У шамана три руки

Шаман Ых сидел на берегу малинового моря, опустив в воду все восемь своих разноцветных ног и горевал. Огромные уши его грустно повисли, по ним пребольно барабанили капли дождя. Двумя руками он подпирал пухлые щеки, а третьей лениво стучал в большой желтый барабан.Ему было очень стыдно. Зачем, ну вот зачем он так сильно расстроил Великую Рыбу-Солнце, что плавает в вышине, над всем в мире? Больше всего на свете Ых не любит огорчать кого-нибудь. Но что поделаешь — от настроения Рыбы здесь, внизу, зависит вся погода — повернется она к миру своим рыжим боком — день наступает, синий бок покажет — сразу ночь подкрадывается. Плавает она вокруг мирового диска медленно и степенно, и все внизу с любопытством рассматривает. Где ей интересней, там и задерживается — оттого и лето приходит. Куда давненько не заглядывала, там и зима. А если Рыба-Солнце не будет лить слезы, не пойдет дождь, и тогда урожая не жди. Вот и приходится шаману каждый раз по осени сочинять для нее грустные песни и рассказывать печальные истории. Правда подобрать достаточно грустную историю сложно. Иногда Ых целое лето ломает голову над тем, что бы такого порассказать, а все без толку. Например в этот раз он поведал ей о том, как у него пропал девятый носок. Красивый-прекрасивый, синий в белую крапинку, с аккуратным бантиком на боку. Ых надевал его на левую зеленую ногу, и только по праздникам, когда собирался танцевать, а в остальное время стирал, аккуратно вешал на стенку над кроватью и любовался. «По-моему — думал шаман — история — печальнее некуда, — носок-то был самый любимый» Но Рыба-Солнце, выслушав его только расхохоталась. — Вот уж горе так горе! Огорчение страшное! — заливалась смехом она, а от ее раскаленной чешуи изливались потоки жара, еще больше иссушая истомленную зноем землю. В тот день даже море клубилось паром, стояла такая жара, что и дышалось-то с трудом. Пришлось всем прятаться по домам, и сидеть так до вечера. На закате, когда рыба-Солнце уже собралась повернуться и уплыть отдыхать за горным хребтом, шаман снова выбрался на берег и задрал голову к небу. — Можешь смеяться сколько угодно! — громко закричал он ей вслед — у самой-то ведь носков нет, и не будет — даже надеть их не на что! Вот тут-то с неба и полилось. Сначала одна капля-слезинка шлепнулась на песок, потом другая… Через пару минут дождь уже вовсю танцевал над морем и лесом, а Ых так и стоял на берегу один-одинешенек. Гроза не унималась всю ночь, и весь следующий день, и еще семь дней спустя. За порогом все так же топтался серый противный дождь, и всё никак не желал прекращаться. "Если так пойдет и дальше, — думал шаман — в деревне скоро начнется наводнение, а я и понятия не имею, как же ее теперь обратно развеселить Рыбу-Солнце.» Каждое утро он выходил на берег моря и играл на дудке разные песенки, или бил в бубен, надеясь ее успокоить, но Рыба все плакала и плакала, поэтому Ых приходил домой промокший и грустный. — Наверно, придется мне отращивать крылья и лететь наверх, щекотать Рыбе плавники. — вздыхал он. — Это должно ее рассмешить. — А вот что делать, если она щекотки не боится? — И не вздумай! Никуда я тебя не пущу! — ворчала бабушка Ду, накрывая на стол. — разве не помнишь, как улетел И-Ка-Дэ, твой неугомонный папа? И все-то ему на месте не сиделось, всё больше всех интересно было. — Да я же совсем ненадолго полечу, вернусь утром! — Он тогда тоже сказал что ненадолго. Я поверила, котелок на огонь поставила, чай заварила, а он, родимый, до сих пор и не вернулся. И чай пить некому. Ты-то все больше на компот налегаешь. Ых не стал спорить, но перед сном долго еще думал о полетах, и прикидывал, какой формы выбрать крылья. С той поры выходя к морю он каждый день тренировался, и не оставлял попыток отрастить себе крылья покрепче и понадежнее. Он уже решил что они будут темно-синими, и даже проделал две дырки на спине любимого оранжевого свитера. День деньской шаман просиживал на берегу, и перебирал в памяти нужные слова, не забывая при этом наигрывать Рыбе колыбельные. Но то ли слова нужные он запамятовал, то ли сосредоточиться как следует не сумел, а только крыло у него отросло лишь одно, и то какое-то полосатое. Зато на ладошке у каждой из трех рук почему-то открылось по глазу, а на лбу ни с того ни с сего выросло третье ухо. Не такое огромное и желтое, как два «родных», длинных и похожих на весла, а все-таки приятного мало. Лишние глаза приходилось все время зажмуривать, чтобы в них не попал песок, да и в руки теперь трудно было что-нибудь брать. Вдобавок ко всей этой красоте, вместо носа у шамана теперь красовался длинный слоновий хобот. То есть, конечно же Ых не знал, что хобот у него именно слоновий, он ведь в жизни не видывал ни хоботов, ни слонов, но от этого ему легче не становилось и бедняга совсем приуныл. Шла уже середина девятого дня, рыбьи слезы так и лились на песок не переставая. И вдруг, неожиданно, капать на голову прекратило, хотя вокруг дождь припустил даже сильнее. Ых поднял глаза. Бабушка Ду стояла над ним со своим смешным зонтиком и что-то искала в многочисленных карманах передника. — Я тебе тут пирожков принесла. Перекуси немножко. — Не настучал я сегодня на пирожки. — буркнул шаман, убирая со лба ненужное ухо — видишь, Рыба плачет, дождь идет, даже не знаю чем ее и утешить. Видишь, у меня на нервной почве сколько всего повыросло — и глаза и ухо, и это вот вместо носа. — Глупости! — фыркнула бабушка — Запомни, Ых: на нервной почве растут только бешеные огурцы, плаксивые сливы и истеричная морковь. А лишние уши вырастают от тоски и от нечего делать. Так что, поешь, приведи-ка себя в порядок, а потом разберемся, что делать. Ых только руками развел — спорить с бабушкой когда речь заходит о посадках все равно что ловить Нарглов в малине. Бесполезно. Поэтому он послушно откусил по половине от каждого пирожка, а вторые половинки побросал в воду грустному отражению Рыбы-Солнца. Отражение немножко повеселело и хитро прищурилась. Даже дождь теперь накрапывал реже. — Так что же это стряслось с нашей Рыбой? — спросила бабушка Ду, когда пирожки закончились — обычно она так долго не плачет. — Кажется, я очень ее обидел. Все таки, я совершенно не разбираюсь в беседах с рыбами. Вот с сурвами по грибы сходить это запросто. Или там морру на вечерние танцы позвать, — ещё куда ни шло, а тут как всегда. Не люблю дразнить рыбу-солнце, но дождя по другому не дождешься. Переживает, бедная, что у нее нет носков. Я бы связал ей хоть двести штук, или свои бы отдал да как она носить будет? — Свяжи ей свитер. — посоветовала бабушка — в свитер кого хочешь можно укутать. Даже Коллективное Бессознательное, а у него вообще никакой формы нет, не то что плавников или жабр. — А какое оно? — спросил любопытный Ых. — Оно дикое и невоспитанное, и все время подбивает всех на разные глупости и хулиганства, и щеголяет в малиновом свитере в ромашку. Я ему связала давным-давно, когда Рыба Солнце ушла на другую сторону мира. Зима была долгой, а Бессознательное приличные ухфы ни в один дом не пустят, да и на улице было холодно. И тогда мы с твоим папой напекли для него хлеба, и принесли свитер. Оно так замерзло, что сперва закуталось, а потом уже вспомнило, что так не умеет. Хлеб схватило и бегом в лес. Некультурное. Только его и видели. А уж на рыбу-то свитер связать и вовсе пустяк. Погоди, я мигом. Бабушка Ду вернулась с корзинкой пряжи, новой тарелкой пирожков и с кучей вязальных спиц. Ых конечно и сам справится, но в шесть рук оно как-то веселее. Шаман закрыл своими большими ушами бабушку со всем ее скарбом, и до вечера закипела работа. Только и слышно было как звякали спицы, да как по ушам снаружи барабанили капли дождя. — Почти готово. — заявила бабушка, когда день клонился к закату. Тут она достала из самого маленького кармашка в переднике кусочек радуги, ловко прикрепила его на воротник, и запрятала кончик между только что связанными петлями. — Всё, зови свою Рыбу, дари ей свитер, а потом чтобы сразу ужинать! — А ты как же? Давай вместе подарим. — Вот еще. Буду я с рыбами разговаривать. У меня своих дел полно. Пойду лучше компот новый сварю. Да и ты смотри не задерживайся, а то каша остынет. С этими словами бабушка выбралась на улицу и деловито засеменила домой. Ых весело встряхнул ушами, и обнаружил, что дождь, оказывается давно кончился. Великая Рыба-Солнце высунула свой любопытный нос из-под одеяла облаков и наблюдала, что интересного происходит внизу. — Рыба-Солнце! Эй, Рыба-Солнце! У меня есть подарок для тебя — крикнул шаман, хлопая ушами на ветру. И расправил свитер, подняв его повыше. — Завтра я отнесу его в горы, где ты отдыхаешь, и оставлю на самой высокой сосне. — Какой замечательный подарок! Лучше мешка носков. — улыбнулась Рыба — и как раз вовремя. Скоро я отправляюсь на другую сторону мира, а там первое время холодно даже мне самой, так что свитер придется кстати. Спасибо. И довольная Рыба повернулась к нему своим синим боком и отправилась на покой. Домой шаман возвращался под умиротворяющий шорох садовых лишен. Лишневые деревья называются так потому что вырастают не из обычных семян, а из лишних вещей, которые были когда-то потеряны. Поэтому, хоть одно такое деревце росло в саду у каждого порядочного ухфа — как же иначе? Всем иногда случается посеять любимое колечко, заколку для волос, гвоздь или старый ботинок. А уж дом Ыха и его бабушки был окружен целым лишневым садом. Сколько здесь в свое время было потеряно красивых бусин, волшебных камушков, поварешек, пуговиц и тазиков для варенья уже и не счесть. А самая старая лишня когда-то проклюнулась из погремушки самого И-Ка-Дэ. В её тени теперь скромненько примостились бабушкины поющие помидоры и грядка желтого рапса. Уже подходя к крыльцу, Ых чуть не споткнулся в темноте — прямо посреди дорожки за время дождя вырос пушистый, совсем еще юный саженец. А на верхушке у него уже зрел крохотный, синий носочек в крапинку. Точь-в-точь как потерянный!