Девяносто.

      Девяносто секунд.       Ровно столько совместного времени нужно Даше с утра. Паша засекал.       Сначала это бормотание и лишь крепкие объятия в постели.       Секунд двадцать.       А потом всегда шло это: — Чёрт, я опаздываю!       Брюнетка вылетала из их кровати, и серб усмехался, как быстро может меняться обстановка.       Даша бегала по комнате, ища нужные вещи и говоря их названия. Павел всегда помогал ей. Он поднимал с пола любую вещь (будь то телефон, элемент нижнего белья или другая одежда), аккуратно поворачивал полу-раздетую девушку к себе и мягко улыбался, держа вещь перед ней.       Канаева плавилась, таяла, словно кусок льда в объятиях пламени, улыбалась. Затем быстро целовала в щёку, каким бы колючим он не был.       Секунд десять.       А потом бежала на кухню.       Паша лениво накидывал хоть какую-нибудь вещь и брёл за Дашей, так что парню не было известно, чем занималась девушка на кухне.       Когда он приходил Даша нервно шарилась в холодильнике.       Паша, слушая Дашины мысли вслух (уже такие привычные и родные что-ли), наливал стакан прохладный воды. Он конечно знал правило девушки — перед едой выпить стакан чистой воды. Затем всегда шёл звонок от её босса с вопросами «где ты ходишь?» и т.п. Серб наливал Даше кофе из машинки.       Обычно выходило так, что Даша врезалась в него и поднимала взгляд с извинениями, но ловила заботу и протянутый стакан воды. Она выдыхала, улыбаясь, брала стакан из его рук, касаясь пальчиками и выпивала залпом.       Десять секунд.       Стакан кофе он ставил рядом с едой и уходил в ванную, чтобы умыться.       Перед тем, как закрыть дверь всегда ловил её воздушный поцелуй.       Пять секунд.       После когда он выходил из ванной, она уже всегда стояла около двери.       И дальше наступали самые любимые сорок пять секунд.       Порой это был настолько нежный поцелуй, что Паша чувствовал себя школьницей, у который ноги подгибались от лёгких касаний губ.       Порой Даша толкала шатена на кровать, устраиваясь сверху и гладя руками обнажённую грудь и торс парня.       А потом время быстрого поцелуя-чмока, улыбки и дверь закрывалась.       И Павел считал, что полторы минуты из пяти — очень много дня него. Ведь когда Даша опаздывает, мир может остановиться. И из пяти коротких минут почти две были подарены этому разгильдяю.

***

      Столько же времени Даше нужно было на телефонные разговоры во время рабочего дня. Иногда это был полноценный диалог, длившийся все девяносто секунд.       Даша рассказывала, что нового в офисе и какой кабель её работодатель.       Но интереснее ей было узнать, как дела у Павлика.       Его работа могла показаться скучной и неинтересной. Брать паспорта, регистрировать в номера, решать какие-то проблемы. Н и ч е р т а.       Паша вспоминал, как со смеху давился при виде «важных-да-ты-знаешь-кто-мой-муж-дамочек» (а они знают, что мужа найти можно, а мозг нет?:). Он часто рассказывал любимой, какие у них шоу происходят, стоит узнать про ревизора-инкогнито. Каждый бурчащий старик, каждая обычная девушка, каждый абсолютно получал больше внимания. Павел этого не понимал.       Зачем на какое-то время делать отель самым прекрасным, а потом снова понижать его до нормального и ничем не примечательного? Девушка на это вздыхала и говорила, что мир слишком несправедлив. — Несправедливость везде, любимый.       Иногда это были звонки по пять секунд. Порой это было что-то банальное про магазин, но это спасало девушку от нудного скучного дня в офисе, ведь голос родного человека согревал сердце и наполнял её энергетикой. Чем быстрее она начнет работать, тем быстрее она вернётся к нему.       Порой это были звонки «У тебя ничего не случилось?» или «Как ты там?». Попадая в неприятные ситуации или слыша какие-то страшные новости с телевизора, который работает в офисе круглые сутки, руки брюнетки сами не замечали, как набирали любимый номер.       Эти полторы минуты напоминали о ближайшем совместном вечере, когда они наконец-таки придут домой и будут вместе.

***

      Девяносто минут у них было вечером в особо тяжёлые дни. Когда силы в телах было больше, Паше некогда было считать минуты.       Он лишь считал количество стонов, которые он успевал поймать, сколько багровых отметин красовалось теперь (не забываем про прошлые!) на девичьем теле и сколько раз царапнули ноготочки за ухом около волос.       Если такого шанса не выпадало, то девяносто минут все равно были блаженными.       Павел любил готовить своей девушке, ведь знал, как та устала и знал, какая она любительница вкусненького. Поэтому тридцать минут он резал овощи и ингредиенты не без улыбки, ведь чувствовал как тепло смотрит девушка на него, стоя в проходе или сидя за столом. Любил он и посидеть напротив неё несколько секунд или минут, пока еда подогревалась в микроволновке или пока чайник не нагреется.       И эти тридцать минут стоили следующих десяти, ведь еда быстро исчезала, а Даша с блаженными вздохами боготворила его руки. — Ну ты же знаешь, на что мои руки способны. — лукаво улыбался серб брюнетки. Та краснела, но затем быстро серьёзно упрекала серб: — Павел, мы вообще-то за столом. — Это не проблема, кровать недалеко.       Затем шли ленивые обнимашки, приставания с обеих сторон и поцелуи за просмотром какого-нибудь фильма. Даша засыпала буквально на руках, из-за чего парню приходилось нести её в их спальню. Дарья ворчала, что так делать не надо, что у неё и у самой ноги есть, но никогда не вылезала из его крепких объятий.       Последние десять минут имели следующий распорядок.       Даша как обычно ложилась на бок, подгибая колени. Затем ощущала крепкие руки и несколько поцелуев в шею и лёгкое дыхание в волосы.       Этого всего для них не было мало, наоборот. Эти полтора часа и три минуты были единственным важным в их днях. Работа не имела значения, а эти быстрые звонки были наверное единственной причиной, почему они оба не тухнули на работе, а светились, как настоящее солнце.       И Паша любит это. Но больше всего Павел любит то время, когда он не наблюдает часов, и ему приходится считать чувства и взгляды.       Есть одна вещь, которую Паша никогда не сможет посчитать и измерить.       Размер его любви к Дарье Канаевой.