Шаги

Маттео глубоко вздыхает и подходит к Амбар. Точнее, подъезжает: они оба на роликах, как-никак. Амбар мнётся у входа на каток, не желая, очевидно, в очередной раз сталкиваться с Эмилией и Бенисио, но надеясь всё же, что они скоро закончат и она сможет покататься. Вид Амбар Смит, откладывающей исполнение собственного желания из-за возможной перспективы скандала, заставляет Маттео искренне хотеть немного потрясти её и спросить, какого ж чёрта происходит с королевой катка. Вместо этого он мягко касается рукой её талии и едва заметно подталкивает, чтобы въехать на каток вместе, как в старые-добрые. Амбар, видимо, о старых-добрых тоже думает, потому что улыбка у неё на лице расцветает хитрая ровно настолько, насколько и смущённая. — Сейчас наше время, — шипит Эмилия, когда они вдвоём мешают им с Бенисио отработать какую-то головокружительную поддержку. Амбар вмиг становится серьёзной, и Маттео с восхищением находит в её тоне стальные нотки, которыми он был пропитан две годовалых вечности назад. — Ваше время закончилось полчаса назад, но я, как управляющая «Роллера», видя, как вы мучаетесь с этой связкой, решила дать вам возможность отработать её. Однако всякому терпению приходит конец: дайте потренироваться и другим. Маттео едва не смеётся: он уж было подумал, что в Амбар растворилось то, что делало её Амбар, которую он знал и любил, а оно вот — живо-здорово, ставит всяких мексиканских выскочек на место. Эмилия скалится, Бенисио, кажется, четвертует его взглядом, и они, униженные и оскорблённые, уезжают к раздевалкам. Амбар сегодня в серо-фиолетовых тонах, и Маттео с уверенностью может сказать, что больше всего на свете в данную секунду ненавидит это её промежуточное состояние. — Ух ты, — выдыхает он, — не ожидал от тебя такого. — Когда Амбар Смит хочет чего-то, Амбар Смит получает это, — заявляет она, довольно улыбаясь. И небрежно откидывает рукой волосы за спину — розовые пряди почти бьют Маттео по лицу, и чувство дежавю, такое яркое, такое головокружительное, окутывает его вместе с отдающим мятой ароматом шампуня. «Только если рядом Маттео Бальсано», — хочет добавить он, но Амбар совершенно точно начнёт препираться, и то, что он рискует назвать перемирием, затрещит по швам. — Спорим, ты не вспомнишь? — у Амбар в глазах пляшут хитрые искры, когда она отъезжает на несколько метров вперёд и начинает танцевать что-то. Маттео нужно две секунды, чтобы узнать хореографию («— Это не танец! — Но может им стать»), и ещё три — чтобы влиться в эту гонку. У Амбар с памятью лучше: пока Маттео тратит все свои силы на то, чтобы не сбиться и не отвлечься на её улыбку, сама она успевает на ходу модернизировать хореографию и подмигивать камере вездесущих Дельфи и Хасмин. Стоит им закончить, Амбар за руку тянет его к девочкам, едва не прыгающим на месте. — После стольких лет вы снова катаетесь вместе. Как самочувствие? — Дельфина в нетерпении кусает нижнюю губу. — Прекрасно, — улыбается Амбар, несильно толкая Маттео плечом. — Лучше, чем когда-либо, — срывается с языка раньше, чем Маттео вообще успевает подумать. По звенящей тишине понимает: в «когда-либо» все услышали «с кем-либо». Амбар делает какой-то знак рукой, и краем сознания он вспоминает: «вырезать». — Замечательно. Сконфуженные сёстры-вишенки ретируются, а Амбар — невыносимая женщина! — с крайне довольным видом поворачивается к нему. — Уж не лучше ли, чем с Лунитой? — интересуется она, наклонив голову вправо. Жест этот уносит его так далеко в прошлое, что становится больно дышать. — Как можно сравнивать девочку-доставку с королевой катка? — О, помнится, ты потратил на это бесперспективное занятие год своей жизни! Амбар смеётся и уезжает. Маттео думает — вот она, главная из его упущенных возможностей. …Возможность оказывается не такой уж упущенной, когда двумя днями позже дождь и Амбар в кроваво-красной блузке оказываются в одно время в одном месте, после чего она, позабывшая о статусе белой и пушистой и готовая разорвать в клочья весь мир, врывается в «Роллер». — Раздевайся! — то ли шипит, то ли кричит она, поймав Маттео за рукав. На нём чёрная рубашка. Всё. Финита ля комедия. — Прости? — Я хочу твою рубашку, потому что моя… — Амбар окидывает красноречивым взглядом ставшую полупрозрачной блузку. Маттео решает, что это его личное кармическое наказание. — А самому мне в чём ходить прикажешь? — Найдём что-нибудь в подсобке. Вид Амбар, за рукав тащащей Маттео в подсобку, наверняка вызывает много вопросов у всех посетителей «Роллера». А уж о ней, выходящей потом из этой самой подсобки в рубашке Маттео и с безмятежным видом поправляющей её, и говорить нечего. Сам Маттео с ненавистью оттягивает ворот белой футболки для выступлений. — Я зол, но чёрный тебе безумно идёт, — он не удерживается от комплимента. — Я несколько лет встречалась с тобой, потому что мне безумно идёт твоя одежда, — Амбар произносит это как что-то само собой разумеющееся, устало цокая языком и поправляя ворот рубашки. Её волосы ещё немного влажные. — А я-то, дурак, думал — потому что катаюсь лучше всех, — фырчит Маттео. Амбар пристально на него смотрит, и он не может понять, насколько серьёзно она отвечает: — Из нас двоих ты встречался не с человеком, а с его умением кататься. Маттео не знает, хочет ли он смеяться или кричать: она же это несерьёзно? Не может же она взаправду думать, что их отношения были построены на простом сотрудничестве короля и королевы катка? Ну, то есть, для всех так оно и было, но… — Я никогда не ставил твои ноги выше твоего сердца, — решается, наконец, Маттео. Пропадать — так с музыкой. — Правда? Потому что именно из-за этого мы расстались. То есть, ты бросил меня. После всего пережитого. Амбар стремительно уходит, оставляя Маттео наедине с сосущей где-то под солнечным сплетением горечью. Тот день почти истёрся из его памяти — но, видимо, не из её. Неделю спустя Амбар оттирает с губ Симона свою вишнёвую помаду, игнорируя его полный обожания взгляд, а Маттео до синяков впивается пальцами Луне в талию. Он хочет прямо сейчас подойти к наглому гитаристу и на его глазах заклеймить Амбар поцелуем, но вместо этого он сжимает руку Луны в своей, готовясь к опасной поддержке. Её ролик — новые необкатанные колёса — скользит по его брюкам, и вместо Луны Парящей получается Луна Падающая, которую Маттео едва удаётся замедлить и опустить на каток без видимых повреждений. Симон бросается к ней, с беспокойством в глазах рассматривая, в то время как подоспевшая Амбар, глядя ему в глаза интересуется: — Луна, ты в порядке? — её рука незаметным любому другому жестом скользит по пояснице, и Маттео разгадывает этот знак: «Не болит?» Они оба могут учебник написать по телам и травмам друг друга: катались вместе ещё до того, как Луните первые ролики купили. Маттео отвечает медленным кивком, и Амбар тут же расслабляется, оборачиваясь к щебечущей что-то Луне. За спиной Симона их с Маттео руки касаются друг друга. На Амбар майка в заклёпках, сверху — его рубашка, затянутая в узел на талии. Когда они остаются одни и Маттео со всем неодобрением, на которое способен, смотрит на неё, она беспечно отзывается: не отдам, моё теперь. Маттео отчего-то головокружительно счастлив видеть её столь ревностно оберегающей его вещи. — А как же гардероб розовой зефирки? — Я решила, что нужно быть честной с людьми, — пожимает плечами она. — Поэтому отныне мой внешний вид будет отражать всю противоречивость внутреннего мира. — И что конкретно отражает моя футболка? — усмехается Маттео. — Угадай. У него есть один вариант, который ему нравится и не- в равной степени. Следующим утром Амбар в чёрном монохроме методично расставляет тарелки, когда Маттео ловит её запястье, заставляя поднять глаза. — Восхищён выбранной тобой цветовой гаммой, — улыбается Маттео. Амбар благодарно склоняет голову. — На днях мне сказали, что я очаровательна в чёрном, — признаётся она. — Ты очаровательна в любом цвете. Амбар облизывается и совершено по-дьявольски улыбается, сверкая глазами. В следующую секунду появляется Симон — и улыбка её становится ангельской. Симон оставляет на её щеке целомудренный поцелуй, отмечая, что она красива сегодня. «Только сегодня?» — смеётся Амбар. Глаза её искрят языками шального пламени, когда она на секунду встречается взглядом с Маттео. На тренировке он решает, что ни один язык в мире никто не может знать лучше, чем он — язык Амбар. Она бросает будто бы случайный взгляд себе под ноги после демонстрации ими с Луной связки, и Маттео в ту же секунду предлагает проработать её сначала с ним, а потом уже с Симоном. У того лицо человека, понимающего, что что-то прошло мимо него, но знать не знающего, что именно. — Луна и Симон, встаньте впереди и покажите Амбар композицию, — распоряжается Хулиана. Амбар, не отдавая себе в том отчёта, разминает левую ногу, вращая стопой в ролике, и Маттео сжимает её руку: я помню, мы сможем. Травме скоро стукнет десять лет, и она ничем не напоминает о себе, кроме редких, едва ощутимых болей после выполнения некоторых элементов. Связка и правда непростая, но Маттео надеется помочь и, если что, сгладить углы. Он уверен в Амбар и её таланте больше, чем в себе — и всё же боится недоглядеть. У них получается. Сходу, будто бы не забывали друг о друге как о партнёрах на два сезона. Амбар даёт ему «пять», и это до безумия правильно и нереально. Они идут в бар, чтобы разжиться парочкой коктейлей, когда она замечает: — Полжизни прошло, а мы до сих пор вспоминаем. Маттео помнит, пожалуй, слишком хорошо: столкновение, боль, её слёзы, свой страх. — Это был единственный раз, когда мы учились на своих ошибках — попробуй, забудь, — фырчит он как можно небрежнее. — Честно, я тогда думала, что больше в жизни на ролики не встану и с тобой не заговорю, — она смеётся. — Как видишь, встала, заговорила и даже стала королевой катка. И вообще, я виноват не был, я спиной ехал. — Объясни это десятилетней мне и моей связке! — Амбар бросает в него скомканной салфеткой, вызывая возмущённое «Эй!» — Пусть твоя связка поговорит с моей поясницей, — не остаётся в долгу он. Амбар замирает на половине движения, глядя ему в глаза. Это определённо метафора. — Что идёт не так? — шепчет она. — Всё. В следующую секунду они уже не за барной стойкой, а под ней — целуются, прерываясь на смешки, и надеются, что никто их не поймает. Амбар выглядывает первой, показывает кому-то совершенно неженственный кулак, после чего машет, мол, иди-ка отсюда подобру-поздорову. Выпрямляется, разглаживает складки на футболке и грациозно идёт на выход. Маттео плетётся следом, радуясь стойкому карандашу на её губах. — И что мы будем делать? — Раз уж я теперь официально королева катка, думаю, мне не помешает король. Надо же на кого-то свалить документацию, не так ли? Амбар — такое забывать себе дороже — ненавидит щекотку. Но Маттео, наверное, любит чуточку больше.