момент истины

Слава раздевается. Жарко, ткань тяжелая липнет к спине и он весь гнётся, неловкий, нескладный, чтоб быстрее стянуть футболку. Макушкой чуть не сбивает железную подпорку, ловит в последний момент. Мамка бы за свою покоцанную рассаду ему б эту подпорку затолкала по самое не балуйся. Слава промокает лицо, комкает футболку в руках и давится запахом. Тяжёлый он, налипает на дёсны, травянистый, сладкий. Зелёный. Зелёный как славина тоска, как чай, что глушит миронова мамка, с жасмином, с бергамотом. С какого хуя Славу так тянет на прохладную веранду, где она с Мироном перебрасывается всякими литературными шуточками, а Слава сидит как баран, как шут придворный, пьёт чай (говно этот ваш улун) и лыбится-лыбится. Весь такой же чужеродный там, как Алиса в Зазеркалье. Слава опирается спиной на ржавую бочку. Лейка укоризненно тычется в колено. Давай, Алиса, наполни меня, полей их. И пиздуй с пацанами на речку, пиздуй на Сашку исподтишка дрочить. Приди ты в себя, хуила! — Ты прям мавка, Славик, — задумчиво тянет Мирон однажды, не отрывая взгляда от пальцев Славы. Запоминает, как нужно переплести, чтоб зазора не осталось, а то херня выйдет. Странный парень. Взрослый уже вроде, в таком возрасте женятся, ипотеки берут, а он с бритой головой на куренка дохлого похож, на семиклассника — с натяжкой. Два года в Лондоне прожил, столько слов заумных выдаёт, а от самых обычных вещей, от венка из одуванчиков, умиляется как ребёнок. — Так и вижу, как ты с этой херью на башке мужиков в топи зазываешь. — В жопы, — фыркает Слава и зубами надрывает стебель осоки. Острая, падла, язык режет. — Вот блядство! Ну-ка держи края, связать надо. И че я там, в топях-то, голый? — Да необязательно, — Мирон вытягивается на кривом, впопыхах набросанном стожке. Вся его белая майка уже в разводах и пятнах, хоть в рекламе его снимай про ваниши всякие. Его майка стоит как весь Славин дачный шмот. Щурится от солнца. — Тут ведь главное знать, кого приманить. Слава легко трогает его лоб и ойкает, перегрелся, мол, набрасывает ему венок на лицо. — А кто самый пьяный, того и манить, хули гадать? Лежи, сказочник, сейчас докошу быстренько и отведу тебя к пацанам. Пивка бы холодного. Домой-то можно уже? Без ключей Слава запросто внутрь попадёт, через форточку. По весне только так под утро и заваливался. За лето, правда, он раздобрел, нажрал пузо на печёной картошке с салом. На самом дешевом вине из пакета. В городе, пусть и город засаннее бабушкиной деревни, таким не похвастаешься. И в сочинении «Как я провёл лето» он напишет матерный стишок, сходит к директору, процитирует матерный стишок. А друзьям распишет, как трахал девок на сене. Никого он не трахал. Это его. Всю душу вывернули, весь мозг простучали. Пробили клювом. Как там было, про кровавую печень или… Мирон бы сейчас потрепал его по голове, посмотрел снизу вверх, мудрый лысый дедушка, и напомнил, как надо. Умник херов. Слава запускает руку в карман шортов. Деньги, мятые перекрученные — совсем немного. Не стоило оно того, чтоб повестись. Только дело и не в сумме было и вот от этого Славу кроет. И не поможет ему пиво. И картошка не поможет. Хотя без жрачки он тут до мамкиного возвращения не высидит. Стояк стояком, а обед по расписанию. Слава смотрит на деньги. У Славы в горле ссохлось. Пивка бы. С пацанами. На речке. В ебло Мирону бы эти деньги швырнуть. Наглое, хитрое, сука, кошачье ебло, на которое с монитора игрового компа падают синие всполохи. Которое кривится, всякий раз, как пацаны орут ему матом в наушники. Слава сидит на диване, подтянув ноги к подбородку, уминает чипсы. Вытирает руки о футболку, когда Мирон оборачивается последний раз и убирает руку с мышки. Насупился, вены на шее цыплячьей вздулись. — Жалкое зрелище, — резюмирует Слава. — Чего дальше? Пойдем на реку, Рестор тебе в лицо выскажет, куда маму твою отъебал, раччило? — Слав, — лёгкие шторы колышется от каждого вдоха. — Тебе ведь бабки нужны ещё? Гнилой базар. И сразу неловко и за свои стоптанные кеды, и за футболку с КиШом, где и надпись вытертую не разобрать. А то по нему не видно, что нужны. — На костёр опоздаем, — под нос бурчит. — Опять придётся за добавкой пиздюхать. — Да я знаю, что ты так не возьмёшь, — Мирон отмахивается, глаза блестят. — Давай сыгранем, на сотку? Далась ему эта сотка? Слава чипсов только что на пятихатку наел. Так нет же, строит тут равенство и коммунизм. — Давай, — Слава смещается на край дивана. — Че по правилам? — Да похуй. Ну пусть, кто первый заржёт, тот и проиграл, — Мирон ловко разворачивает кресло, колесики жалобно скребут пол. — Трогать можно? — Только не за хуй, — Слава тоже подаётся вперёд. Почти упирается лбом в голову Мирона. — Червь пидор. — Сам пидор, — Мирон опускает ладони ему на колени. Горячие. В глазах — ни смешинки. Повышает ставки.— Пидор же, да? — Тащи мармеладки — проверим. — За мармеладки отсосешь? — Отсосу за мармеладки. Мирон не улыбается. И Слава нервничает, чувствует наебку, обхватывает его лицо руками. Смейся, сука, смейся. — А я вот мармеладки не люблю, — выдыхает Мирон, щекочет губы жарким сухим выдохом, и Слава машинально сглатывает. — Что делать будем? Оба зависают. Держатся друг за друга, вроде, слышат еще, как жужжит телек на первом этаже, собаки вдали лают. И все-таки что-то ломается. Щел-чок. Мирон целует его. Даже не так, не так, конечно, не так. Мирон бьет этим блядским поцелуем в рот. Валится сверху разом, острыми коленями давит на локти. У Славы нижняя губа ударяется о зубы. Ох ты ж блядь. Он злобно рыкает и горячая боль растекается к подбородку. Мирон втягивает его треснувшую губу в рот, прикусывает ещё сильнее. Отпускает и по новой-по новой. Слава сгибает колени, да хуй там. Собаки лают, телек жужжит, штора порхает по окну. Собаки лают, телек жужжит. Мирон пропускает вдох, вздрагивает. Разрядами через него в Славу пробивается, крепнет… срывается стоном. Тихий, мягкий проглаживает саднящее горло. Настоящий, не до смеха. Чужие ладони мнут живот, за хуй не трогают, все по правилам. Собаки лают. Слава скулит. Не бывает такого, просто не бывает! Все равно, что сейчас бы телка из «Звонка» из компа выбралась, метеорит пизданул точно по их посёлку. Не бывает. Не бывает так охуенно, если лизаться не с девкой. Губы саднят пиздецки и Слава думает, что не на того этот заморский хрен напал. Не он тут самый пиздатый парень на деревне. Азарт накрывает только теперь. Ком в груди осыпается. Слава жаждет победы. Их дыхание, сбивчивое, жаркое, пропитанное одним вкусом «Лейса», жвачкой и зелёным чаем, смешивается. Слава дышит чаще. Ему никогда ещё так не хотелось дышать. Слава смотрит на деньги. Две сотки. flawless victory. Мирон смеётся взахлёб. Кровь клокочет у него в глотке, пузырится у рта, из носа хлещет. Его мама мчится по лестнице, дергает дверную ручку, кричит во все горло, испуганная. Кричит тише, чем Мирон хохочет. Слава пятится к окну. Кулак ещё немного зудит от удара, но это похер, еще пара таких и Мирон бы до утра как минимум не оклемался. Славе, сильному-храброму, до уссачки страшно. — Стой ты, — Мирон хрипит, совсем сползая с дивана на ворсистый ковёр. Держится руками за живот. Смех постепенно глохнет. Всхлипами.— Стой. Догадался. С полу-взгляда разгадал. Слава остаётся на месте, хмурится. Окно распахнуто, до земли — с крыши гаража скатиться, ну лоб расшибешь, всяко лучше, чем с ебнутым в запертой комнате застрять. Он снимает футболку, потому что из всего, что есть в комнате только ее и не жалко изгваздать, и Мирон зажимает морду как миленький. Молчит, смотрит поверх чёрной скомканной ткани. Слава неловко тянется его погладить.Гладит. Идёт открывать дверь. Мама Мирона, худая, бледная сидит на полу. Ногти, ухоженные, длинные (миндалевидные, как-то умничает Мирон) на двух пальцах сорваны до мяса, болтаются лоскутами. Красное знамя —Родина-мать — дрожит. Слава аккуратно сжимает ее предплечья, тянет вверх. Ноги у неё заплетаются, шмыгает носом. — Я таблетки принесу. — И перекись захватите. Они с Мироном лежат на кровати. Оба с краю, оба молчат. — Я в январе с женой развёлся, — говорит Мирон. Свет от уличного фонаря бродит по его длинному синеющему носу. Кровь остановилась. Слава перекатывается на бок. Пни меня, если я удивился. Хмыкает: — А я в январе кошку на улице у алканов каких-то отбил. Пиздатая кошка, умная. Рассказать?