Семь ступеней вниз и один прыжок вверх

— Вон! И чтобы глаза мои тебя не видели! – горячилась леди Джессамина. Лорд-защитник, не теряя собственного достоинства, поклонился Её Величеству и вышел из тронной залы, в запале забыв прикрыть двери. Вслед ему, описав красивую широкую дугу, пролетела туфля с кокетливым бантиком. А началось все, вроде бы, с сущей мелочи – её не отпустили в торговый район на праздник Фуги… Лорд-защитник имел глупость настоять на своем суждении и поплатился благосклонностью императрицы. Правда, на своем настоял по-своему, по-серконски и молча: забрал опрометчиво брошенную девушкой туфельку: разумеется, в одной оставшейся Джессамина никуда пойти не могла, а другая её обувь к этому туалету не подходила. Так прошло воскресенье. А в понедельник за завтраком никто не стоял за её правым плечом. Овсяная каша сиротливо стыла в золотой миске. Во вторник была проведена генеральная поисковая операция в пределах замка, в результате которой были найдены пять кило сухарей, семь кило сухофруктов, бесчисленное количество гнилья: Корво так и не сумел до конца отказаться от своих привычек; и двадцать пять туфелек, которые императрица когда-то метнула в своих подданных: из них шестнадцать правых, восемь левых и одна балетка, причем ни одной парной. В среду утром леди Джессамина объявила пропавшего лорда-защитника во всеостровной розыск, а Берроуз вполголоса поздравил Гристоль с окончанием серконской оккупации императорской спальни и пообещал прислать корзинку с фруктами и цветами тому, кто одолел Корво Аттано. Шутка, впрочем, несколько запоздала: еще в воскресенье она была бы принята с восторгом, в понедельник утром – с пониманием, но сейчас Джессамина действительно волновалась. В среду днем к захворавшей мозговой горячкой Эмили был срочно вызван королевский доктор Соколов: малышка металась в бреду, ей виделся пропавший Корво. Поиски тем временем все еще не дали результатов. Вечером среды Берроуз обнаружил на своей подушке послание «Уважаемый Хайрем, мы же взрослые люди! Одной корзины маловато будет». И подпись: «Искренне ваш, Дауд». Королевский глава агентуры задумался: что ж за... а? Тут вообще кто-нибудь работает? — кроме него, разумеется! — ходят тут всякие, записки подкидывают… Но все же корзинку собрал… И ночью был разбужен громким чавканьем: молодой нахальный парнишка в красном пиджаке подобрался к ней и жадно уминал яблоки, виноград, закусывая грушами, даже не обращая внимания на то, что молодецкий храп прекратился. Когда дело дошло до последней кисточки, Хайрем не выдержал: — Ты тоже с Серконоса? Парень подскочил от неожиданности. — Но... Что?! Как? Откуда ты это узнал?! — Догадался, – ядовито прошипел Берроуз и не удержался. – Слушай, вот как вы это делаете?! В корзине было восемь кило, как, как, я спрашиваю! Как в тебя все влезло?! Парень вздрогнул и устремил на него дерзкий взгляд темных глаз: — Тебе не понять, ты не оттуда. Драться будешь? — Нет, – Берроуз пожал плечами, – ешь спокойно. Кто ты? — Я? – досыта наевшийся парень весело поглядывал на него и болтал ногами, сидя на подоконнике, – я – Дауд, и однажды я стану самым величайшим убийцей четырех островов! Но вот гораздо важнее, кто ты… Глава королевской тайной полиции приложил ладонь к глазам и с силой провел ей по лицу: вот бы все ассасины, решив ими стать, приходили к нему на поклон да информировали о своих намерениях! Самоуверенный парень не заметил его реакции, нараспев произнес: — Ты – мой первый клиент! Я убью для тебя Корво Аттано! – и выскочил в окно. Засыпая, молодой Берроуз проклял чертову Фугу и её праздничные традиции. В четверг утром на уши был поставлен весь город. В четверг днем в реке выловили труп в модном плаще с высоким воротником-стойкой. Без записки в карманах. Тело, объеденное рыбами, не поддавалось идентификации – обескровленные ошметки плоти и кости. Леди Джессамина смеялась веселым, прозрачным смехом и пинала то, что осталось от её слуги, носком узкой изящной туфли. — Ищите лучше! Он где-то здесь. Стражники искали, тревожно оглядываясь на помутившуюся от горя рассудком императрицу. Хайрем сцепил руки, унимая дрожь. Вчера ночью все происходящее казалось шуткой, а наемный убийца – конюхом. Фуга, одним словом. Но лежащий на мощеной набережной скелет в длинном плаще – реален. Он действительно приказал убить. За две корзинки фруктов его заказ выполнили. Искали до заката. Хоть леди Джессамина и не признала тело, но Хайрем велел забрать останки в башню и похоронить лорда-защитника по-человечески. Так же правильно, да? Потом, когда истерика пройдет и Джессамина все осознает, она скажет спасибо за то, что ей есть, куда принести цветы. За ужином бледный, растрепанный Соколов, узнав результат поисковой экспедиции, спросил дозволения использовать хитин толченых хустарков для лечения Эмили. В его спальне пахнет гнилой тиной, морской солью и терпкой ворванью. На полу – ведущие от окна мокрые следы, обрывающиеся у кровати. На секунду Хайрем верит, что брошенный в конюшне обглоданный рыбами скелет пришел к нему за расплатой… Вот только призраки не храпят. На его почти новых, но уже безнадежно испорченных черных шелковых простынях мирно посапывал самый грязный во всем Гристоле мальчишка. Тот самый мальчишка, который вчера съел восемь килограммов фруктов и согласился убить Корво Аттано. Хайрем сжал в ладони эфес шпаги. Это будет просто. Свидетеля нельзя оставить в живых, исполнителя – тем более. Хайрем скажет, что это был убийца, и что он одолел его в честном бою. И даже почти не солжет. На спинке стула висел грязно-красный пиджак. Настолько же грязный, как и серая сорочка под ним. Черный шелк испорчен безнадежно – даже если пятна и сведутся… но запах, запах… Хайрему кажется, что этот запах будет преследовать его всю жизнь. Осторожно, чудом не разбудив, словно больного ребенка, он взял убийцу на руки и, не желая портить матрас, унёс в соседнюю комнату и бережно уложил в ванну. Ухитрился без плеска набрать в бадью воды и молча вылил её на вскинувшегося от изумления парня. И еще, и еще. На лице кашляющего Дауда, кажется, читалось изумление. Берроуз молча швырнул в него мочалку и ушел за щетками. — Что?! Кхе! Что ты... кх-х... делаешь? – Дауд отплевывался после почти каждого слова. — Детка, – Берроуз рассмеялся, – мне нужны деньги и авторитет. Невзрачные служащие мне ни к чему. Иди, приведи голову в порядок. Трись хорошенько. — Так я принят? – тихо, даже не кашлянув, спросил убийца. — О, да! – Хайрему стало очень легко. Подумать только, у него есть свой личный ассасин! И Джессамина... конечно, не сегодня. Возможно, через неделю он заглянет к ней в спальню, принести глубочайшие соболезнования. Глубочайшие и ритмичные. Перед мысленным взором Хайрема предстала карта островов: «Ти-ивия и Мо-о-орли, Гри-истоль и Серко-о-онос… » – промурлыкал он себе под нос. Утром пятницы Джессамина закатила истерику, заметив, что на её обожаемого Корво не накрыли завтрак. Поваренка за оплошность приказали высечь, статус-кво восстановили. Позавтракав, императрица велела продолжить поиски. В обед подоспел вызванный телеграммой-молнией Соколов, на время болезни Эмили отстраненный от поисков, неодобрительно цокнул языком, узнав, что галлюцинации тоже накрывали на стол, и выписал постельный режим и холодные примочки всем в этом замке, кто верил, что дохлый лорд-защитник ходит среди людей. Поиски длились три дня и две ночи. В воскресенье вечером Джессамина сдалась и, плача, встала посреди ужина, прося прощения у своего лорда-защитника перед притихшим залом. Разумеется, безрезультатно, и девушка разрыдалась, с ногами забравшись на трон. Берроуз счастлив: еще немного, и она поймет, осознает — Корво больше нет. Нет уже неделю. Завтра они похоронят то, чем побрезговали рыбы, и объявят... хотя нет, обойдемся без траура, выскочка с Серконоса его не заслужил. На следующей неделе выберут нового лорда-защитника, вполне возможно, что его самого, он ведь очень достойная кандидатура! А разведкой может заняться тот парень в красном: он, конечно, мечтал стать ассасином, но и королевский шпион – тоже недурная должность... Корво появился через пять минут, в домашнем пушистом халате и тапочках с помпонами, из которых торчали волосатые ноги. Эмили в ночной рубашке с рюшами сладко сопела в его больших руках. На то, что он неделю по немыслимым закоулкам скрывался от всей стражи острова, выслеживающей его, указывала только легкая небритость. Стража вскинулась, изготовившись пристрелить призрака. Джессамина смеялась с прозрачными слезами на глазах. Соколов же, уразумевший, что лорд-защитник, стоивший ему стольких нервных клеток, действительно жив-здоров, попытался зарезать Корво тупым столовым ножом. Против традиций, эта Фуга имела серьезные последствия и для мальчишки с единственным пиджаком, уже пристрастившегося спать у главы тайной канцелярии, и, несмотря на оплошность, не разжалованного Берроузом; и для мальчишки, оставшегося без своего единственного плаща: плащ-то ему королевский портной сшил новый, но вот подающий надежды художник Соколов наотрез отказался писать с него портрет, ведь все равно этого Корво никто не видит.