Ромашковый венец

Ньюту больно. Больно каждый раз, как брюнет появляется в его поле зрения, как говорит что-то (пускай и не ему), как морщится на солнце или ёжится от холода. Но больнее всего то, что застряло внутри: нежные ромашки мешают легким дышать, а сердцу – отбивать здоровый ритм. И кто в этом виноват? Нет, не Томас. Ньют. Он позволил себе полюбить того, кого не следовало. Теперь Ньют обречен провести оставшуюся недолгую жизнь с цветочным кустом в ребрах, прежде чем умереть из-за этой глупой любви. От прежнего Ньюта не осталось и следа: глаза опухли, щеки ввалились, кожа сильнее обтянула кости. Томас беспокоится, но делает вид, что все нормально, когда блондин вдруг срывается и бежит к раковине. Ньюта выворачивает по несколько раз за день, все больше и больше. Столько же сигарет он скуривает в сутки. Едкий дым не может отравить цветы внутри, но зато притупляет горьковатый привкус во рту, отдаленно напоминающий сухой ромашковый чай. Так и проходит его день: подъем с новой болью, кровь на раковине, сигарета, попытка поесть, снова кровь, новая сигарета, раковина, слезы на подушке, поверхностный сон под утро и все по новой. Скоро ему придет конец. Томас спрашивает: «Ты в порядке?», и внутри Ньют кричит: «Разве ты не видишь? Это ты сделал со мной!», но вслух отвечает: «Ничего особенного». Вечером, стоя под горячим душем, Ньют спрашивает себя: «Как ты до такого дошёл?». На ум приходит лишь осознание собственной жалости. Он смотрит на ненавистное отражение в зеркале и со злости ударяет кулаком, заставляя поверхность покрыться паутиной трещин. Костяшки разбиты в кровь, но даже эта боль не сравнится с той, которую он почувствует через минуту. Во рту острее ощущается привкус горьких ромашек, и блондин сгибается над раковиной, крепко обхватывая ее керамические края. Он пытается избавиться от застрявших в горле лепестков, сначала выплевывая кровь. На белую поверхность приземляются темно-красные кляксы, а потом и большой бутон ромашки с ярко-желтой серединкой, испачканный в липких бордовых каплях. Цветы царапают глотку, будто осколки стекла, и Ньют дрожит всем телом, сильнее сжимая керамические края в трясущихся руках до побеления костяшек. Из закрытых глаз по подбородку стекают прозрачные капли, падая в раковину, прямо к бордовым кляксам. Блондин надрывисто кашляет, избавляясь от остатков лепестков до следующего раза. Он всем весом упирается на раковину, в которой сейчас бушует смесь из крови, ромашек и слез. В разбитом зеркале, в каждом его осколке, отражается парень с кровью вокруг губ и выражением боли на лице. Ньют вытирает рот тыльной стороной ладони, еще больше размазывая. Он не включает воду, чтобы избавиться от ромашек в раковине или от крови на лице. Он лишь до боли кусает нижнюю губу, ведь говорят, физическая боль заглушает душевную. Из заднего кармана джинс, висящих на стуле, Ньют забирает мятую пачку красных «Marlboro» и подходит к открытому окну. Осталось две сигареты, а ведь он купил их вчера. Холодные порывы ветра окутывают парня в свои невидимые объятия. Сигаретный дым медленно струится вверх, утекая в вечерние сумерки. Кровь на костяшках уже успела засохнуть, но приглушенная боль дает о себе знать. Сколько еще он сможет вытерпеть? Вдруг сегодня его последний день, а завтра он умрет такой глупой смертью? Кто бы мог подумать: его изнутри убивает цветок, который появился из-за неразделенной любви. Ах, Томас… Наивный мальчик Томми… Если бы ты знал! Ньют больше не может терпеть. Если его не любят, то он не будет напрашиваться. Как бы он хотел никогда не встречать этого Томми. Умереть или лишиться умению чувствовать? Жить с надеждой, что когда-нибудь тебя полюбят? А когда-нибудь, это когда? Что если… никогда? **** Назад пути нет. Сейчас из него удалят эти чертовы побеги и он избавится от той горькой боли. Это также значит, что Ньют не будет чувствовать. Даже если так, зачем ему эти чувства, когда его все равно не полюбят? Страх перед неизвестным засел где-то внутри и крепко сжимает душу своими цепкими руками. Какого это, быть без чувств? Означает ли это быть одиноким, или же знать наверняка, что уже ничто не сможет тебя ранить? **** Томас беспокоился. Он уже минуту колотил дверь в квартиру Ньюта, но никто не отвечал. Благо, брюнет знал, где лежат запасные ключи. Нащупав под порогом щель, он вытянул оттуда связку. Томас небрежно вставил ключ в замок, пытаясь быстрее попасть в квартиру. Вдруг что-то случилось? Он распахнул дверь и вбежал в узкий коридор, попутно заглядывая за все двери. На кухне никого, лишь недопитая кружка холодного кофе, одиноко оставленная на столе. В спальне из открытого настежь окна вырывается ветер и раздувает смятые простыни на кровати. Тоже пусто. Томас толкает дверь в ванную и первое, что он видит, это кровь на раковине. На секунду его пронзает холод. Брюнет подходит ближе. Помимо крови там покоились ромашки. Неужели Ньют болен? Томас осторожно берет в руку белый бутон и крутит в пальцах. Раньше ромашки приводили его в неописуемый восторг, завораживали своей нежностью и чистотой. Осознавая, что эти прекрасные цветы причиняют его другу боль, на глазах невольно выступали соленые капли. - Привет, Томми, - холодно раздался ровный голос Ньюта у него за спиной. Томас резко обернулся. Ньют призраком стоял позади, облокотившись об дверной косяк. Его лицо не выражало ровно никаких эмоций. - Ньют, кто она? - Томас попытался скрыть дрожь в голосе, показывая на окровавленный цветок в своей руке. - Неправильный вопрос задаешь, - голос прозвучал так же отстраненно. Томас громко сглотнул: - Кто... он? - Уже не важно, - Ньют вздохнул то ли с облегчением, то ли с чем-то ещё. - Кто?! – не выдержав, вскрикнул брюнет. Ньют опустил голову и усмехнулся себе под нос. Томас поджал губы, а глаза предательски щипало от слез. Блондин вымученно выдыхает и направляется навстречу Томасу. Оказавшись достаточно близко, он разглаживает воротник рубашки брюнета, заглядывает ему в глаза и шепотом говорит: - Это был ты, Томми. Ньют снова усмехается и отступает на шаг. - Что… ты сделал?.. – дрожащим голосом спрашивает Томас. - Удалил их. – вздыхает Ньют, а потом добавляет, - Вместе с чувствами. - О… Ньют… - запинаясь, пытался сказать что-то связное брюнет, - Прости… - Мне не нужны извинения. Мне уже больше ничего не нужно. И опять усмешка. Вот он – новый Ньют без чувств. Как долго он сможет так прожить? Не намного дольше, чем с кустом в груди.