Оникс

      В том, что Чжан Лян - солнце Дин-Дин убедился почти сразу с первых минут их случайного знакомства, уверовал в это же, стоило им только начать сближаться, каждый раз, когда на остром бледном лице его друга расцветала радостная широкая улыбка, Дин-Дин чувствовал это: словно из-за туч наконец выглянуло солнце, теплое и родное. Казалось, только руку протяни и коснешься его, но вместо солнца под его пальцами извечно оказывалась прохладная мягкая кожа и дрожащие от смеха губы. Чжан Лян улыбался, улыбался дразнящим его мальчишкам, кричащему из-за плохо написанной работы преподавателю, невежливой продавщице в киоске со сладкой лапшой, Чжан Лян просто улыбался, смело глядя в лицо этому жесткому и несправедливому с ним миру, улыбался, пока Дин-Дин смотрел, будучи не в силах опустить глаза в пол.       Обаятельный ли он? Определенно, всего через несколько дней проживания по улице Жэнь-Жэнь Лян сделался всеобщим любимчиком, в сумках этого нерасторопного юноши появлялись подаренные и насилу всученные овощи к обеду, на щеках красовались отпечатки чужих благодарных поцелуев, а руки были заласканы сотнями крепких рукопожатий. Чжан Лян все еще был солнцем, так называемым центром, сосредоточением самого хорошего и правильного, добрым, понимающим, тем, кто никогда не осудит за недоброе слово или глупый поступок, способный поддержать в любой, даже самой настоящей мелочи, тот, кто всегда протянет руку в вашу сторону, ежели вам не посчастливилось поскользнуться и упасть.       Чжан Лян был центром вселенной Дин-Дина.       Наверное, не удивительно, что именно он оказался второй половиной молодого господина. На самом деле, это в какой-то степени закономерно. На самом деле, Дин-Дин не мог быть удивленным, потому что... просто никто другой бы не подошел.       Он был поражен, когда лучший друг неожиданно переехал на этаж вверх, покинув диван своего благодетеля и тем самым начав делить жилплощадь с говорливой Кан Лэе, он был поражен, но не удивлен, удивление все еще оставалось для Дин-Дина чем-то приятным, но то, что произошло прямо перед его глазами, не могло обрадовать, это было... он был поражен.       К сожалению, он понял, что что-то идет не так, недостаточно быстро, и это промедление стоило ему черных мягких лепестков, что украсили трясущиеся руки, когда юноша, согнувшись над оббитой раковиной кашлял, так, что казалось, легкие покинут его грудную клетку. Он просидел в чертовой ванной комнате порядка десяти минут, с комфортом устроившись на шумящем толчке, замер, низко опустив голову, крепко-крепко сжимая пальцами пару лепестков, замерло и его сердце, зашлось в бешеном ритме, чтобы затем немедленно остановиться. Больно ли было осознавать, что чувства его больше не взаимны? Нисколько. Больно было тогда, когда Дин-Дин вдруг понял, что его чувства не были взаимными никогда.       Больно было... - Эй, Чжан Лян, - позвал Дин-Дин, в голосе его слышались радостные нотки, - мой друг бесплатно разместил объявление об офисе "Межличностных отношений" в интернете, - приподняв острый подбородок вверх, мужчина победно прибавил: - поэтому, тебе больше не нужно раздавать листовки.       Его измученное сердце действительно пару раз болезненно сжалось при виде того, как дорогой ему человек бегает по настоящей жаре вместе с несчастными листовками, пытаясь всучить их мимо проходящим, явно мало заинтересованным людям. - Чжан Лян, - позвал он.       Вихрастый затылок был обращен в противоположную сторону, руки с тонкими длинными пальцами были заняты тряпкой, а тряпка столом, его будто не слышали, не слышали или игнорировали. - Чжан Лян? - он произнес это громче, с нажимом, при этом очень стараясь, чтобы голос не трясло от напряжения, и звучало это как можно более непринужденно.       Со вздохом он уткнулся обратно в телефон, хотя светящаяся голубоватым панель его явно более не интересовала. На самом деле ему было интересно то, почему друг так показательно не обращает на него внимание, было интересно, не обидел ли он ненароком Чжан Ляна, что любит на завтрак есть его товарищ, спит ли он, укрывшись, или же ложится поверх одеяла, как он, Дин-Дин, записан в его телефонной книге, имеется ли напротив его имени смайлик, и насколько сильно он похож на сердце. А не экран мобильного телефона, по которому он почти по-инерции вяло водил пальцем. - Вообще-то, я заплатил за рекламу. Кроме тебя у меня нет других друзей.       Незамедлительно к нему обернулись, но на прекрасном лице Ляна было настоящее смятение, он словно был не здесь, его мысли, чувства, все это было где-то далеко, да так, что рукой точно достать бы не получилось. - Что ты сказал? - Ничего.       Солоноватый металлический вкус заполнил его рот, Дин-Дин был готов поклясться, что за зуб ему попалось нечто смутно напоминающее уже знакомые лепестки; было странно сидеть вот так, усиленно стараясь делать вид, что все у него, в общем-то, в полном порядке, сидеть, перекатывая на языке вкус собственной крови и надеяться, что в этот раз лепестков не очень много, а кровь на его губах лишь от того, что он нечаянно, в порыве расстройства, прокусил губу.       Но самое интересное даже не в этом, а в том, что единственное, чем сейчас интересуется Дин-Дин, не собственным сердцем, на части порванным в груди, не кровью на губах, которую приходится неловко оттирать рукавом кофты, а тем, о ком сейчас все мысли, его несчастным визави... неужели Чжан Лян снова думал о Кан Лэе?       В тот момент, когда они делят комнату, Дин-Дин чувствует себя по-настоящему счастливым, куда-то девается раздражение, вызванное неугомонными сестрами, что всеми правдами и неправдами решили заманить его обратно на юг, злость из неспособности Кен-сана проявить твердость перед этими двумя, грусть из отца, что так и не смог смириться с его выбором; почему-то рядом с Чжан Ляном ему извечно становится спокойней, будто маленький ребенок, разбуженный и напуганный грозой, он оказывается в спасительно теплой постели под боком у родителей.       Больше всего ему нравилось засыпать рядом с Чжан Ляном, наблюдать, как тот постепенно отбывает в царство покоя, сна, как закрываются его припухшие веки, и приоткрываются влажные губы, Дину нравилось в этот момент опустить руку вниз, так, чтобы в итоге пальцы могли коснуться чужой, чуть влажноватой после сна шевелюры, они ерошили темные мягкие локоны, изредка осмелев, гладили белый лоб. В этот момент сердце, кровоточащее, измученное, разбитое из-за одной только возможности любить, пылает, разбуженное неожиданным притоком нежности и ласки.       Это продолжается недолго, личный рай для Дин-Дина, где есть только они двое, кровать да матрац на полу, заканчивается неожиданно, заканчивается болезнью его матери. Заканчивается тем, что он соглашается на липовые отношения с Кан Лэе. Будь ситуация немного иначе, господин Дин даже нашел бы в себе силы, чтобы от души посмеяться, потому что, кто бы мог подумать, что он станет встречаться (все равно, что это лишь притворство) со своей соперницей (уже достаточно давно Дин-Дин воспринимает девушку этом ключе), это действительно походит на шутку, очень плохую и совсем не смешную.       Плохое случается быстро, как-то он возвращается со встречи с сестрой своей "девушки", на лицо его словно тучи набежали, губы поджаты, во всей позе читается напряжение, он взоблтнул слишком много, сознался в том, в чем даже не намеревался, выведенный из состояния равновесия одной чересчур въедливой девушкой, кажется, у семьи Кан в этом был настоящий талант. Но все это кажется сущим пустяком, потому что в следующее мгновение Дин-Дин почти что падает прямо на тротуар, колени его принимаются трястись, бедра напряжены, руками он цепляется за горло. Он не может дышать. Не получается. Не получается сделать и вдоха. Все это длится буквально пару секунд, и лишь затем Дину удается откашляться, все его руки в крови, пальцы, ладони, рукава рубашки, наверное, и лицо, но Дин-Дин, к счастью или к сожалению, лишен возможности рассмотреть себя. - Что ты вытворяешь, Чжан Лян?       Как много черных цветов. Сегодня их необычно много.       Когда они едут на юг, чтобы познакомить его, Дин-Дина, родителей с его же новой девушкой, исключительно затем, чтобы поддержать, обрадовать неожиданно заболевшую мать, которая, если быть честным, давно мечтала о том, как ее "маленький мальчик" женится и заведет уже своих детей, молодой господин думает лишь о том, что хотел бы познакомить своих родителей не с Кан Лэе, с коем-кем, кто даже не должен был никуда ехать с ним, но все равно напросился, увязался, словно хвост какой. Дину думается, что маме бы понравился Чжан Лян.       Вечером они засыпают вместе. В обнимку, как и должно было быть. И абсолютно все равно, что Чжан Лян пьян в стельку и, скорее всего не вспомнит сегодняшнюю ночь, не имеет значения, что скорее всего он даже не контролирует себя, важна лишь рука Чжан Ляна, крепко обнимающая его во сне. Дин-Дин моргает, потом еще и еще раз, но лампа на тумбочке все еще расплывается. Он позволяет другу прижать себе ближе, сильнее. Кажется, он действительно плачет.       С того самого дня, как они покинули дом его родителей, Дин-Дин не перестает кашлять, громко, с хрипами, почти что задыхаясь, он будто собственные легкие выплюнуть пытается, эти приступы становятся лишь чаще и отнимают все больше и больше сил, бывает, молодой господин минут по двадцать лежит поперек кровати, лениво ерошит собственной рукой влажные волосы и думает, насколько сильно проросли чертовы цветы в его легких, и как долго он сможет продержаться вот так?       Единственное, что радует в такое время, это отсутствие Кен-сана, Дину бы не хотелось, чтобы он видел его таким. - Ты стал таким бледным, Дин-Дин, тебе нужно лучше питаться.       На самом деле ему нужно солнце. Ему на самом деле нужен Чжан Лян. - Я в порядке.       Господин думает, что не выживет, просто умрет на этом треклятом пляже, задохнется от этих чертовых цветов в своем горле, но этого не происходит, к сожалению или к счастью, он лишь просыпается на второй день, ужасно вымотанный, с осипшим голосом и неприятной ломотой во всем теле. Он упрямо игнорирует те сообщения, что присылает ему Чжан Лян, читает и не отвечает, лишь хмыкает недовольно и устало, также господин Дин поступает и со звонками, лишь чувство гордости не позволяет ему покинуть их "чат", чувство гордости и, кажется, нежелание сдаваться.       Когда Чжан Лян вламывается в его дом, Дину думается, что лучше бы он умер. Его солнце готовит рисовую кашу, сладкую настолько, что бедра начинают дрожать. - Тебе ведь нравится Кан Лэе?       Его солнце проводит его до кровати, бесконечно длинно касаясь, обеспокоено заглядывая в лицо, затем приносит воды и, вы только подумайте, присаживается рядом, явно не собираюсь куда-либо уходить. - Это из-за нее ты не смог прийти?       Дин-Дин нервно крутит в руках высокий бокал и смотрит, смотрит так, будто видит его в последний раз. - Вчера я шел сказать тебе кое-что.       Слова даются ужасно тяжело, и в этот раз темные цветы абсолютно точно не при чем, просто... Дин-Дин вдруг понимает, что не готов. - И что это?       "Я расскажу тебе тогда, когда пойму, как это выразить", - говорит он, а сам, честно говоря, сомневается, что не умрет раньше, чем это случится.       Говорят, что любовь спасает людей, но почему никто не расскажет о том, скольких она погубила?