Всего лишь ночь

Миры. Сколь много огромных и бесконечных пространств пересекаются в маленьких точках, образуя миры. В бесконечной реальности плывут маленькие клочки жизни, плывут, и даже не подозревают о том, что где-то ещё находятся иные миры, полные своих маленьких забот и проблем. Мощные и мрачные империи расстилаются безбрежным морем в одних и точечные племена, лишь недавно начавшие приручать животных, в совершенно других, но столь похожих мирах. И все они существуют в одном времени и одной реальности, но им никогда не суждено пересечься из-за слишком далёких, но одновременно чарующе близких пространств. Лишь подняв взгляд к небу и увидев полыхающие огоньки звёзд из-под полуопущенных ресниц, можно узреть поистине странную реальность. Казалось бы, просто протяни руку и коснись этих звёзд, услышь песнь их жизни, пойми переживания и станешь Богом, но как бы пальцы не тянулись к небу, им никогда их не достичь. Что бы ты ни делал, но эти далёкие светлячки навсегда останутся светлячками, гаснущими с наступлением утра и уносящими с собой все свои тайны, загадки… И песни. Катарина любила ночное небо. Любила его так же, как любила запах лаборатории и бас виолончели. Любила и боялась одновременно, ведь с приходом темноты, появлялись не только сны… Она сидела у окна, скучающе подпирая впалую щеку рукой. Чуть слезящиеся глаза постоянно норовили закрыться и утянуть в сладкую дрёму, но упрямый разум раз за разом не позволял сознанию уплыть на мягких волнах сна. Девушка ждала исчезновения последних пар, гуляющих в ночи, в надежде увидеть что-то скрытое при свете дня, затеряться в пучинах нежного запаха ночных кроксов и лилий, что всегда норовили открыть свои длинные лепестки поздно ночью и источать аромат жизни, столь любимый атарами, сумрачными котами, всегда овеянными лёгкой сероватой дымкой заблуждения и обмана. Только прибыв в этот мир, Катарина и помыслить не могла, что ночью распускаются цветы, самые прекрасные на свете. Что именно глубокой ночью, когда всполохи людских жизней почти угаснут, погружённые в печальные и радостные сны, небо распыляется, образуя невыносимо яркие блики далёких огней, складывающихся в переливающееся холодными цветами созвездия, превращающихся в отблески волшебных заклятий из книг. Эйфория от одного вида тьмы, расстилающейся далеко вверху, лишь изредка пронзаемой уколами тонких звёзд, всегда приходила одинаково для неё. Сначала, когда самые первые звёздочки, ещё небольшие, слабо мерцали и терялись на фоне луны, она ощущала, как по телу осторожной волной стекает дрожь, вызывая мурашки. Обычно в такие моменты она ощущала флейту, тихо поющую свою слабую, тихую песню, отдающую на языке полынью и горечью потерь. Девушка всем естеством тянулась к этой лёгкой, всегда разной мелодии, надеясь услышать её хоть чуточку громче, понять, осознать, принять… и узнать… ощутить то место и то время, когда она могла её услышать. Это всегда начиналось неожиданно. Просто одна звёздочка падала с ночного неба. Она летела куда-то вниз, куда-то в даль, надеясь обнаружить что-то ценное для себя где-то там, за далёким горизонтом, потом замирала, будто раздумывая, за тем ли она гонится, и срывалась обратно, желая вернуться к братьям и сёстрам на небосвод, но не могла. И кружила, кружила, кружила… сначала одна. Потом маленькой капелькой к ней слетала вторая, радостно сверкая своими короткими полными света лучами. За ней третья, почему-то пухлая и больше похожая на глупого вельможу, важно переваливаясь с боку на боком, а потом глуповато срывалась, зацепившись за кого-нибудь… И каждая новая спускалась ниже своим собственным, неповторимым способом. Катарина изредка давала им имена. Она всегда отличала своих любимчиков от других, обычных звезд. Они всегда были иными. Странными, чудаковатыми. Тихими. Их мелодии всегда были неузнаваемы, игрались на каких-то своих, совершенно неизвестных или же забытых разумом девушки инструментах. Они светились иначе. Они не были каких-то ярких цветов, они были… они просто были. Были такими, какие они есть. Не пытающимися спрятаться за первой луной, не растворяющимися в её красновато-жёлтом сиянии. Девушка всегда ощущала те лёгкие мотивы, что несли в себе кружащие в светлом танце огоньки. Игривая скрипка, стойкий ксилофон, иномирный вибраслэп… и всегда за ними лёгкий удар в гонг. Это падала маленькая абсолютно белая звёздочка, чем-то напоминающая маленького птенчика, выпавшего из гнезда. Она беспомощно сверкала лучиками и хотела вернуться, но… не могла. Под нотки гобоя, со звонким смехом на устах звёздочки сходились и расходились, то и дело норовя игриво блеснуть рядом с соседкой… Именно в этой игре всегда приходили они… барабаны. Сначала лёгкие и незаметные удары, а потом резко бьющие сквозь сознание напрямую по восприятию, заставляя закрывать глаза, склонять, голову, подчиняться. Вместе с ними начинали трубить трубы и… Звёзды рассыпались в стороны, прячась друг за дружку, от беснующихся небес. Катарина прямо-таки ощущала вместе с музыкой топот тысяч сапог по пыльной дороге, ведущей к замку в осаде, хранящему в своих недрах что-то столь ценное, что сами Боги были готовы снизойти до простых смертных и вторгнуться внутрь, сметая каменные врата, в первых рядах. Внутри неё всегда всё сжималось и она с ужасом в глазах, отражающих тьму и алую луну, смотрела за тем, как из-за домов выползает белый гигант — второй спутник этой планеты, этого мира. Он ведёт за собой абсолютно одинаковых звёзд, точно таких же, как те, что были, есть и будут в её первом мире, лишённом магии, где эти маленькие белёсые светлячки лишь угрюмо взирают из далёких глубин бесконечного космоса. Они загоняют остатки разноцветных звёзд наверх, кружа их в смертельном танце. Стоит лишь отвлечься на секунду, перевести взгляд на иную светящуюся точку, как предыдущая складывает лучики в себя и исчезает, растворяясь во тьме, сдаваясь под натиском ужасного белого врага. Катарина ощущает, как по её скулам стекает влага, оставляя за собой чуть щиплющие следы, солоноватые на вкус. Она чувствует, как капельки слёз падают на заледеневшие ладони, совсем некрасиво вцепившиеся в подоконник. Их сводит судорогой, отчего тяжело ими даже слегка пошевелить, импульсы почти не доходят до кончиков пальцев. Сердце бьётся в бешенном темпе, сбивая дыхание, заставляя раз за разом широко открывать рот, вдыхая кисловатый воздух, издавать слабые хрипы, чувствовать неотвратимую тяжесть чужих потерь. И тут начинает играть орган. Тяжёлые ноты. Тяжёлые звёзды. Начинается крупный звездопад, срывающий с небес мало мальски устоявшиеся на своих и чужих местах огоньки, поглощающий всё больше и больше небесной темноты. Девушка ощущает лёгкий ветерок, будто бы прошедший сквозь хрусталь окна. Яркие звёздочки меняют цвета и сжимаются, вспыхивая сверхновыми. Неоново голубые и синие, солнечно оранжевые… Орган затихает под натиском рояля, трубы больше не звучат. А небо раскрашивают брызги необычных переливающихся цветов, вобравших в себя всю звездную массу. Скрипки вновь вступают в ход, к ним присоединяется контрабас, трубы, фагот и валторна. Их мелодии причудливо переплетаются, объединяя несовместимое, и небо начинает играть, играть и играть… Девушка ощущает финал. Мелодичная музыка становится всё громче, добавляются всё новые и новые инструменты и… Одна из звёзд летит вниз. Прямо к окну, за которым прячется Катарина. И вместе с ней встаёт третий спутник. Астор. Морского цвета, спутник, означающий покой и сон. И когда кажется, что до звезды можно дотянуться рукой, глаза девушки смыкаются, вместе с последним звоном…

* * *

Веки Катарины открываются неохотно. Медлительно и невероятно лениво, но вместе с тем неотвратимо. В голубых глазах отражается красноватая пелена, дымка жаркой крови и вони. Девушка судорожно вздыхает, ощущая на шее три нити, плотно обвивающих хрупкую кожу и невыносимо сильно давящих. Из лёгких вырывается кашель, и Катарина натужно хрипит, надеясь сдёрнуть удавку. Хоть в этот раз. Бесполезно. Становится чуть легче дышать. Неизвестный мучитель отпускает, но не освобождает жертву. Но важно ли это? Катарина ощущает это уже на протяжении многих лет. С тех самых пор, когда ступила на кривую дорожку правозащитника и запятнала руки в крови. Грязной и мерзкой кроваво-красной крови, пахнущей металлом и болью. Крови, которую она ненавидит. Даже само это слово вызывает внутри неё болезненные спазмы. Она медленно поднимается, ощущая, что руки, замёрзшие до состояния льдинок, болезненно отдают иголками в кончиках пальцев. Влажная, наполовину затвердевшая одежда отдаёт слабым запахом разложения, а голова кружится, от передозировки столь знакомыми каждому хирургу ароматами анестетика и крови. И яда. Личного яда Катарины, запахом которого пропиталась вся её одежда, провоняли волосы и кожа. Её сгибает пополам натужный кашель, вырывающий изнутри кусочки плоти и ошмётки желеобразных сгустков бордовой жидкости. Её мутит, в голове расстилается болезненный туман, а желудок начинает протестующе скручиваться, отдаваясь рвотными позывами выше. Посмотри на неё… Шелестящий шёпот доносится откуда-то со стороны, но Катарина даже не слышит его. Её тело то и дело скручивают судороги боли, вызванные не столько действием яда, сколько безнадёгой, клубящейся вокруг полуматериальным маревом. Живая… Ты тоже её помнишь? Голоса становятся чуть тише и слышны первые хрипы, отдающие в сознании девушки лишь далёким тревожным звоном, плохо отвлекающим от её же состояния. Катарина пытается прочистить горло, в котором встало что-то большое и вязкое. Мерзкое. Кисловатое на вкус. Я помню свою смерть… Катарина кашляет сильнее, ощущая сильную головную боль и тошноту, отдающую тупыми спазмами где-то внутри. Она не может вдохнуть. Не может произнести и слова. Просто всё громче хрипит, кашляет и заваливается вперёд, на колени. А помнишь те гранаты? Из её глаз текут слёзы, щедро сдабривая мёртвую красноватую землю, слишком сухую, чтобы на ней смогло вырасти что-то в ближайшие тысячелетия. Это единственное, что замечает угасающее сознание. Тот парализующий газ? Толчок. Безвредный со стороны, но спасительный внутри. Изо рта густым потоком хлещет тёплая полужидкая кровь вперемешку с затвердевшими и желеобразными кусками. Девушка что-то хрипит, ощущая, что смерть дышит в затылок. Её глаза начинают закрываться, предчувствуя скорый конец. Удавка на шее предупреждающе натянулась. Как мы задыхались от этого яда? Слышится гнусный смех. Катарина из последних сил поворачивает голову в бок и видит его. Их. Тела. Испещрённые язвами. Уродливо собранные. Полные нагноений. Окровавленные. Разрезанные. Сшитые. Свёрнутые. Сотни голов, вывернутых под неправильными углами. Длинные разорванные языки. Надутые мышечные ткани, выпирающие то тут, то там. Они шевелятся. Пожирают друг друга. Поглощают куски душ. Рвут тела. Уродуют и без того мерзкие лица. Смеются. И говорят. Говорят. Говорят. Говорят. Говорят-говорят-говорятговорятговорятговорят… Она жива! Она их создала! Она убила меня! И меня! И меня! И меня! Девушка в ужасе подскочила со своего места, почувствовав резкий толчок адреналина. Кровь буквально закипела, с ужасающей скоростью проносясь по венам. Разорвала своими бомбами! Отравила своими ядами! Предала! Оставила умирать! Безразлично обошла! Тела двинулись к ней. Они тянули свои гнилые руки. Скалили полупустые смердящие челюсти. И ползли, разрывая подвернувшихся под когтистые лапы собратьев. Убийца! Чудовище! Монстр! Я не должен был умирать! Катарина увидела маленького мальчика в груде монстров. Блёклого, с лопнувшими и вытекшими глазами. С оторванным скальпом. А потом девочку. С вырванными зубами. Нас пытали! Потому что ты не успела! Не захотела нам помочь! Бросила нас! А потом отравила своими мерзкими бомбами! Девушка попятилась назад, пытаясь как-то откреститься руками. Но не могла. Чудища ползли лишь быстрее. Приближались. Сближались. Желали убить. Подчинить. Отомстить. Зарыть живьём. А потом Катарина с пугающей точностью поняла. Не монстры. Люди. Убитые ею же люди. Террористы. Мирные жители. Пострадавшие от её ядов. От её газов. От её главного оружия. Мы тебе верили! Мы на тебя надеялись! Мы были в тебе уверены! Она сеяла смерть. Преднамеренно. Не задумываясь. Убивала чужими руками, просто создавая свои яды и составы. Синтезируя. Концентрируя. Переводя из одного агрегатного состояния в другое. Давая другим изобретателям почву для разработок. Ты убийца! Ты отринула семью! Эгоистка! Катарина рухнула, не удержавшись на негнущихся ногах. Её трясло так, будто она была в лихорадке. А перед глазами вставали картины прошлого. Она клялась защищать безопасность людей, но вместо этого разрабатывала оружие, которое лишь убивало. Которое никогда не служило мирным целям. Никогда. Она сама убивала. Обливала кислотой и вводила яды, наблюдала и записывала все результаты исследований. Расстреливала на заданиях и взрывала. Ценитель порядка. Хранитель жизней. Защитник. Не способный защитить даже от себя. Голоса глумились над ней. Давили на неё. Катарину трясло от ужаса и запертой глубоко внутри боли. От осознания правды. Опять. Горло стянуло удавкой, будто бы взывая к чистому разуму, но… пустое. Она виновата в этих смертях. Она — убийца. Она — монстр. Они — не чудовища. Они — жертвы. Её жертвы. Все эти смерти на её совести. А ведь если вдуматься, то… Её близкие ведь тоже погибали от её рук? Девушка упёрлась спиной в чью-то жёсткую ногу. Зря не оглядывалась. — Привет, Ката… — чуткий и знакомый до боли и оскомины на зубах голос. Катарина дрожит, боясь поднять голову и увидеть его. Вновь. Встретиться с этими мёртвыми глазами в поединке. — Посмотри на меня, Ката… — он улыбается. Она слышит это по голосу. И, конечно же, поднимает голову, ощущая, что совершенно не хочет его увидеть. Но она видит. Половины лица просто нет. Снесено взрывом. Вторая испещрена мелкими ранами и наростами. И отовсюду торчат могильные черви. Шевелящиеся, противные, до ужаса реалистичные. — Помнишь, как оставила меня там умирать? — он улыбается одним уголком рта, оставшимися гнилыми зубами, с которых падает вниз чёрная земля. — Помнишь, как бросила меня там, прекрасно зная, что можешь спасти? А я ведь кричал. Звал тебя. Молил о помощи. — он переходит на свистящий шёпот. Девушка трясётся и пытается убраться от него подальше, но он хватает её единственной рукой, окрапляя тухлой кровью из разодранной культи. — Тогды ты должна была умереть. Ты. Не я. Ты. Ты! Ты! Ты и только ты! Гнилая мразь, бросившая своих близких на растерзание террористам! Девушка трясётся в ужасе, ощущая, как крошатся плотно сжатые зубы. Это она должна была умереть. Не они. Она. Она должна была тогда остаться в том здании и погибнуть от взрыва бытового газа. Она должна была умереть, чтобы больше не было тех смертей. Только она виновата во всём. И только ей нести ответственность. До конца её жизни. До самых последних дней. Катарина засмеялась. Она сама всегда затягивала эту удавку.

* * *

— Что с ней?! — Голос Тарраена гулко разнёсся по полупустой спальне. Синие волосы были на диво сильно взлахмачены, а сам демиург, выглядящий как молодой парень, был невероятно шокирован. — Перерезала вены. Точнее, попыталась. — Аарон запустил пальцы в свои чёрные как смоль нечёсанные космы, прикидывая, где девушка хранит энергетики. — Повезло, что я решил заглянуть попьяни и поныть о том, что меня опять в наследник пророчат… Оба замолчали, наблюдая за повернувшейся сбоку на бок девушкой. Белобрысая пробормотала что-то невразумительное о мешающих ей спать ранних пташках сквозь сон и устроилась поудобнее, прижав к груди подушку. — Как такое… — Возможно? Она ведь позитивная и весёлая, хоть и довольно тихая. Да и не унывает никогда? Тар. У всех есть слабости. У большинства оперативников — кошмары, связанные с не спасёнными жертвами. Она — не исключение. — Но ведь раньше такого не было? — Было. Всегда было. Со всеми. По статистике, в месяц у нас выпиливаются пятеро оперативников, не выдерживая таких нагрузок в одиночку. Поэтому мы все дружно спим под сильными транквилизаторами, да ещё и в компании с кем-то, чтобы не натворить дел. Она отрубилась на подоконнике, опять звёзды посмотреть захотела. А чтобы увидеть побольше из этого ночного фаершоу медикаменты не приняла. — «второй раз за всю жизнь», мысленно добавил демон, разглядывая безмятежное лицо спящей. — И… — А ты то куда спетлял ночью, м? Разве ты у нас не затворник, обхаживающий мою единственную духовную сестру? — Аарон цинично ухмыльнулся, прекрасно осознавая свою ложь. — Я здесь только по твоей личной просьбе. Не более. — Тарраен печально вздохнул. Как бы то ни было, девушка была хоть и непривычного для него типажа, но могла быть только другом, в его понимании. Слишком уж много ограничений создавали вокруг себя сотворённые. Оба вновь замолчали. Аарон раздумывая, как обезопасить одного из последних и самых близких друзей, Тарраен — как он мог пропустить такой немаловажный факт, как столь явная слабость. Потерять доверие приятеля из-за несчастного случая в его планы не входило. — Не думал о переводе на *******? — это… хорошая мысль. Танцующих небес там не будет.