Начать жизнь заново

      Октавии нравилась новая роль, которую ей отвели. В ней не было тяжелого бремени лидера, но с ней считались. Годы в бункере она была вынуждена каждый раз напоминать людям, кто она такая и почему ее нельзя ослушаться, но здесь, среди хаоса, который объял ничего не понимающих людей, она будто была светом, к которому они стремились, потому что именно Октавия несла им разъяснения.       Говорили долго. Сначала все было спокойно, но потом люди начали задавать вопросы. Не то, чтобы они были неудобными, просто девушка не всегда знала на них ответы. Иногда ее выручала Рейвен, которая согласилась пойти с ней вместо Мэди, но чаще всего Октавии приходилось выкручиваться самой.       Но, в тоже время, девушка была рада возможности не думать ни о чем, кроме спасения той горстки людей, что сейчас взирала на нее со смесью благоговения и страха. Они боялись ее гнева, мести, но Октавии не за что было мстить.       Она сама не могла толком понять, почему успокоилась. Не должна была, не так быстро, но во время обстрела, когда брат сказал, что это ее вина, что-то перемкнуло. Она словно посмотрела на себя со стороны, увидела такой, какой он видит ее. И впервые за долгое время ей стало противно.       Когда Кейн спросил, почему она его не оставила в Долине, почему не убила за предательство, она не сказала всей правды. Она вообще толком ничего не сказала. Конечно, теперь их отношение друг ко другу должны измениться и, скорее всего, изменятся, но девушка не собиралась закрывать глаза на все, что он совершил только потому, что он ее биологический отец. Это Кларк может защищать Эбби до потери пульса, ведь мать души в ней не чаяла, но она защищать Кейна не будет. ДНК еще не делает его отцом. И пусть Эбби лелеет мысль, что они смогут наладить отношения, стать действительно близкими, Октавия в это не верит. Она по-прежнему не верит Маркусу, по-прежнему хочет держаться от него подальше, но больше не хочет от него избавиться. И за эту жалость, совсем необоснованную, злится на саму себя.       — Бладрейна.       Они не разговаривали с Индрой с тех пор, как разделились в Долине. С тех пор, как ее нарекли Бладрейной, женщина ни разу не назвала ее по имени, но Октавии было все равно, особенно теперь. Наставница предпочитала проводить время с дочерью, которая была все еще не в состоянии ходить, но Эбби уверяла, что все в порядке. Да и сама Гайя явно неплохо себя чувствовала. И, в отличии от матери, ни в чем не винила Октавию. По крайней мере, не выказывала недовольство и ничего не говорила, когда девушка, по настоянию Эбби, ставила Гайе очередную капельницу.       — Что?       На них смотрели немногие. В основном, люди сейчас переваривали услышанное, пытались осознать, что все это произошло на самом деле, а не очередной дурацкий сон. И старались не думать о возможной очередной войне, в которой им точно не победить.       — Я хотела поговорить.       Октавия не хотела этого разговора. За время, короткие несколько дней, она многое осознала для себя. И сейчас последнее, что ей хотелось — это видеть Индру, обсуждать с ней что-то и выслушивать очередную порцию упреков. А в том, что они будут, девушка не сомневалась.       — Давай выйдем, — на какую-то долю секунды девушка представила, что наставница не пойдет следом, позволяя девушке уйти, но в тоже время понимала — это совсем не в духе Индры. Однако, гордость взяла верх, и девушка обернулась только тогда, когда услышала, что дверь позади нее закрылась. — Я слушаю.       — Что мы будем делать дальше?       — Жить, — она старалась не злиться, но удавалось с трудом. Октавии так хотелось схватить Индру, притянуть ее лицо ближе и заорать. Потому что, как бы девушка не пыталась оградить себя от этой мысли, та все равно лезла. Наставница ее предала. — Это все?       — Нет, — Индра не выглядела так, будто сожалеет, и девушка отчетливо поняла, что та и не сожалеет. Она искренне верит, что поступила правильно. — Кто нас возглавит?       — Мне плевать, — это было правдой. Еще до того, как лечь в крио, Октавия поняла, что власти с нее хватит. Она хочет просто жить. — Я собираюсь просто спокойно жить, а будет ли лидером Мэди — все равно.       Октавия видела по глазам Индры, что той больше нечего сказать, что ее наставницу, женщину, которую она любила, интересовала только власть и будет ли за нее бороться Бладрейна. И горький смешок, как бы не хотелось его скрыть, все равно прорвался наружу, выдавая девушку с головой. Казаться сильной дальше не было смысла, а потому привычная маска мгновенно слетела, обнажая неприкрытую сущность: девушку, которая потеряла все, на которую возложили слишком много и которая хлебнула крови с лихвой. А еще оказалась предана самыми близкими.       — Почему ты предала меня? — вопрос слетел с языка раньше, чем Октавия успела его обдумать и застал Индру врасплох. Но женщина быстро вновь стала тем уверенным холодным воином, которым всегда являлась, так часто забывая, что она еще и женщина.       — Я уже говорила тебе.       — Нет, это было не объяснением, — Индра нахмурилась, и девушка пояснила. — Я говорю не о предательстве вместе с Беллами, Индра. Я говорю про Темный год. Год, во время которого все началось. Почему ты не помогла? Могла, но не встала на мою сторону?       — Потому что ты была лидером, а не я. Только лидеры должны принимать подобные решения и только лидерам нести на себе этот груз. Я — воин, но не лидер.       — Что ж, а это удобно, только вот выглядит не очень. Ты кинула меня на съедение волкам и закрыла путь назад, — Октавия сделала шаг вперед, максимально сокращая расстояние, но Индра не двинулась с места. — И я никогда не прощу тебя за это. Но я хочу чтобы ты вновь вспомнила: я спасла твою жизнь, а жизнь Гайе я спасла дважды. Ты должна мне. И, если за свою жизнь ты, может быть, заплатила, то за жизнь дочери тебе еще предстоит расплатиться. Помни об этом.       Октавия не стала ждать новой лжи от той, кого когда-то считала самым преданным человеком. Девушка думала, что этот разговор принесет боль, но он принес неожиданное облегчение. Словно она долго носила в себе всю обиду и горечь, а теперь, наконец, смогла от нее избавиться.       Ей не хотелось думать, хотелось дойти до своей комнаты, упасть на кровать и закрыть глаза, в надежде проспать хотя бы семь часов. Потому что последний раз, когда она могла полноценно спать был еще до Темного года, но мозгу была нужна остановка, ему был необходим отдых.       — Джордан?       Парень был последним человеком, которого она ожидала увидеть у своей комнаты. Нет, он был дружелюбным, веселым и явно хорошим, только постоянно напоминал девушке о том, что она сказала Монти и Харпер в последний раз. Вряд ли она тогда могла представить, что это окажутся последние слова, которые они от нее услышат. И Джордан, хоть и не был в этом виноват, невольно становился причиной очередной вспышки боли.       — Привет, меня попросили переехать к кому-нибудь, у кого еще нет соседей, а из них всех я знаком только с тобой, — он улыбнулся, слишком напоминая свою мать. — Пустишь?       Парень чувствовал себя неуютно. Он старался быть дружелюбным, старался избегать конфликтов, но не чувствовал себя комфортно. Это было сложно: герои, о которых родители рассказывали в детстве, люди, которые казались для него сказочными, внезапно материализовались, и он ничего не мог с этим поделать. Но, почему-то, не мог привыкнуть к этому. Словно вдруг попадаешь в любимую сказку, но с ужасом понимаешь, что предпочел бы остаться дома.       — Заходи.       Она не выглядела радостной, но все равно пропустила Джордана в комнату. Он никогда не был здесь, Октавия словно сама строила вокруг себя стену и мечтала, чтобы не нашелся тот глупец, который захотел бы ее сломать. Но парню хотелось, очень хотелось. Он сам не знал, почему эта девушка казалась самой интересной, почему к ней тянуло. Джордан даже однажды поймал себя на мысли, что хочет защитить Октавию. И сам рассмеялся от такой странной мысли. Октавия будет последним человеком, которого следует защищать, потому что она сама неплохо справляется с этой задачей.       Единственной вещью, которая отличала комнату Октавии был блокнот. Мама рассказывала, что у Октавии был блокнот Линкольна и парень решил, что это он, но выяснять не стал. Просто молча занял свободную кровать и закрыл глаза, надеясь, что Октавия не чувствует неловкости или неудобства, находясь с ним в одном помещении. Однако, девушка слишком устала, а потому Джордан очень скоро услышал размеренное спокойное дыхание, говорившее, что Октавия заснула.