естественно, именно так все и происходит. Чонгук разворачивается, вставая на колени, и улыбается. — У меня — да, — заявляет он и чуть наклоняет голову, ловя губы Намджуна своими. Тот снова зарывается пальцами ему в волосы, пока они целуются, сталкиваясь языками. Глаза Намджун все время держит полуоткрытыми, чтобы видеть лицо Чонгука в обрамлении вишнево-красных волос. — Ты ужасно милый, — бормочет он, отодвигаясь. Чонгук распахивает глаза; его рот приоткрыт, на щеках розовеет румянец, взгляд прикипает к губам Намджуна. Вишня на волосах, на губах, на щеках. Какая красота. В мозгу что-то вспыхивает. — Погоди, — Намджун толкает Чонгука в грудь, подползает к тумбочке и роется в ней в поисках ручки и блокнота. — Хён? — Подожди, подожди… Он торопливо записывает пришедшее в голову, пока не покинуло вдохновение. — Хён, — Чонгук звучит обиженно. — Только не начинай. Намджун шикает на него, но Чонгук не желает молчать. — Это грубо, хён. Ты написал столько грязных стихов, все считают тебя извращенцем, а когда можно заняться сексом, ты бросаешься писать песню. Это же надувательство! Намджуну не надо смотреть на него, чтобы знать, что тот торжествующе улыбается. — Не знаю, о чем ты. Я всегда был чист, наивен и невинен. Чонгук отвечает смехом злого гения и подползает ближе, чтобы заглянуть через плечо. — Что ты там вообще пишешь? — спрашивает. — Cherry? Ой, — и прижимается носом к плечу. — Это обо мне? — голос звучит смущенно. Намджун задумчиво хмыкает. В его сознании крутятся слова и фразы, выскакивая ниоткуда и отовсюду сразу, поэтому нужно их записать, пока не исчезли. — А если попробовать… — Чонгук бормочет что-то в свитер на плече, потом повторяет громче: — Honey? — неуверенно произносит он по-английски. — Honey. Значит, мед, — переводит Намджун на корейский. — Honey, — повторяет Чонгук. — Медовые волосы, медовая кожа, медовый голос. Намджун замирает. — Мед — это я? — спрашивает он, и Чонгук кивает. Намджун снова принимается писать в блокноте. — Очень мило. И совсем не смущает. А если как-то обыграть эту тему? Намджун перебирает в памяти ассоциации, связанные с этими понятиями — времена года и ароматы, ощущения и цвета. Уткнувшись лицом в черную ткань худи, Чонгук смотрит, как он пишет. — Вишня, погруженная в медовое золото, — читает он вслух. — Это что, метафора… Намджун кивает. Чонгук прикрывает рукой рот и смеется. — Прости, хён, но ты все же извращенец. — Кто бы говорил, — сухо замечает Намджун. Отложив ручку, он перечитывает написанное. — А мне это кажется поэтичным. Чонгук хихикает. — А у меня все еще стоит, — заявляет он сразу после того, как обозвал Намджуна извращенцем. Вот нахал. Намджун откладывает блокнот и телефон, потом оборачивается и смотрит Чонгуку в лицо — немного взволнованное и слишком самодовольное. Он обхватывает затылок Чонгука, тянет к себе, и Чонгук устремляется вперед, толкая Намджуна к спинке кровати. Тот продолжает ерошить его волосы во время поцелуя. Чонгук отрывается от его губ, припадая влажным ртом к шее. — Никаких видимых следов, — предупреждает Намджун, чувствуя, как тот присасывается к коже. — Знаю, — бормочет Чонгук. — Можно я тебе отсосу? — Неужели ты думаешь, я откажусь? Чонгук отстраняется с удовлетворенной улыбкой и сдвигается ниже, разводя ноги Намджуна, чтобы устроиться между ними. Штанины шорт задрались, и Чонгук мнет мышцы, наклоняясь к паху и прижимаясь лицом. Он тычется носом и покрывает поцелуями ткань. Намджун опускает веки и расслабляется, в животе нарастает возбуждение. Чонгук ложится на него щекой и поворачивает голову, оставляя засос на внутренней стороне бедра. Намджун размышляет, можно ли считать это видимой меткой, и наконец решает не вмешиваться, потому что ему приятно, а у Чонгука свое восприятие. Тот почти не прикасается к паху, лишь трется щекой о ширинку шорт, облизывая и целуя бедро, сминая кожу пальцами. Его, похоже, не волнует ощущение члена, упирающегося в лицо. — Чонгуки, — зовет Намджун, пропуская его волосы сквозь пальцы, и тянет за красные пряди. Тот подчиняется, перемещаясь поцелуями с бедра на член и прихватывая его ртом через ткань. Вряд ли хлопок приятен на вкус, но это не мешает Чонгуку вылизывать шорты, а Намджун может лишь вздрагивать от ощущений тепла и влаги, проникающих сквозь ткань и охватывающих член. Он вскидывает бедра, чтобы было проще стянуть шорты и белье. Чонгук без долгих раздумий припадает ртом к его члену и вбирает как можно больше. От неожиданности Намджун пытается отстраниться, крепко вцепившись в волосы Чонгука. Тот, естественно, давится и отодвигается, радостно елозя носом по стволу и покрывая его мелкими поцелуями. Оказывается, энтузиазма в этом деле Чонгуку не занимать. Закрыв глаза, он старательно дышит через нос, гладит бедра Намджуна и забирается под худи, лаская живот. — О, черт, — выдыхает Намджун. Он делает над собой усилие, пытаясь расслабиться, но тут же снова вздрагивает, когда Чонгук касается языком щели на головке. Он придерживает рукой основание и скользит губами вдоль ствола, целует вену на внутренней стороне, прихватывает чувствительную кожу. Намджун шипит, оттягивая его за волосы. — Не смей оставлять засосы на члене, вредный мальчишка. Чонгук озорно смотрит в ответ — видны лишь большие сияющие глаза да симпатичный вздернутый нос. Восхищаться, какой он красивый, можно бесконечно. Намджуна возбуждает один его вид, и тепло, разливающееся в груди, не имеет никакого отношения ко все еще надетому на нем толстому худи. Чонгук снова вбирает член в рот, так что тот проскальзывает в горло, и удовлетворенно вздыхает. Когда он начинает двигать головой вверх-вниз, то совершенно не стесняется того, как выглядит и какие звуки издает. Даже просто смотреть на него — блаженство. По коже ползет жар, быстро превращаясь в капли пота. Воздух наполнен чмокающими звуками, удовлетворенными вздохами и приглушенными стонами. Чонгук совершенствуется на глазах, быстро находит чувствительные места Намджуна, выясняет, где ему щекотно, что заставляет дыхание прерываться, что — резко вдохнуть, от чего напрягаются мышцы живота под ладонями. Чонгук выглядит преступно соблазнительно. Он то опускает веки, словно это лучшее, что с ним случалось, то вскидывает взгляд — щеки и глаза горят, и Намджун не может спокойно видеть ни того, ни другого. Невозможно смотреть, как копна алых волос двигается между его смуглыми бедрами. От одного цветового контраста дыхание перехватывает. — Черт, — стонет он. Чонгук бросает на него взгляд и отстраняется, с влажным чпоком выпуская член изо рта; на губах повисает ниточка слюны. Он вытирает рот, дышит быстро и неглубоко, словно ему не хватает воздуха, что, скорее всего, правда. Голос звучит хрипло, когда он говорит: — Можешь… спасибо. — Намджун молча тянется к смазке и передает ему. Чонгук наносит ее на пальцы и снова наклоняется, ловя губами головку, обнимает одной рукой за бедро и опускается ниже. Намджун чувствует, как ко входу прикасается прохладный палец, поглаживая мышцы, а когда Чонгук обводит языком член, палец проникает внутрь — легко, без сопротивления, и Намджун вцепляется обеими руками в красные волосы, так что некоторое время не видит ничего, кроме беспорядочно торчащих между пальцами ярких прядей. Чонгук не возражает — даже если кажется, что Намджун тянет слишком сильно. Он никак не может привыкнуть, не может сдержать ощущение неловкости всякий раз, как Чонгук начинает растягивать его пальцами. Но это быстро проходит, едва тот нащупывает простату и счастливо хмыкает, все еще держа во рту член. Намджун чувствует, как тело расслабляется, и удовлетворенно выдыхает. Чонгук меняет пальцы, чередуя большой и указательный в поиске новых возможностей и способов заставить Намджуна вздрагивать, пока сам продолжает заниматься его членом. Намджун откидывает голову на стену и упирается пятками в простыни, чувствуя зарождающееся под кожей наслаждение. Внутрь проникает второй палец — так же легко, как и первый. Чонгук сгибает их, касаясь простаты, и давится, когда Намджун вскидывает бедра. Он отстраняется, кашляя, но, едва глотнув воздуха, снова вбирает член в рот; глаза полузакрыты, на щеках играет румянец. Намджун чувствует знакомый зуд, пока Чонгук растягивает его и одновременно отсасывает, — словно сотни иголочек покалывают изнутри. — Да, малыш, вот так… так хорошо, — говорит он, дыша неровно и шумно. Чонгук смотрит снизу и довольно стонет. Наверное, действительно нечего удивляться, что Чонгук так хорош и в этом, раз уж он хорош во всем. Но Намджун долгое время считал его просто симпатичным и талантливым членом группы, и потому всякий раз поражается, когда тот достигает новых высот. Намджун вздыхает, пытается проглотить стон и вытягивает ногу. Чонгук отрывается, чтобы глотнуть воздуха, и прижимает ко входу три пальца, а когда проталкивает их внутрь, снова насаживается ртом на член. Намджун громко стонет и несдержанно вскидывает бедра, чувствуя, как горло Чонгука сжимается вокруг головки. Все перемазано слюной, но Чонгук даже не думает прерываться, втягивает щеки и трахает его пальцами, снова и снова задевая простату. Намджун изо всех сил старается удержать бедра — напряженные мышцы касаются теплых щек Чонгука. Кожа вспотела, и худи неприятно липнет к телу, но снимать его он не собирается — от скопившегося жара его уносит все дальше. Все равно нет ничего горячее того, как Чонгук давится его членом, но упрямо продолжает. Чонгук поднимает глаза, и их взгляды встречаются на несколько секунд в момент, когда тот поворачивает пальцы, вырывая у Намджуна глубокий стон. Чонгук смотрит: глаза полуоткрыты, а порозовевшие губы растянуты вокруг члена, и волосы обрамляют красивое лицо. — О черт. — Намджун не выдерживает этого прямого взгляда — слишком сосредоточенного, жадного, восторженного — и ерошит шевелюру Чонгука, закрывая ему челкой глаза. Тот недовольно ворчит, но звук выходит приглушенным, приятно вибрируя вокруг члена. — Не разговаривай с набитым ртом, — дразнит Намджун, наблюдая, как Чонгук приподнимается; рот перемазан слюной и смазкой. — Я сказал, что хочу смотреть, хён! — обиженно повторяет Чонгук, снова наклоняется и проводит зубами по чувствительной коже. Но это вовсе не так неприятно, как должно бы быть. Чонгук снова насаживается на его член до самой мошонки, и Намджун резко вдыхает. Чонгук внимательно следит за ним сквозь упавшие на лицо пряди — два черных уголька за вишнево-красным. — Хммммм. — Намджун впивается ногтями в его кожу. — Я же тебе не мешаю, — говорит он, закрывая ему глаза ладонями. Чонгук возмущенно шипит и трясет головой, стараясь скинуть руки, Намджун хихикает. Тогда Чонгук резко проталкивает пальцы внутрь, надавливая на простату и превращая тихий смех в протяжный стон. Повернув голову, он оставляет засосы на бедрах Намджуна — яростные синяки на загорелой коже, — то и дело задевая щекой чувствительный член. Кажется, кое-кто дуется. — Ты как большой ребенок, — с любовью шепчет Намджун, пропуская его волосы между пальцами. Чонгук еще раз целует его в бедро — уже нежнее, потом садится. — Хён, — начинает он, решительно хмуря брови. — Пожалуйста, давай сделаем это так? Намджун выгибает шею, чтобы видеть руку Чонгука и пальцы в собственном анусе. — Так — это как? — Лицом к лицу. — Нет. Чонгук дуется. — Ну, хён. — Я не настолько гибкий. — Тебе и не нужно, мы можем просто… — голос Чонгука звучит расстроенно, но он поднимает ногу Намджуна так, чтобы тот упирался коленом ему в грудь. Намджун не вскрикивает, но едва-едва. Пальцы Чонгука продолжают гладить и надавливать на простату, а то, как теперь натянуты его мышцы, только усиливает ощущения. Наверное, стоило бы пожурить Чонгука, что обращается с ним, как с куклой, но нельзя сказать, что Намджуну это не нравится. Никто ведь не пострадает, если за закрытыми дверями он позволит макнэ вести себя, как тому нравится, раз уж это делает его счастливым. — Вот так, — Чонгук смотрит вопросительно и выжидающе. — Я буду осторожен, — он пытается убедить Намджуна, но голос звучит скорее умоляюще. Намджун знает, что ничего страшного не произойдет, но позволить кому-то видеть свое лицо, пока его трахают, не может. Впрочем, возвращаясь к предыдущим аргументам, никто не пострадает, если Чонгук сделает то, что хочет. Разве можно возражать, когда тот смотрит вот так — в глазах горит жажда, розовые губы полуоткрыты — и выглядят будто самый соблазнительный в мире вишневый пирог. Боже, ему просто невозможно отказать. — Ладно, — выдыхает Намджун, заставляя Чонгука выпустить его ногу. — Только побыстрее. Чонгук достает из него пальцы, и Намджун умирает от стыда, чувствуя, как жадно смыкаются следом мышцы. Чонгук сползает с кровати, торопливо стягивает одежду, открывая прекрасно сложенное тело, гладкую кожу, сухие мышцы. Намджун укладывается ниже, а Чонгук наносит смазку на член. Наверное, это подходящий момент, чтобы избавиться от худи, в котором уже невыносимо душно, но Намджун и без того чувствует себя совершенно голым, поэтому предпочитает оставить его, как прикрытие остатков скромности, раз уж Чонгук не просит раздеться. Схватив одну из плюшевых игрушек на кровати, Намджун подсовывает ее себе под поясницу для удобства. Чонгук смотрит на это с недоумением. — Что? — Эмм. Я все думаю, хён, у тебя какой-то кинк на эти игрушки? Тэ, например, явно неравнодушен к шубам, так что я не осуждаю… — Чт… Нет! — шипит Намджун, ненадолго отвлекаясь на мысли о Тэхене и шубах, но решает, что не хочет знать, откуда об этом известно Чонгуку. Благословенно неведение. — Просто так удобнее, ясно? — Окей, — Чонгук не продолжает, но видно, что его это не убедило. — Просто хотел сказать: если что, я всегда готов поддержать тебя и… — И что я должен делать с этими игрушками? — совершенно офигевая, перебивает Намджун. — Дрочить в них? Смешок Чонгука затихает, и что-то мелькает на его лице. — Хён... Кажется, это у меня кинк на мягкие игрушки. Намджун фыркает: — Ты невыносим, — и смеется. — Я, конечно, шучу, но все же не против посмотреть, как ты дрочишь в одну из них… — Нет. — Окей, ладно, а если я заплачу… — Ты мне заплатишь? — изумленно переспрашивает Намджун. Чонгук уже открывает рот, собираясь ответить, но Намджун решает, что для одного вечера странностей предостаточно. — Просто… займись уже делом, пока у обоих не упало. — Это невозможно, — бормочет Чонгук, устраиваясь между его ног, и кладет бедра себе на колени, придвигаясь вплотную. Каждый раз, когда он входит, Намджун напрягается, но сейчас импровизированный разговор по душам отвлекает от непристойной позы, в которой он находится. Головка проникает внутрь, но целиком погрузиться Чонгук не может; Намджун, сосредоточенно хмурясь, берет собственный член в руку, и постепенно мышцы расслабляются, позволяя Чонгуку протолкнуться до конца. Он очень осторожен, двигается медленно, позволяя привыкнуть к растягивающему мышцы члену. Намджун берет собственные яйца в ладонь, слегка сжимая и перекатывая их, и удовлетворенно вздыхает, чувствуя, как нарастают под кожей приятные ощущения. Он заставляет Чонгука наклониться и сбивчиво целует. Обхватывает затылок, снова вплетает пальцы в волосы и, приоткрыв глаза, следит, как дрожат ресницы. Одной рукой Чонгук упирается в кровать, а другую запускает под худи Намджуна и гладит грудь. Чонгук трахает его почти лениво, медленно погружаясь и приноравливаясь, пока не находит подходящий угол и точку внутри Намджуна, заставляющие натянуться гитарной струной — тугой и дрожащей. Намджун треплет Чонгука за волосы, хочет подтолкнуть, но тот не может одновременно целоваться и трахаться, и это совершенно очаровательно. Он старается помочь, обхватывая бедра Чонгука ногами и притягивая ближе, качаясь навстречу всякий раз, как Чонгук толкается внутрь. Чонгук стонет и сбивается с ритма, замирая; зубы царапают припухшие губы. Намджун отодвигается, ухмыляясь ему в лицо. — Ты очень милый, но до того, чтобы стать в этом деле асом, тебе еще далеко, — дразнится он. Наглая ложь, учитывая, как у него стоит и как крепко его задница обхватывает член Чонгука. Он должен чувствовать, как сжимаются вокруг мышцы, как дыхание Намджуна то замирает, то ускоряется, словно испорченный мотор, но все равно обиженно выпячивает губы и бормочет: — Ты ничего такого не говорил, пока я тебе отсасывал. — Верно, — соглашается Намджун и слегка подталкивает его коленом, крепче обнимая ногами за бедра. — Давай, малыш, это совсем нетрудно. Чонгук вспыхивает, но все же подчиняется, придвигаясь ближе и стараясь войти как можно глубже. Намджун стонет на выдохе. — Вот так. Умница. Чонгук краснеет еще сильнее. — Ты ведь ни капли не помогаешь, когда говоришь такое. — Он кладет руку Намджуну на талию, используя свой вес, чтобы удержать его на месте, а сам постепенно ускоряется. У Намджуна перехватывает дыхание, и он едва успевает глотать воздух, вцепляясь сильнее в вишнево-красные волосы, пока головка члена Чонгука снова и снова упирается в простату. Все тело напряжено, но там, где надо, Намджун расслаблен, податлив, мягок. — Умница, — повторяет он и не может сдержать хищной улыбки. — Ты лучший, — добавляет и громко смеется, откидывая голову. Впрочем, «ха-ха-ха» тут же переходит в «ха-ах-аааах», когда Чонгук садится, обеими руками вздергивая Намджуна за бедра и насаживая на себя. Он вбивается в его задницу, и того беспомощно болтает от этих толчков. — О, боже, боже… — вскрикивает он, жмурясь и зажимая себе рот. Слышно, как яйца шлепают по заднице, и растянут он просто до невозможности. — Аааах, — приоткрыв глаза, он видит, что Чонгук сверлит его взглядом, а кончики волос прилипли к потному лбу, — ты… — Намджун вытягивает руку вперед, стараясь закрыться от этого взгляда. — Ах ты вуайерист. Чонгук со стоном сбивается и перехватывает ногу Намджуна, укладывая его колено на локоть. Мышцы натягиваются еще сильнее, но ощущение какое-то смутное, едва понятное, потому что Чонгук застывает и громко стонет, яростно прожигая его взглядом. Просто невыносимо, каким он может быть отчаянным и жадным, возбужденным и страстным, преданным и любящим. Намджун не испытывает иллюзий: однажды эта влюбленность истает, и рано или поздно Чонгук преодолеет свою одержимость. Намджун уверен в этом так же прочно, как и в том, что тот многого достигнет, женится на прекрасной девушке, станет отцом двух симпатичных карапузов и обзаведется домом на побережье. Он знает это, но сейчас Чонгук смотрит на него с обожанием, словно Намджун — это весь мир, словно он знает ответы на все вопросы, которые Чонгук когда-либо задавал и еще задаст, и все же именно Намджун дрожит как лист под его пронзительным взглядом. Это слишком. Слишком реально. Намджун закрывает локтем глаза, а другой рукой — рот, надеясь провалиться сквозь матрас, кровать и землю. Ему нравится смотреть на Чонгука — потного, красивого, вишневого Чонгука, — но сам он кажется себе слишком уродливым, чтобы позволить кому-то смотреть на себя. — Хён, — зовет Чонгук. — Почему ты всегда… — он отпускает ногу Намджуна, чтобы убрать его руки от лица, сбивается с ритма, но не выскальзывает наружу, потому что сам Намджун крепко удерживает его внутри. — Ну пожалуйста. Намджун раздвигает пальцы и сквозь них смотрит, как Чонгук облизывает губы, не сводя с него сердитого взгляда, задетый и раздосадованный. Наконец он отпускает и вторую ногу Намджуна, чтобы убрать обе его руки. — Что… — теперь запястья Намджуна пришпилены к кровати над головой, и он растерян. Потянув на пробу, он понимает, что так просто его не отпустят. Чонгук ликующе улыбается. — Ты что сейчас… Улыбка Чонгука становится шире. Нет таких слов. — Тебе не спрятаться, — гордо сообщает Чонгук. Намджун моргает. — Не это ли ты имел в виду, когда пел про плохиша? — вслух размышляет он, вспомнив строчки Чонгука из «War of Hormone». — Это… Губы Намджуна растягиваются в широкой улыбке. — Чонгук-ши, так вот, что тебе нравится? — он снова демонстративно напрягает руки, и хватка Чонгука на запястьях усиливается. Он заметно краснеет, но отпускать Намджуна не намерен. Тот и не просит. — Нет, — торопливо говорит Чонгук. — Неправда, я лишь хотел… — Ну-ну, расскажи мне, Чонгук-ши. У того кривится лицо. — Если я не могу видеть твое лицо, то какой смысл? — бормочет он. — Я лишь хочу… — он останавливается, колеблется, ладони влажно липнут к рукам Намджуна. — Я хочу видеть тебя целиком. Намджун уже хочет спросить «зачем», но вовремя останавливается. Черт. Все внутри горит, и лихорадочный жар ползет по коже, заставляя все тело плавиться. Спрятаться негде, особенно когда Чонгук держит его вот так. Единственное, что способно слегка скрыть то, как лицо заливает краска смущения, — его смуглая кожа. — Ладно, — коротко выдыхает он; сердце то и дело сбивается с ритма, рождая легкую панику. — Можешь… держать меня, если хочешь. Чонгук резко наклоняется, ловя его губы и перенося часть веса на руки, чтобы приподняться. Он стонет, почти скулит Намджуну в рот и начинает раскачивать бедрами. Кажется, он не может восстановить темп, но двигается чувственно, порочно, погружаясь все глубже, наполняя собой все сильнее, больше, дальше, и Намджун слишком сильно хочет его. Он проникает языком в рот Чонгука, не сдерживая вздохов и стонов, позволяя слюне стекать по подбородку. Чонгук повсюду — весом, прижимающим его к кровати, слюной во рту, давлением внутри. Он на секунду отрывается, и влажные кончики челки щекочут Намджуну лоб. Чонгук слишком возбужден, слишком торопится, его движения беспорядочны, точка невозврата уже пройдена. Пот катится с него градом, его почти трясет, хотя он прижимает Намджуна к кровати, доказывая свое превосходство, и тот позволяет. Он бы отпустил, если бы Намджун попросил, но тот не просит, оставляя все как есть. Чонгук, золотой макнэ, милый мальчик, который не решался открыть рот в присутствии Намджуна при первой встрече, а сейчас достаточно силен, чтобы брать, но еще слишком несмышлен, чтобы опасаться, будто Намджун не даст. У Намджуна к нему слабость. Чонгук слишком увлечен, чтобы думать об осторожности, но это неважно: он входит достаточно глубоко и правильно, так что смазка с головки члена Намджуна сочится на худи. Чонгук стонет то отчаянно, то удовлетворенно, не спуская с Намджуна жадного взгляда. Намджуну тоже жарко, он будто заперт в горячем коконе, худи насквозь пропиталось потом и липнет к телу. Он чувствует себя обессиленным и вялым, ноги соскальзывают, если пытаться обнять ими Чонгука за бедра. Извиваясь, он пытается освободиться из этой душной тюрьмы, дать воздуху охладить тело, прежде чем оно окончательно расплавится. — Малыш, — зовет он, — о, черт... если ты собираешься… опробовать на мне все пятьдесят оттенков серого, ах... то хотя бы потрогай меня, черт. Чонгук на секунду теряется, переводя взгляд с члена Намджуна на его зажатые запястья. Но прежде, чем тот успевает что-нибудь предложить, перехватывает руки Намджуна одной, чтобы не отпускать совсем, а потом освободившейся рукой задирает худи повыше и обхватывает член — смазка и пот с их тел прекрасно заменяют собой лубрикант. Намджун стонет и даже не совсем понимает — от удовольствия или ощущения воздуха, наконец освежающего открытый живот. Чонгук снова толкается внутрь и быстро дрочит ему, поглядывая, все ли правильно делает. Это мило, но совершенно никуда не годится. Он то сжимает член слишком крепко, то едва касается, дрочит слишком быстро или слишком медленно, в его движениях нет никакого ритма. Обычно Намджун делает это сам, потому что Чонгук быстро теряет контроль, а Намджун знает себя лучше. И все же из нескольких раз, когда он позволял Чонгуку взять все в свои руки, сегодняшний — худший. Намджун взрывается хохотом, громким и несдержанным, наблюдая, как Чонгук пытается одновременно дрочить, трахать его и удерживать за руки. — Нет, ты не… святый боже, ты вообще ничего не можешь. Чонгук вспыхивает. — Могу. Но мне нужно… — Он наклоняется вперед, до боли вдавливая запястья Намджуна в кровать, и слишком сильно сжимает его член. Намджун вскрикивает. — Оу. Эй, потише! Отпрянув, Чонгук почти выпускает руки Намджуна, так что хватка едва ощущается. Боль сразу проходит, а Намджун продолжает хихикать, как полоумный. — Ты такой славный, — умиляется он. — Нет. — Славный и беспомощный. — Веселье смешивается с возбуждением, вызывая эйфорию, которая пульсирует в венах. Намджун напрягает руки, давая понять, чего хочет; оба знают, что он может вырваться из захвата в любой момент. — Пусти, я не стану прятаться. На лице Чонгука мелькает сомнение. — Я оставлю руки как есть, обещаю, — заверяет Намджун. Вероятно, он никогда не давал Чонгуку повода усомниться в своих словах, потому что тот немедленно отпускает его, выпрямляется и ровнее садится между ног. Теперь Намджуну дышится легче, каждый палец покалывает от тока крови, вернувшегося в кисти. Он обещал, поэтому оставляет их над головой. Чонгук снова подхватывает его левую ногу на локоть, убирая ее со своей поясницы. Теперь ему удобнее держать и член, движения становятся более уверенными и аккуратными. Когда Чонгук снова начинает двигаться, ровными, глубокими толчками упираясь точно в простату и одновременно ритмично дроча, Намджун удовлетворенно вздыхает. Прикрыв глаза, он изгибает спину, встречая каждое движение Чонгука. В этой позе у него нет особой свободы действий, он не может помочь Чонгуку, не может подтолкнуть его ближе и глубже. Он лишь вздыхает и вздрагивает, когда Чонгук толкается внутрь. — Хорошо, это… вот теперь хорошо, малыш, — шепчет он. Чонгук делает резкий толчок и стонет, мгновенно реагируя на похвалу: Намджун одновременно умиляется и кайфует. — Это не помогает, — жалуется Чонгук. Кажется, ему нужно больше. — Все прекрасно, малыш, у тебя все получается, и я знаю, ты можешь еще лучше… — Чонгук прижимает его колено к груди и входит глубже. — Аах, да, вот так, — стонет Намджун, сжимая кулаки над головой, чтобы не закрывать лицо. — Джуни, — зовет Чонгук, забыв о всякой вежливости. Он кажется довольным и немного пьяным, прекрасно осознавая, что делает. Намджун не может сдержать нежной улыбки, и Чонгук наклоняется, целуя ямочки на щеках, а потом и губы. Намджун с радостью подчиняется и тихо стонет в поцелуй; звук тонет в горле Чонгука. — Намджун, — снова зовет его по имени Чонгук. Он наращивает темп, вбиваясь в зад с громкими шлепками и размазывая смазку по всему члену. — Джун, ты сладкий, как мед, — шепчет он, тихо и нежно. Намджун не сразу понимает смысл слов, слишком погруженный в созерцание восторженного, прекрасного лица Чонгука. Голова кажется пустой, горячей и совершенно бездумной. Он может лишь улыбаться. — Джуни, — голос Чонгука переходит в тихое рычание и вздохи. — Я люблю тебя, ах, я люблю тебя. Чонгук уже совсем близко, чувственные слова легко слетают с губ. Его хватка на члене Намджуна ослабевает, но Намджуну кажется, он тонет в наслаждении. — Н...ну же, Гуки, ах, покрепче. Чонгук слушается, и его лицо кривится от усилий. Он со стоном вжимает колено Намджуна ему в грудь, и мышцы начинают гореть от напряжения, но сейчас это почему-то очень приятно. Яйца Чонгука громко бьются о задницу Намджуна, и тот чувствует, как глубоко входит член, как задевает и царапает непрерывно зудящее место, даря столь необходимое облегчение. По лицу Чонгука — от кончиков вишневых волос до подбородка — стекают капли пота. Чонгук кончает слишком скоро. Он глубоко входит еще несколько раз, истекая спермой, которая заполняет Намджуна. Кончая, он так крепко сжимает член, что это почти больно. Намджун старается не изворачиваться, ему отчаянно хочется держаться за что-нибудь, но он обещал, что оставит руки над головой, а он всегда держит слово. Невыносимо хочется закрыть лицо, или завернуться в простыню, или натянуть подол худи на голову, чтобы избавиться от ощущения переполненности и жаркой духоты. Чонгук совершенно измотан, он тяжело дышит и изо всех сил старается продолжать двигаться внутри Намджуна и дрочить ему быстрее. Он доводит Намджуна до оргазма, практически выжимает его, пока Намджун выгибает спину и беззвучно ловит ртом воздух, а потом обессиленно падает, отчего Чонгук всхлипывает, не успев вынуть член. Сперма заливает ему руку, и несколько капель попадают на худи. Когда эйфория отступает, и прикосновения Чонгука становятся почти болезненными, Намджун отпихивает его руку и ждет, когда тот выйдет из него и обессиленно рухнет рядом. Потом Намджун стягивает худи, вытаскивает из-под себя мягкую игрушку и отбрасывает все это подальше, избавляясь от источников лишнего тепла. — Боже, — вздыхает он. — Я труп. Чонгук смотрит на него виновато, словно чувствует ответственность за то, что Намджун добровольно остался в кофте во время секса. Но он все еще слишком тяжело дышит, разговаривать не хочется, и они лежат какое-то время молча, чувствуя, как постепенно высыхает кожа. Что-то стекает по ягодицам, и Намджун застывает. Он не против, что Чонгук кончил в него, но жаль, что сперма не может высохнуть так же, как пот, потому что ощущения от вытекающих семени и смазки не самые приятные. — Мог бы и сказать, — через некоторое время раздается голос Чонгука. Кажется, он опять дуется. — Ни за что, — возражает Намджун. Чонгук косится на него, но он слишком устал и слишком расслаблен, чтобы это выглядело серьезно. Намджун продолжает: — Каждый раз, как я это говорю, ты кончаешь или плачешь. — В зависимости от того, занимаются они в этот момент сексом или нет. — Неправда, — протестует Чонгук. — Нет? — Чонгук выглядит вполне уверенным в себе, так что Намджун придвигается ближе и шепчет: — Люблю тебя. Проходит целых две секунды, а потом огромные глаза Чонгука наполняются слезами, и на висках появляются влажные дорожки. Намджун не может сдержать смеха. — Я знал! — и переплетает с ним пальцы. — Ты такой милый. Чонгук шмыгает носом, сжимает руку в ответ, и Намджун решает, что душ в конце концов может и подождать.