Над болотом туман, волчий вой заметает следы; Я бы думал, что пьян - так испил лишь студёной воды Из кувшина, что ты мне подала, провожая в дорогу, Из которой я никогда не вернусь; жди - не жди, никогда не вернусь... И не сомкнуть кольцо седых холмов, И узок путь по лезвию дождя, И не ищи - ты не найдёшь следов, Что Воин Вереска оставил, уходя. Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне; Я не стою, поверь, чтоб ты слёзы лила обо мне, Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме - по бруснике во мхе До ворот, за которыми холод и мгла, - ты не знаешь, там холод и мгла. Наталья О`Шей (Хелависа)
Вокруг был светлый туман, липкий, противный, окутывающий всё сознание тошнотной пеленой. Сознание - вот и всё, что от меня осталось. Я не чувствовал рук и ног, запахов, вкусов. На самом деле я ничего не видел; это подсознание, неспособное мириться с ограниченностью, само достроило картинку... Единственное, что я чётко ощущал - время. Оно текло сквозь несуществующие пальцы, текло неумолимо медленно, причиняя невыносимую боль. Я вглядывался в ничто и думал - а вдруг прошло всего пару секунд? Пара секунд из множества тысячелетий, отмеренных планете людей? И мне ещё уготованы миллиарды, триллионы одинаковых мгновений? Рядом бились в камне мои друзья, я не мог их чувствовать - просто знал, что они там. Им также страшно, больно, отчаянно одиноко... Оставалось надеяться, что когда-нибудь нам повезёт также, как повезло истуканам на Плато Демонов: с помощью артефакта умник вроде меня отправит нас в небытие. Я надеялся... На самом деле я лишь врал себе. Надежда умерла тогда, когда девочка по имени "Надежда" обрекла меня на мучительное существование. Страх и боль затопили меня. Впереди вечность... Страх и боль. Внезапное понимание отрезвило меня. Боль была не иллюзией, она существовала, она рвала на части моё пока что призрачное, но тело! Словно в подтверждение моей догадки, жгучая тишина вокруг покрылась трещинами, осыпалась стеклянными осколками под ноги. Я почувствовал твёрдую землю под ногами, и не устоял, пошатнулся. Надежда подхватила меня. — Папочка... - дочурка обняла меня. - Папочка... — Сколько времени прошло? - рассеянно спросил я. — Пять минут, - усмехнулся, выходя из-за чьей-то спины, Костя Саушкин. - Прошло всего пять минут, и большую часть я потратил на то, чтобы отговорить Надю убивать Рустама и Ольгу. Рустам и Ольга лежали прямо на мостовой, скованные поблёскивающей цепью. Так вот кто, оказывается, пырнул нас Белым Маревом... Это сделали не Света с Гесером и уж, конечно, не Надя. Просто у двух других магов сдали нервы. — Я предложил Наде вернуть только тебя, - невозмутимо продолжал Костя. - Но она решила, что ты откажешься. К счастью, сил двух Абсолютных хватило, чтобы вернуть вас. Простите, шеф, - Костя осторожно обошёл сидящего на земле Завулона, - ничего личного... Бойцы Сопротивления вокруг нас медленно, со стонами приходили в себя. — Кажется, - сказал я, - пришло время для нового Договора. Большинство Иных и людей поддержало меня аплодисментами.***
Надя всё-таки стала Мессией Света. Сейчас она стояла в просторном зале Инквизиции - шло заседание о принятии нового Договора. Я участвовал в составлении и сейчас сидел на почётной трибуне, смотрел на дочь. Лечение вампиров и оборотней отныне становилось добровольным, а учёные из Сопротивления сделали всё, чтобы сократить риски от операции. Для Низших Иных, не пожелавших отказаться от своей сущности, вводились ограничения: запрещалась лотерея, и жертвами могли стать только преступники, приговорённые к пожизненному заключению. Серийных убийц, педофилов и насильников, конечно, тоже жалко... Хотя нет. Не жалко. Любые акции Тёмных, связанные с убийствами и жертвоприношениями, были запрещены. Как и любые масштабные эксперименты с родом человеческим. Кстати об этом... Надя отменила ритуал. Всё вернулось на круги своя, хотя потом дочка тихонько призналась мне, что это было лишь мишурой для успокоения протестующих. Действие ритуала само по себе рассеялось бы за пару месяцев. Потому что совершенно глупо и бесполезно оболванивать людей навсегда: достаточно нескольких недель, чтобы они научились жить по-новому, а когда они привыкли, подпитка уже не нужна. Инквизиторы, пытавшие Тёмных в тюрьме, попали под трибунал, но до суда не дожили - осознав, что натворили, они развоплотились. Главы Московских Дозоров - Гесер и восстановленный в должности Завулон - сидели на почётной трибуне рядом и о чём-то тихо беседовали. Для Иного, пережившего Белое Марево, Всетемнейший вёл себя подозрительно миролюбиво. Впрочем, не сомневаюсь, Гесеру это ещё аукнется... Конечно, шеф сумел отмазать любовницу и старого друга от трибунала. Какой ценой, я даже представить боялся. Надя сделала движение рукой, и зал затих. Звонким срывающимся голосом она начала читать Новый Договор: — Мы — Иные и Люди. Мы служим разным силам. Но в Сумраке нет разницы между отсутствием тьмы и отсутствием света. Наша борьба способна сделать несчастными множество невинных, она несёт лишь боль, страдание и смерть. Мы заключаем Великий Договор о перемирии. Каждая сторона будет иметь свои права и свои законы. Мы — Иные. Мы создаем Ночной и Дневной Дозоры, а также Инквизицию, чтобы соблюдать права Иных от разных сил. Мы — Люди. Мы создаем Людской Дозор, чтобы следить за Иными и отстаивать права Людей. Нет судьбы, кроме той, что творят Иные и Люди. Пошатываясь, словно пьяный, я покинул зал. Привычным уже движением сунул наушники в уши. Случайное воспроизведение подсунуло мне "Мельницу". Солистка пела чарующе, щемяще-грустно: Над болотом туман, волчий вой заметает следы; Я бы думал, что пьян - так испил лишь студёной воды Из кувшина, что ты мне подала, провожая в дорогу, Из которой я никогда не вернусь; жди - не жди, никогда не вернусь... Странная песня. Грустная, и совсем не подходит ситуации. И не сомкнуть кольцо седых холмов, И узок путь по лезвию дождя, И не ищи - ты не найдёшь следов, Что Воин Вереска оставил, уходя. Ушла эпоха. Потомки будут именовать её Эпохой Первого Договора... Ужасной, неразумной, чудовищно несправедливой... Но в сердце было пусто и непривычно. Ничто больше не будет как прежде. Это пугало до чёртиков. Ты однажды вдохнёшь Терпкий ладан октябрьской луны, В сердце сдвинется нож, Боль поднимется из глубины; Неужели ты ждёшь Воплощенье беды? Духа сумрачной стали, Чтобы снова дать мне напиться воды, Этой пьяной хрустальной воды?.. Я глубоко вздохнул. Ничего больше не будет как прежде, и это надо либо принять - либо умереть. И не сомкнуть кольцо седых холмов, И узок путь по лезвию дождя, И не ищи - ты не найдёшь следов, Что Воин Вереска оставил, уходя.