Судьбоносная встреча

– Успокойся, Азазель! Когда Нина говорит эту фразу впервые, она вовсе не ожидает от неё никакого потрясающего эффекта, однако... жизнь вообще очень непредсказуемая штука, и эффект от фразы "Успокойся, Азазель" лишь очередное яркое тому подтверждение. Вначале Азазель таращится на неё несколько секунд в немом шоке, а затем взрывается ещё более непристойными ругательствами вперемешку с очень грубой бранью в адрес "ничтожного человечества". Мысль о том, что главное и любимое занятие Перебинтованного демона – сыпать проклятиями направо и налево при любом удобном и неудобном случае, закрадывается в голову Нины совсем не вовремя. Как ей, кажется. Они сидят на крыше под ночным бескрайним небом, усыпанном мириадами сверкающих звёзд, чудом спасшиеся от королевских солдат, неясным светом полной луны скрытые от любопытных зевак, которых в такой час совсем не много. – Не нужна мне твоя душа. – раздражённо говорит Азазель. – А разве демоны не забирают души? – она неверяще глядит на него в ожидании ответа. – Я не из таких. – Азазель хмурит брови и отворачивается, смотря на диск полной луны, что сияет, будто жемчужина в ночном небесном море. – А из каких тогда ты? – девчонка кажется чересчур любопытной и не в меру надоедливой. – Из тех, что целуют девушек, чтобы откусить им язык. – Азазель злобно ухмыляется, наблюдая за шоком на её лице и за тем, как Нина, заливаясь краской по самую макушку, опускает глаза на свои колени. Только чтобы не встретиться с ним взглядом. Они оба ненадолго замолкают, и Азазель с наслаждением вдыхает ночной чуть прохладный воздух, пользуясь этой короткой передышкой. Ветер, перебегая своими бесшумными ногами по крышам домов, на мгновение замирает возле демона и по-приятельски взъерошивает невидимой рукой белые сверкающие серебряными бликами волосы Азазеля. И Нина, как зачарованная, глядит на него и не может взгляда оторвать. Хочется стать точно такой же невидимой и беззаботной, будто ветер, чтобы также ни о чём не думая, бегать по крышам домов, парить в свете восходящего солнца, летать над бескрайним солёным океаном, и, что особенно важно, касаться волос Азазеля так по-хозяйски, фамильярно... Азазель ведь и не возмущается даже: позволяет ветру гладить кожу неприкрытой воротником шеи, путать серебристые пряди, заглядывать за слои бинтов. Нина вдруг думает, что волосы у Азазеля, наверное, очень мягкие и приятные, и если зарыться в них пальцами, то коже будет щекотно и тепло, и что, шея у демона очень красивая, пусть чуточку нездорово бледная, а под бинтами, намотанными в несколько слоёв поверх обнажённой кожи... Она заливается краской вновь, ощущая себя последней бесстыдницей, и сваливая свои реакции на его демоническую ауру и на ночные будоражащие кровь приключения. Нина неожиданно думает, что тёмные губы Азазеля – тонкие и необычные, явно не накрашенные яркой помадой, выглядят... Не так уж и невероятно. Мысль о красящем по утрам перед зеркалом губы Азазеле вызывает непроизвольную улыбку. Нина также думает, впрочем, что Азазель устал. Устал от всего. Об этом говорит мучительно напряжённый профиль, складка между сведённых хмуро бровей, некая тревожность во всём его облике, готовность к бою. Азазель устал жить войной. Устал дышать тяжёлым запахом кровавой мести, перебинтовывая бессчётное количество раз раненые руки, и выслеживать в темноте трусливую добычу, низко пригнувшись к сырой земле, теряя чёрные как ночь перья, что неизбежно остаются на полях битв, а не в широких крыльях. Усталость залегла в его фиолетовых совершенно нереальных глазах, в которых временами полыхает сиреневое пламя жгучей ярости. Но ярость обжигает не только его врагов: она сжигает его изнутри, выжигает все чувства и оставляет после себя лишь гнетущую невыносимо мучительную пустоту. Нина думает, что Азазелю ещё можно помочь: нужно только потушить этот адский пожар, протянуть руку и оттолкнуть его от ненависти. Азазеля ещё можно спасти. Вот только... хочет ли этого сам Азазель? Нина боится спрашивать; боится услышать ответ; не хочет его знать. Губы демона остаются недвижимы, но нос едва заметно морщится: он о чём-то усиленно размышляет, взглядом впиваясь в далёкий горизонт, но будто и не замечая его вовсе. Нина не знает, что чувствует Азазель, она может лишь догадываться, а он никогда ей не расскажет. Потому что навряд ли знает сам. – Зачем увязалась за мной? – она удивлённо поднимает взгляд на продолжающего смотреть вникуда демона. – Ты мне жизнь спас... – чуть помедлив, говорит Нина. А затем тоже отворачивается, и находит глазами синюю линию, что отделяет бренную землю от бесконечного небесного океана, наполненного крохотными огоньками звёзд. Они сидят так, молчаливо, вместе, вдвоём, наверное, вечность. По крайней мере, ощущение возникает такое, будто бы время замерло, остановилось, потерялось где-то на улицах этого города, и ночь не кончится никогда, и день никогда не наступит. Но это всё видимость, мираж, призрачное "кажется", хрупкое как стекло, мутноватое как потревоженная вода у песчаного берега, недолговечное и мимолётное, как удар молнии. Неосторожное движение, случайно обронённое слово или фраза, уничтожат момент. Нина смотрит и видит, как тёмно-синяя завеса поддёргивается голубоватым маревом, постепенно становясь всё светлее. Полная луна блекнет, а мерцающие звёздочки – искры небесного света – слабеют. – Нет ничего более прекрасного чем рассвет, – говорит Азазель задумчиво, и Нина, повернув голову, замечает, как первый солнечный луч, знаменующий начало нового дня, играет на радужке его невероятных фиолетовых глаз золотыми отблесками света и цитриновыми бликами*. – Странно слышать нечто подобное от демона, – Нина фыркает, отвернувшись, и притворно равнодушно зевает, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Он не отвечает, продолжая наблюдать за тем, как солнце величаво поднимается над горизонтом. Нина, покраснев и надувшись, взглядом следит за чуть улыбающимся демоном, который нагло её игнорирует. – Ну и дура же ты, – немного погодя выдаёт Азазель, не глядя в её сторону. Кровь отливает от щёк: Нина незамедлительно толкает его, но несильно. Как ей кажется. Потому что Азазель тут же хватается за не до конца зажившее плечо и шипит от боли, ругаясь сквозь зубы. Нина бросается было просить прощения, но, как выясняется, извинения у Азазеля вызывают приступы неконтролируемого раздражения, и действуют хуже, чем тряпка на быка. Он шипит как старый чайник, фырчит будто плохо заводящийся мотор, дёргается в сторону словно самый злобный нелюдимый кот, и, кажется, старается выглядеть максимально грозно и зловеще, но в итоге, получается лишь комичнее, забавнее, смешнее, и Нина смеётся – громко и заливисто – над насупившимся демоном, который точно нахохлившийся воробей, сидящий на козырьке крыши неподалёку от них. – Проклятье... – тянет Азазель и глядит на неё пристально из-под копны белых волос, прищурив сиреневатые мерцающие глаза. – Точно дура... Они оба уже стоят на крыше, друг напротив друга, и ветер обнимает их тела рассветной прохладой. – Не вздумай меня обзывать! – с негодованием произносит Нина. – Я не обзывал! Я подчеркнул очевидное! – парирует Азазель. – Ты намного чаще ведёшь себя как идиот! – Ты назвала одного из верховных демонов ада идиотом?!! – Не вижу здесь ничего зазорного, если это действительно так! И я сказала "как идиот"! Ты меня никогда не слушаешь! – Стал бы я слушать любвеобильную дуру, которая втюхивается в каждого мужика на своём пути! – ... Говорит бывшее зло, вставшее на путь добра, в виде эгоистичного ублюдка, мечтающего использовать меня для своей цели! – кажется наивность Нины не безгранична и девчонка не так уж слепа, ошарашенно думает Азазель, отступая назад. – Но это великая цель! – он пытается защититься. – Но я – не вещь! – порывисто отвечает ему она. Они оба замолкают, чувствуя, что поток ругательств у них иссяк, а начавший разгораться конфликт исчезает, словно растворяясь в образовавшейся тишине. – Я проклинаю тот день когда я встретил тебя. – гордо и чересчур пафосно произносит Азазель, отводя взгляд в сторону, и, выпрямляясь, расслабляет уставшие мышцы плеч. – Ты хотел сказать "ночь". – поправляет его с улыбкой Нина. Она вдруг находит в себе силы сделать шаг к нему и, протянув руку, мягко коснуться белоснежных волос. Азазель незамедлительно поворачивается, опуская непроницаемый взгляд на её лицо, и взгляд этот, как замечает Нина, краснея, выдержать очень тяжело. Он, однако, не мешает и не сопротивляется ей, даже склонившись чуть-чуть, а она не смотрит ему в глаза. Рука с браслетом-подарком Фаваро, чуть подрагивая, мягко ворошит волосы демона и будто безошибочно находит обломок чёрного рога. Нина смотрит на блестящий агатовый осколок, застрявший среди серебристых прядей, с любопытством закусывает губу, пальцами его изучая. Азазель тяжко вздыхает, корча очередную страдальческую гримасу, и перехватывает руку Нины, обхватывая когтистыми пальцами запястье. Второй рукой он блокирует попытку его ударить, и глядя, как Нина отчаянно пунцовеет с каждой секундой всё больше, кладёт ладони с когтистыми пальцами на её плечи и чуть встряхивает девчонку. – Нина, – зовёт он её, и она перестаёт краснеть, и переводит осмысленный взгляд на его сосредоточенное лицо. – Азазель? – удивлённо шепчет-спрашивает Нина, смотря на кривящегося в ухмылке демона. – Не превращайся в дракона, пожалуйста. – серьёзно просит он, глядя в её сияющие на солнечном свету красные рыжие глаза, столь похожие на огонь. Азазель обнимает Нину, мысленно готовясь к самому худшему, и чувствует, как их сердца отчаянно быстро бьются в одинаковом загнанно-хаотичном ритме, выдавая общий страх. Но проходит мгновение, а затем ещё несколько мгновений, и ничего не происходит. Вернее, то, чего они опасались, не происходит. Сердце Азазеля успокаивается, но кровь ещё гулко танцует в голове, когда он ощущает, как руки Нины очень боязливо скользят по его торсу, смыкаясь на спине. Сердце девчонки колотится так, что в пору, вырваться из груди и пробить его грудь, как думает демон. Нина чуть дрожит в его руках, а тело её напряжено, натянуто как струна: только заденешь – и лопнет... Они стоят так, обхватив друг друга руками, наверное, с вечность, и Азазель склоняет голову, кладя подбородок на макушку Нины, и его серебристо-белые волосы перебирает обнимающий их двоих ветер. Нина щекой прижимается к его широкой груди, прикрывает глаза и старается дышать через раз, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце и взять под контроль бушующее внутри неизведанной силы пламя. Впервые в жизни у неё это получается. Огонь, бегущий по венам и полыхающий в её крови, нехотя и медленно смиряется и покорно затухает. Нина удивлённо вздыхает, открывая глаза и глядя на улыбающегося Азазеля с новым неизведанным ей ранее чувством. – Аза... – она осекается, видя, как демон, ловко выхватив из её поясной сумки кольцо с фиолетовым камнем, собирается смыться. – Когда я говорил, что хочу любить тебя, я имел ввиду немного другие вещи, – бровь Азазеля многозначительно изгибается, когда он повиснув на козырьке крыши, всё же рискует обернуться. Нина негодующе вскрикивает и топает ногой. – Ты – чёртов извращенец! – Я – демон, – с невозмутимо удовлетворённым видом поправляет девушку-дракона Азазель, вертя в руках похищенную драгоценность. – Аза! – Не фамильярничай со мной... – хочет сказать он, но осекается, видя в руках ухмыляющейся Нины серебряный браслет. Азазель автоматически обхватывает пальцами запястье, на котором больше ничего нет. – Ясно чему Фаваро учил тебя в первую очередь, – недовольно жмурясь, хмуро произносит демон. – Ради бога... – фыркает Нина и тут же спохватывается, не успев закончить фразу. Азазель взрывается самой непристойной и грубой руганью, вперемешку изрыгая из себя сотни самых изобретательных проклятий. – Ради бога?!! – вскрикивает он, бешено сверкая глазами. – Я – демон, Люцифер бы тебя... – Азазель!.. – Я не желаю слушать это дальше! Может молитву мне ещё прочитаешь?!! Проклятье!.. – Азазель! Демон оборачивается и смотрит на неё, зло прищурившись. – Ну что ещё?! – Там солдаты наверху, – Нина, как ни в чём не бывало, указывает на небольшую башенку неподалёку. Видно, как на тёмной маленькой площадке под черепичным конусом крыши суетливо копошатся крохотные фигурки солдат. Кажется, их уже заметили. И действительно: хватает мгновения, чтобы Азазель, чертыхнувшись, бросился на Нину, спасая их двоих от огненного шара. Они вдвоём, вновь невольно обнявшись, падают с крыши на тёмную весьма неширокую улицу. Следом за ними, им на головы, сыпется обугленная черепица. Азазель непристойно ругается сквозь зубы, и Нина не знает смущаться ей или возмущаться, потому что проклятый демон опять был прав. – Гадкие людишки! – бормочет гневно Перебинтованный демон, отряхивая плечи и вороша волосы. Азазель бросает Нине кольцо, а та, немного заторможенно возвращает ему браслет. Неподалёку уже слышно бряцание оружия и крики солдат. – Нам нужно уходить! Срочно! – Нина хватает его за руку и тянет за собой, но Азазель остаётся на месте недвижимой скалой. – Я не могу уйти сейчас! – резко восклицает он, с ненавистью прищурив глаза и пытливо вглядываясь в тень крохотного переулка. – Брось это, Азазель! – настойчиво повторяет Нина, то отчаянно пытаясь удержать демона на месте, то пытаясь заставить бежать прочь. – Мы не можем дать бой при свете дня! Ты не можешь! – Если хочешь бежать – беги. Я не держу тебя, Нина. – неожиданно спокойно отвечает ей Азазель, и Нина замирает, не в силах оторвать взгляда от сверкающих фиолетовых глаз Перебинтованного демона. – Но я... – Азазель осекается, а после отворачивается от её обеспокоенного лица. – Я устал... Сердце Нины пропускает удар; она мёртвой хваткой цепляется за руку Азазеля, и трясёт головой из стороны в сторону, желая прогнать страшное видение, вызванное этими словами. Я устал прятаться, устал сражаться, устал убегать. Я устал жить. – Это ничего не решит, Азазель! – Нина яростно дёргает опешившего от такого напора демона за руку, и почти кричит ему в лицо: – Если ты погибнешь сегодня, это ничего не изменит! Ты нужен им! Ты нужен нам!.. Азазель глядит на неё удивлённо, но с места не двигается. – Нина... – поражённо тянет он. Нина вспыхивает. – Давай, нужно уходить. – опустив лицо, девчонка вновь хватается за его руку. И в этот раз у неё получается уговорить его. Кажется. Азазель заторможенно делает пару неловких шагов, и последний раз оглядывается назад, а затем неповторимо выругавшись, он вдвоём с ней убегает прочь от погони. Они петляют по узким улочкам, сбивая с толку своих преследователей; они стремительно вырываются вперёд: Нина бежит следом за Азазелем, которому известны все здешние закоулки и тайные ходы. Наконец они оказываются на широкой прямой улице и срываются на совсем уж невыносимый темп бега, едва касаясь ногами булыжников мостовой. Азазель сбавляет скорость и оказывается прямо позади Нины, и прежде чем последняя успевает возмутиться или вскрикнуть, подхватывает её за плечи, раскрывая крылья и взмывая вверх над улицей. Роняя чёрные перья, Перебинтованный демон стискивает зубы и летит вперёд несколько метров, после чего планирует на несколько улиц влево и неуклюже приземляется прямо у дверей дома Риты, которая уже их ждёт. Нина затаскивает обессиленного Азазеля внутрь и девочка-зомби бросается перебинтовывать свежие ожоги на его теле. Их обоих Рита с флегматичным видом и бесконечно ворча укладывает в своей каморке: Азазеля на столе, а Нину – на диване. – Мугаро... – Азазель устало хватает Риту за руку, всё же спрашивая о том, что волнует его больше всего. – Вышел твой Мугаро, – отрезает Рита, глядя мутноватыми глазами на ожоги уже полураздетого демона. – Собирает твои перья, чтобы нас не нашли. Азазель кивает и бездумно откидывается на спину, позволяя Рите творить чудеса в области медицины на его теле. Нина тихо лежит на софе, укрывшись простыней и думая, что по возвращении в повозку Бахуса её ждёт допрос с пристрастием и жёсткий выговор. Её начинает медленно клонить в сон, когда она слышит, как Мугаро почти бесшумно возвращается с улицы и проходит по тёмному коридору дальше, вглубь дома, а Рита, что-то строго высказав обожжённому и оцарапанному демону, уходит из каморки, негромко прикрыв дверь следом за собой. Несколько секунд проходят в тишине, и Нина уже окончательно расслабляется, когда демон, до этого молчаливо лежащий на столе девочки-зомби, решает испортить всё, как обычно. – Кое-кому не мешало бы похудеть, – безапелляционно заявляет Азазель. За эту фразу он награждается наверное самым гневовыражающим взглядом Нины, которая прикрывшись простынёй, всё же оборачивается. Они несколько мгновений смотрят друг другу прямо в глаза, прежде чем их обоих посещает одна и та же мысль. Азазель абсолютно раздет. В то же мгновение, они оба вскрикивают: Нина отворачивается и громко повторяет извинения, пунцовея всё больше, Азазель судорожно прикрывается руками, понимая, что прикрыться больше и нечем, и пропускает гневные проклятия и грубые ругательства. – Азазель! Я уже извинилась! – К чему мне твои извинения?!! – Азазель всё ещё на автомате держит ладони на самом сокровенном месте своего тела. По его мнению. – Не знаю... – Идиотка! Хоть иногда головой думать надо!.. – Я ничего не видела! – Ещё бы ты что-то видела!.. Нина отчаянно краснеет и благодарит судьбу за то, что лежит спиной к демону, и он не может углядеть её очевидную ложь. – Святой Люцифер! Как унизительно! Ты специально так поступаешь со мной, да?!.. В голову не приходит ни одного достойного аргумента, и Нина малодушно выбирает самый простой способ закончить спор – угрозу. – Я вообще сейчас в дракона превращусь! – на повышенных тонах кричит Азазелю в ответ она. – Я так и знал! – вскрикивает он, сверкая фиолетовыми глазами и прожигая спину Нины, укрытую простыней, своим взглядом. – Ты ещё бо́льшая извращенка, чем я думал!.. И Нина не выдерживает. – Успокойся, Азазель! – эта фраза активирует у Перебинтованного демона режим уничтожения всего вокруг. Отделаться от мысли, что любимое занятие Азазеля – сыпать проклятиями направо-налево, где ни попадя, – у Нины теперь не получится.