It's a trip!

Крейг не любит шумные сборища, алкомарафоны и просыпаться с похмельной амнезией на следующее утро. В чужой постели. Без каких-либо идей, как он туда попал. Боже, почему он просто не может джантировать прямо в свою комнату, как это делали герои романа «Звезды — моя цель». Все очень просто. Нужно лишь закрыть глаза и представить место, в котором ты хочешь оказаться. Телепортация… перемещение в пространстве усилием воли. Крейг жмурится, представляя свою прекрасную, уютную комнату. Просторную и чистую, но без фанатизма или намеков на ОКР. Мягкий ковролин под ногами, светлая мебель, синее покрывало и постеры Красного гонщика на стенах, как маленький привет из прошлого, вперемешку с плакатами фильмов Скорсезе и Тарантино. Крейг считает, что его комната — лучшее место во Вселенной. Единственное место, где он может по-настоящему расслабиться. Книги аккуратно расставлены в алфавитном порядке («да твою ж мать, Руби, нет у меня чертового ОКР, я просто расставил их так для удобства поиска») корешок к корешку. На самой нижней полке диски с его авторскими фильмами, еще ниже — короткометражки совместного производства с Томасом. Слева в углу — штативы, тележка с рельсами для скользящей съемки, пара мощных фонарей и коробка со скрученными кабелями. Ничего лишнего. Все на своих местах. Крейг так увлекается, проваливаясь в собственные грезы «о лучшем месте на земле», что аж вздрагивает, когда открывает глаза и видит совсем незнакомую обстановку. Черт, тихо стонет Крейг. Джантировать не получилось. Хотя ничего удивительного. В отличие от Джанте его жизни ничего не угрожает. Ну, разве что он может умереть от неловкости прямо на месте. Зажатый между двумя обнаженными телами, одно из которых принадлежит паскудному Маккормику, которому подобные пробуждения явно не в новинку, и Твику, с которым они встречались когда-то очень давно. Когда еще были детьми. А на деле — целую вечность назад. Под которым он стонал всю ночь, умоляя оттрахать его как следует. Ебаный стыд, думает Крейг, приподнимая гудящую с похмелья голову. Он ловит свое отражение в зеркале туалетного столика, заваленного косметикой и всякими женскими штучками. На него смотрит недовольный и встрепанный парень с ожерельем из сочных засосов во всю шею. Крейг откидывается обратно на подушки и принимается разглядывать резное изголовье кровати. Оно все завешено коллажами, полароидными снимками, цветными гирляндами и побрякушками от дурного глаза. Комната благоухает, словно фруктовая корзинка. Девчачьи обои в мелкий цветочек, куча платьев свалена на широкую спинку кресла, подушки и пуфики раскиданы без всякой логики. Стопки тетрадей и книг на столе, на полу, на подоконнике. Комната Бебе похожа на карнавальный шатер. Крейг не понимает как можно нормально существовать в таком бардаке. Он отвлекается на эти мысли, стараясь не думать о собственном фиаско с экстази, о потере контроля (и какой только черт дернул его попробовать эту хипарскую хрень?), о ночном рандеву на троих, которое они устроили, пока не оказались в одной постели. В комнате Бебе Стивинс. Блядь. *** — Привет, Кракен, — улыбается Рэд, вытирая стаканы бумажными полотенцами. На ней свободная клетчатая рубашка, накинутая на джинсовый комбинезон, с подвернутыми до локтей рукавами. Ее ярко-красные волосы собраны в неаккуратный пучок, кожа, свежая и чистая, усыпана родинками. На груди значок с надписью: «Я бармен, а не ваш психотерапевт». Они никогда особо не общались, но Крейг все равно считает, что Рэд классная. — Ненавижу вечеринки, — вместо приветствия Крейг усаживается за импровизированную стойку и роняет голову на сложенные перед собой руки. — Для человека, который не выносит вечеринки, ты как-то подозрительно часто на них бываешь. В точку. Для человека, который не напивается до поросячьего визга и старается держаться подальше от наркотиков, школьные тусовки — его маленький персональный ад. — Хочешь сказать, что на самом деле я латентный тусовщик? Рэд смеется и треплет его по волосам, придвигая ближе нарисованную от руки алкогольную карту. О, эта девчонка знает, как достучаться до его сердца. — Выпей, — предлагает она. — Полегчает. Стэн рядом потягивает Белый русский, играет с трубочкой, неосознанно флиртуя с ними. Он всегда такой, когда напьется. Уверенный в собственной неотразимости. Считает, что все от него без ума. Придурок. Он даже не подозревает, как сильно в такие моменты становится похож на своего папашу. Если бы кто-то сказал ему об этом, Марш впал бы в пожизненную депрессию. — Хочешь я поцелую тебя по-французски, — предлагает Стэн, повисая на его плече и наклоняясь ближе. — Отвали, Стэн. — Ты такой зануда, Такер. — Ага, — легко соглашается Крейг. — Занудства во мне примерно столько же, сколько в тебе пидорства. — Я тоже тебя люблю. Они молча чокаются. Подъеб засчитан. На самом деле Крейг не имеет ничего против тактильных взаимодействий. Поцелуи — это приятно, объятия после секса — тоже по-своему хороши. Но у него есть нерушимое правило: ни с кем из школы, ни с кем из Саус Парка. Он мотивирует свое решение тем, что просто не хочет, чтобы кто-то в их городке шептался за его спиной. Обсуждая, например, размер его члена, какие позы он предпочитает, какие у него фетиши, что Крейг любит в сексе, а что считает неприемлемым. Исключением является разве что Томас, с которым после пары бутылок пива они иногда могут подрочить друг другу. Это никогда не затягивается дольше, чем на десять минут. Никаких поцелуев до и объятий после. Но Крейг заводится с пол-оборота, когда Томас хватает его за шею и скулит, прижавшись к нему всем телом. Он горячо и отчаянно матерится, называя Крейга «грязным пидорасом», а после всего они притворяются, что ничего не было. Они дружат уже много лет. Их свела вместе любовь к странным и жестоким фильмам и ненормальная влюбленность Такера в чужую болезнь. Крейг так и не представил его перед компанией. И в этом случае, положа руку на сердце, он может честно признаться, что это не его малодушные загоны. Хотя нежелание делить с кем-то Томаса тоже имело место быть; и все же таких социофобов, как он, стоит еще поискать. Так что вроде как никто не остался в обиде. Да, никто не в обиде. И ни о какой ревности не может идти и речи. Томас прекрасно знает о поездках Крейга в Денвер. Каждую четную неделю. О его секс-свиданках с парнем старше Крейга на пять лет, с которым он познакомился через блядский Тиндер. Однако чего не знает о нем даже Томас, так это то, что Крейг просто обожает, когда, отсасывая, в него проталкивают сразу три пальца. Или когда нагибают и грубо берут сзади. Возможно, когда они с Томасом переберутся в Портленд и, как мечтали уже давно, поступят на режиссерский факультет, он станет гордым и независимым геем. А пока… пока он живет в гребанном Саус Парке, где самое безобидное прозвище для таких как они — «друзья Дороти» — ни о каком каминг-ауте не может быть и речи. Детям можно (потому что перебесятся и забудут), а взрослым — нет. Крейг не знает, когда должна наступить та самая долгожданная зрелость, когда он уже почувствует ее на собственной шкуре. Немного подумав, он заказывает у Рэд Олд фешн. По всей видимости коктейль не пользуется большой популярностью, зато входящий в состав бурбон кажется очень кстати. Крейг подозревает, что, как и в Маккормике, в Ребекке есть что-то ирландское. Во-первых — ее невозможно перепить. Во-вторых — она умеет доставать нужные вещи буквально из воздуха. Волшебство. Магия. Если эти двое когда-нибудь окажутся за решеткой — не пропадут. — Он подходит тебе, — говорит Рэд, имея в виду коктейль (конечно же, коктейль, а не Твика, на которого он пялится уже весь вечер. В конце концов, откуда ей знать?). Она едва заметно усмехается, разминая коктейльной ложкой свежую апельсиновую мякоть и сахар, пропитанный биттером. — Ты тоже немного старомодный. Лед бурбона прокатывается по горлу огнем, проходит дальше, приятно обжигая пищевод. Во рту оседает вкус. Сладко и горько. Крейгу нравится. — Спасибо, — совершенно искренне благодарит девушку Крейг, после чего удаляется на задний двор, куда сейчас перекочевала остальная тусовка. Сегодня за диджейским пультом стоит Токен, а значит вечеринка будет, что надо. Своими миксами Блэк и мертвого из могилы поднимет. Устроит пятничную лихорадку, заставит плясать, пока подошвы на ботинках не задымятся. Крейг салютует ему коктейлем, Токен улыбается, показывает большой палец и врубает «Пятница для влюбленных» The Cure. Крейг хочет обнять этого красавца-парня. Вечеринка становится совсем чуточку менее отстойной. Он улыбается и оглядывает толпу счастливых старшеклассников. Поднимает камеру и фотографирует танцующего и раздетого по пояс Маккормика. Вместе с Бебе они устраивают какие-то дикие психоделические пляски у бассейна. На нем ее короткие джинсовые шорты, и их лица усыпаны яркими блестками. Похоже, что сегодня они вдвоем решили закосплеить Дэвида Боуи в образе Зигги Стардаста. Рядом на шезлонгах расположились Венди, Кайл и Твик. Они горячо спорят о чем-то важном и серьезном: о феминизме, проклятых республиканцах и об осознании важности выбора. Даже если выбирать приходится между Гигантской клизмой и Сэндвичем с дерьмом. Такеру кажется, что он всю жизнь стоит перед подобной дилеммой. Крейг не замечает, как заглядывается на Твика. Тот вырос, поумнел, обзавелся собственными интересами и избавился от тревожности. Рубашка с коротким рукавом нежно-оливкового цвета выгодно оттеняет едва тронутую золотистым загаром кожу. Крейг смотрит на его руки, длинные и сильные пальцы с едва сбитыми костяшками, маленькие трогательные татуировки на предплечьях, веснушки-родинки. Вашу ж мать. Скинув ботинки и закатав брюки, он опускает вытянутые бледные ступни в воду, поджимает длиннющие пальцы. Крейг ловит его в объектив, приближает камеру — приближается сам, фокусируясь и делая несколько кадров, которые он точно не покажет ни одной живой душе в этом городе. Он чувствует себя конченым фут-фетешистом, залипая украдкой на ноги Твика, но никак не может оторваться от этого зрелища. Как-то неуловимо, но время преобразило Твика до неузнаваемости. Он вытянулся, разлетелся в плечах, научился самостоятельно застегивать рубашки. Похоже, что интенсивная терапия и занятия боксом пошли ему на пользу. Крейг успевает взять у Рэд еще один коктейль и понаблюдать за Твиком с разных точек и ракурсов. Твик чертовски естественно смотрится в кадре. Особенно когда не знает, что за ним наблюдают. Крейг предложил бы ему сняться в его новой короткометражке, да только знает, что Твику это уже неинтересно. У Твика куча планов на жизнь: за несколько лет он успел выучить уже три языка и теперь начал мучить китайский, что кажется Крейгу уже совсем невероятным. Крейг с трудом изъясняется на своем родном наречии, и вообще иногда ему кажется, что нормально общаться у него получается только посредствам языка кино. Или секса. Да, в этом он хорош. Уж поверьте. Крейг вспоминает, как однажды по неосторожности он пошутил про китайскую угрозу. Твик тогда посмотрел на него, как на конченного придурка. Смеялись все, кроме Венди, а Твик просто встал и молча вышел из класса. Это было полгода назад, и с тех пор они почти не общались. Крейг слышал, что Твик собирается улететь вместе с Маккормиком в Берлин, чтобы изучать там социологию. Крейг пытается понять, когда эти двое успели так спеться. И самое главное — когда Твик успел стать таким «нормальным». Пару месяцев назад Кенни помогал ему со съемками последнего фильма. Крейг пытался не спалиться и «незаметно» разузнать о подробностях. Маккормик ржал над его попытками как не в себе. А затем просто махнул рукой и сказал: «Да это пока не точно». «И что ты будешь там делать? Ты хоть немного знаешь немецкий?» Кенни взрывается, раскалывается и смеется пуще прежнего. «А зачем?» — спрашивает он, пожимая плечами. — «Все сейчас говорят на языке доллара. А что я буду там делать, я пока не придумал. Может буду позировать художникам, сниматься для каталогов, в кино или в социальной рекламе Твика. Нельзя же такой красоте пропадать зазря.» Крейг тогда только фыркнул и отвернулся. Беспечный идиот. Хотя таким обычно и удается урвать свой счастливый билет. Возможно, это все чертов Саус Парк. Проклятый токсичный городишко, который не дает им развернуться. И как только они уедут, все завертится. Может быть… — Будешь так пялиться, сломаешь себе глаза, — голос Маккормика вырывает Крейга из собственных мыслей, бьет по ушам и возвращает обратно в реальность. Твик оборачивается на шум, и Крейг отчетливо ощущает, как его сердце начинает ныть, когда их взгляды неловко налетают друг на друга и тут же разбегаются в разные стороны. Просто подойти и заговорить. Извиниться? Ведь потом он уедет и будет уже поздно. И Крейг больше не увидит его, но… разве Твику нужны какие-то дурацкие извинения от эмоционально отбитого придурка Такера, срок годности которых уже давно истек. Вряд ли. — Чего невесел, Такер, — Кенни присаживается рядом, полностью смещая фокус его внимания на себя, и протягивает наполненную до краев рюмку текилы. Крейг усмехается и перехватывает предложенный ему шот. Внимательно наблюдает, как Кенни, лизнув собственное запястье, высыпает на него соль, берет дольку лайма. — Хочешь? О да. Крейг хочет. Очень сильно хочет. Ударившись рюмками, они опрокидывают в себя текилу. Морщатся. Крейг хватает Маккормика за запястье и подносит к своим губам, слизывая дорожку соли. — Хочешь еще? — приподняв одну бровь, Маккормик наклоняет голову и подается вперед, облизывая губы. — Я хочу… —  «вас» едва не вырывается у Крейга, но он успевает вовремя прикусить язык. Боже, ну почему стоит ему немного пригубить, как он сразу же слетает с тормозов и у него активируется режим «пещерного человека». Еще немного и он начнет говорить простыми глаголами. Крейг ненавидит терять контроль. — Я хочу выпить еще, — немедленно поправляет он самого себя. — Не-е, — тянет Кенни и заговорщицки улыбается. — У меня есть идея получше, пойдем. И он тянет его, поднимая на ноги, тащит за собой в подвальчик Бебе, где их уже ждет неразлучная парочка в лице Стивенс и Донована. А еще Рэд, Твик, Стотч и гребаный Стэн Марш. Неплохая компания собралась. Самое оно, чтобы снять какой-нибудь трэшовый фильм про зомби-апокалипсис. Где герой, которому вы больше всех сочувствуете (Кенни), умрет в самом начале, а бесячий придурок (Стэн Марш) останется последним выжившим. Жизнь несправедлива, и кино тоже не знает пощады. Когда Крейг понимает, зачем именно они спустились сюда, становится слишком поздно. Он уже готов свалить, но чертов Маккормик снова хватает его за руку, усаживая рядом, а затем неожиданно целует, пропихивая в рот марку. Блядь. Какое же блядство, думает Крейг, сплевывая на пол. Но куда там, вся кислота, которая была на бумажке, уже впиталась через рецепторы на его языке. — Какой же ты мудак, — цедит Крейг, утирая губы. Он чувствует на себе взгляд Твика, и благодарит всех известных ему богов за то, что его лицо неспособно краснеть. Кенни смеется и пытается приобнять его за плечо, но Крейг сбрасывает его руку и отворачивается. — А это было горячо, — присвистывает Бебе, отбивая пять Рэд. — Может повторите на бис? — Да, и меня, меня поцелуй, Крейг, — бесстыдно ржет Стэн и делает идиотское лицо. — Отвали, петух бешеный, — произнеся это вслух, Крейг распахивает глаза, не понимая что происходит. Звук его голоса будто отделяется, приобретая плотность, фонит эхом. Петух. Петух бешеный. Бешеный петух. Когда он сказал это: секунду, минуту назад? А может прошел уже час. — Ребят, вы тоже это чувствуете? — глупо хихикает Баттерс, уставившись удивленными и широко распахнутыми глазами на собственные руки. — Я чувствую фактуру. И звуки. Они цветные! Вау. — О, кого-то уже накрыло, — весело произносит Рэд, отпивая из стакана немного лимонной содовой. Эту леди ничем не проймешь. Наверное для них с Кенни это как слопать пару леденцов. Ничего особенного, просто — как повысить уровень сахара в крови. Крейг радуется, что не он один чувствует все это. Но это слишком много для одного маленького человека. Еще чуть-чуть и его разорвет от нахлынувших ощущений, желания близости и невозможности преодолеть свои и чужие границы. Еще немного и его накроет противная, липкая паника. Глядя на друзей, на их веселье, на то, как легко и свободно они общаются между собой, Крейг чувствует себя каким-то пришельцем. Предательски лишним в этом теплом и тесном кругу. Время тянется, проваливается в воронку трипа. Он хочет уйти, раствориться, исчезнуть. Перестать наконец чувствовать. Потому что взять это под контроль уже невозможно, и он не справляется. И ему страшно. Еще немного и все это превратится в хантеровский бэдтрип или в сцену из фильма «Под кайфом и в смятении». Но, как и всегда, на выручку приходит Маккормик. Потому что: кто еще, если не он? Кенни улыбается, ярко и по-доброму, так как умеет только он один, он берет Крейга за руку, согревая и успокаивая своим теплом. — Все хорошо, Крейг, успокойся, мы все тут в одной лодке. Ты в хорошей компании, мы все здесь тебя любим, несмотря на то, что ты можешь быть той еще противной задницей. Крейг поднимает глаза и видит. Он действительно впервые видит Кенни таким, какой он есть. Без глупых ужимок, заигрываний и всех пошлостей, которые лезут из него время от времени. Крейгу кажется, что он видит расплывающийся ореол света над его головой. Он впивается в него глазами и задает совершенно идиотский вопрос: — Кенни, ты ангел? Кенни смеется, запрокинув голову, волшебный нимб слетает с его головы и превращается в обычную энергосберегающую лампочку. Он кладет ладонь на плечо Крейга и кивает. — На этот вечер я твой личный ангел-хранитель, — он подползает к нему на коленях и крепко обнимает. Крейг чувствует, как чужое сердце бьется рядом с его собственным, и просто хочет раствориться в этом объятии. Остановить прекрасное, но ускользающее мгновение. Но все становится еще лучше (страннее, безумнее?), когда Кенни кричит поверх его головы, агитируя остальных присоединиться к массовым обнимашкам. Первым пристраивается Баттерс, за ним Бебе и Рэд. Они валятся на мягкий пыльный ковер одной большой дружной кучей, сплетаются ногами и руками, и Крейг окончательно теряет себя. Все остальное вспоминается короткими, но яркими вспышками. В этот вечер Крейг пробует все, на что никогда не решился бы до этого: танцы, прыжки в бассейн и дружное подвывание в караоке под Бритни Спирс. После всего Крейг отдыхает, развалившись на шезлонге. К нему подсаживается Твик. Они наконец-то могут поговорить, и в первую очередь Крейг извиняется, а затем спрашивает, не злится ли он. — О чем ты? — Твик непонимающе моргает, глядя на Крейга. — Ну, ты помнишь, ту идиотскую и несмешную шутку про китайскую угрозу? — А! — со смешком отзывается Твик. — Ты об этом. Блин, я уже и забыл. — А вот я все еще помню, и мне очень жаль, что я сморозил такую херню. И обидел тебя. Прости. — Да ладно, проехали. Твик укладывается на соседний шезлонг, и какое-то время они лежат молча. Окутанные уютной тишиной, они смотрят на звезды. — Как ты себя чувствуешь? — спустя какое-то время спрашивает Твик. — Странно, — признается Крейг. Он даже не пытается проанализировать собственные ощущения. Да и какой смысл? Все равно словами этого не передать. — Но скорее хорошо, чем плохо. А ты? — Ох, — вздыхает Твик, улыбаясь и устремляя мечтательный взгляд на звезды. — Я чувствую себя очень большим, то есть чем-то большим, чем я являюсь в обычном состоянии. Я испытываю много чувств, но если обычно это пугает меня до усрачки, сейчас я ощущаю силу и гармонию. Вот здесь, — он прикасается к своей груди и сжимает рубашку в ладони. — Это похоже на любовь, и ее слишком много, я будто понял настоящий смысл всех песен битлз и пинк флоид, и словно стал частью какой-то огромной штуки, которой известны ответы на все вопросы о жизни, Вселенной и вообще. — Сорок два. — Да, — смеется Твик, переводя блестящие счастьем глаза на Крейга. — Тоже любишь Адамса? Крейг кивает, любуясь мягкой улыбкой на чужом, прекрасном лице. Веснушки, родинки, татуировки, старые шрамы на запястьях, завивающиеся на концах светлые волосы и его зеленая рубашка поло — он весь, целиком и полностью, прекрасен и завершен. Крейг едва ли понимает, что вот уже несколько секунд тянется к нему словно подсолнух к солнцу, сокращая расстояние до минимума, как вдруг в голове, словно гром, звучит строгий голос ПК-директора. — Черт, прости. Я должен был спросить. — Перестань уже извиняться, — опустив глаза, шепчет Твик. — Я хочу поцеловать тебя, — сообщает Крейг, будто это не было чем-то очевидным, и буквально слышит, как все правила и принципы (ни с кем из Саус Парка!) разлетаются с грандиозным треском. — Можно? Твик кивает, приподнимаясь на локтях и тоже тянется навстречу. Как вдруг. Случается Маккормик. — А кто поцелует меня? — Кенни втискивается между ними, разрывая их поцелуй, и хохочет, игнорируя недовольный бубнеж Крейга. Поднимая их с места, он хватает обоих за руки и тащит за собой. Вглубь дома. Вверх по лестнице. В комнату Бебе Стивенс. Они спотыкаются об собственные непослушные ноги, смеются, заваливаясь на кровать. Крейг пытается придушить Кенни подушкой, когда тот начинает напевать песни KISS. I was made for lovin' you baby You were made for lovin' me And I can't get enough of you baby Can you get enough of me — Ужасно, — выносит свой разгромный вердикт Крейг. — Эй! Вообще-то я вложил в это всю свою душу, и не только, — произносит он, соблазнительно приподнимая бедра. — А ты, что скажешь, Твик? Твик пожимает плечами. — Мне понравилось. Кенни показывает Крейгу язык, а затем тянется к Твику, берет его лицо в ладони. Склонившись близко-близко, он выдыхает у самых губ: — Как думаешь, я заслужил хоть немного любви? Твик ничего не отвечает. Вплетается пальцами в светлые волосы и тянет на себя, сразу же увлекая Кенни в долгожданный поцелуй. Это витало в воздухе с самого начала, но Крейг все равно на пару секунд задерживает дыхание, глядя, как ладно и здорово они двигаются, ощущая желание и жар. Крейг не выдерживает и, так же как до этого сделал Маккормик, вклинивается между ними двумя. — Уже не терпится, да, Крейг? — сощурившись, спрашивает Кенни. — Поцелуйтесь, — просит Твик. — Я хочу на это посмотреть. И кто такой Крейг, чтобы отказать этому невероятному, солнечному парню? Он прикрывает глаза и тянется к Кенни, ощущая сухие чуткие губы на своих, его тепло, напор, силу, от которой у Крейга начинают дрожать колени. Кенни и Твик зажимают его с обеих сторон. Воздуха не хватает, и поцелуи, от которых уже болят губы, кажутся их единственным спасением. Летние ночи в Колорадо несправедливо коротки, и Крейг старается урвать, как можно больше, притискиваясь еще ближе, позволяя им наслаждаться его телом и упиваясь их реакцией. Это завтра он будет сгорать со стыда, за то, что позволил себе зайти так далеко, но сейчас… сейчас Крейг отчаянно хватается за эти новые неизведанные ощущения. Кенни трогает Крейга через одежду, шарит ненасытными руками, сгребая в неуклюжие, но жаркие объятия. Ему приходится пригибаться, когда его хватают за шею, впутываясь сильными пальцами в густые и черные, как гудрон, волосы. Они переливаются в свете гирлянд совершенно волшебно. Крейг думает, что на нем так сказывается чужая близость, к которой он не привык. Голова кружится, и это похоже на тепловой удар. Крейг льнет еще ближе, когда Кенни притягивает его для очередного глубоко и мокрого поцелуя и почти теряет рассудок, растворяясь в этих жадных и сводящих с ума прикосновениях. Еще никогда он не чувствовал себя настолько желанным. Твик ведет себя куда деликатнее и сдержаннее, почти по-джентльменски. Он кладет ладони на плечи, все еще не рискуя прижаться всем телом, он гладит нежно-нежно, ласково целует в шею, вылизывая выпирающий позвонок, кожа в этом месте особенно мягкая и чувствительная, и Крейг дуреет совершенно. До звёздочек перед глазами, до шума крови в висках. Все кажется таким доступным и правильным. Никто и никогда не видел Такера таким, и от этой мысли его прошибает насквозь. Твик ласковый, но только поначалу. Потом его тоже срывает с тормозов, и он вжимается в Крейга сзади, заставляя его стонать еще громче и призывнее. Крейг и не подозревал, что нуждался в чем-то подобном, пока не оказался зажатым между двух горячих подкаченных тел. Твик и Кенни трогают его во всех местах, до которых удается дотянуться. Они впиваются ненасытными губами, исследуя каждый открытый участок кожи. Они сжимают, кусают, мнут и целуют, всасывая чувствительную кожу на шее и за ухом. Крейг и не думал, что на его теле есть столько интересных и неизведанных точек, прикосновения к которым могут заставить его стонать, закатывая глаза в почти невыносимом удовольствии. Действия парней пробуждают в нем какую-то совершенно невыносимую жажду. Он хочет еще. Еще больше этой отчаянной, пьяной любви. Еще больше прикосновений и тепла. — Ты такой чувствительный, с ума сойти можно, — восхищенно выдыхает Кенни, лаская его соски. Его пальцы чуть влажные от слюны, кружат по нежно розовому ореолу, гладят, а затем неожиданно сильно сжимают. Маккормик завороженно следит за тем, как Крейг стонет, запрокинув назад голову, а после трется об подставленную ногу. От этих движений темные пряди собираются на груди Твика, и тот немедленно сгребает их в ладонь, открывая миру его прекрасное лицо. Крейг весь: со своим неврозом, завистью, ласковый, компанейский, но чаще угрюмый и замкнутый — расцветает прямо на глазах. Распускается словно редкий цветок, наполненный сладким нектаром. Его хочется испить. Всего, целиком. До последней капли. Твик оглаживает ямочки на пояснице, широкие ладони плывут по спине, разминают плечи и вновь утекают вниз, к кромке белья, торчащего из-под джинс. Пальцы сжимают бока, добравшись до ремня, застывают в нерешительности, будто прося разрешение. Крейг досадливо вздыхает, откидывая голову на плечо Твика, и от одного вида его прекрасного лица с беззащитно заломленными бровями у Твика вновь отъезжает крыша. — Черт, Крейг, — выдыхает он, опаляя дыханием кожу лица и шеи. — В тебе слишком много секса. — Согласен, — кивает Кенни, меняясь местами с Твиком и сжимая подкаченные ягодицы в широких ладонях. — Почему ты прятал это от нас? Все остальное Крейг помнит уже смутно. Он отчетливо запомнил запах секса. Терпкий и насыщенный. Смазанные поцелуи, и то, с каким усердием Твик насаживался ртом на его член, в то время, как Кенни растягивал его пальцами. И как он был приятно удивлен, когда понял, что Крейг уже давно не девственник. Он помнит, что они брали его по очереди. И как один раз он сам трахнул Твика, потому что хотел, очень сильно хотел этого. И несмотря на весь стыд, который он испытал после пробуждения, это была лучшая ночь в его жизни. Ебаный стыд, думает Крейг, закрывая глаза и вновь притворяясь мертвецки спящим. — Доброе утро, — хриплый голос Маккормика. — Доброе. Прислушиваясь к возне рядом, к звуку быстрого поцелуя, он весь каменеет. — Ну что, может еще разок? Ты же любишь утренний секс. — А как же Крейг? — Ну, я надеюсь, что как только он наиграется в спящую красавицу, то тоже к нам присоединится. Подушка, летящая в Маккормика, достигает своей цели. Твик смеется, а Крейг ворчит: — Даже не думайте начинать без меня, придурки.