«Само то, что мы любили друг друга, было прекрасно».
— А знаешь, почему они меня не видят? Воншик идёт по комнате, а шаги его эхом отдаются по всему помещению, останавливается перед черноволосым мужчиной, чёлка которого так сильно отросла, падая на глаза, что различить, куда тот смотрит, было почти невозможно. Мужчина сидит на кровати, скрючившись в три погибели, а лицо его направлено в сторону длинного зеркала в пол, будто бы безликое отражение сможет ему помочь. Воншик проводит своими длинными пальцами по его тёмным волосам, плавно спускаясь на шею и обхватывая её сзади, будто хочет разломить её на две части, как плитку горького шоколада, а сам же приближается к уху мужчины, опаляя горячим дыханием: — Потому что они — слепые ублюдки, Тэгун. На кровати рядом с Тэгуном лежит одинокий серо-синий листок, обёрнутый кружевной лентой, а под неё вложены засушенные цветы, словно насмешка над его жизнью и призрачными стремлениями. «Приглашение на свадьбу», — гласят первые строчки. Ему хочется разорвать этот лист в клочья, хочется вырвать из себя этот синий цвет, наполнивший до краёв всё его естество, хочется разбить это чёртово зеркало. Хочется… Ким Воншик приходит ко мне с пяти лет ровно в двенадцать часов ночи и снова исчезает в три часа пятнадцать минут ночного времени. Когда он появляется, я не могу уснуть. Думаю, вечные синяки под моими глазами — единственное, что делает меня чуть более нормальным, чем я есть на самом деле. Воншик смотрит на меня и улыбается, иногда говорит. Только я могу его видеть. Меня зовут Чон Тэгун, и все считают меня сумасшедшим за исключением нескольких близких людей. В моём «арсенале» зрительные, слуховые и тактильные галлюцинации, плюс ещё несколько заболеваний, достоверность которых точно не выявлена. Я наблюдаюсь у психиатров с подозрением на шизофрению. Иногда мне кажется, что Че Хёрин — моя девушка, подруга и человек, который всегда был рядом — тоже его видит. Она может подолгу сидеть за столом на кухне и смотреть прямо в его глаза, будто бы спрашивая, зачем он отравляет наши жизни. Но… Хёрин никогда не сможет его увидеть по-настоящему, потому что Воншик — именно моя галлюцинация. — Как проходит лечение теми препаратами, которые я вам прописал? — мужчина в белом халате восседает в чёрном кожаном кресле и внимательно следит за реакцией молодого человека. Его глаза, словно коршуны, ждут подходящего момента, чтобы ухватиться за любой взгляд, покачивание головы, за любое сжимание ткани джинсов худыми пальцами, которые только еще раз бы подтвердили невменяемость пациента и его болезнь. По крайней мере, это и есть работа врача. Подтвердить или опровергнуть, третьего не дано. — Воншик перестал говорить со мной, доктор Хан, — пациент смотрит в пол с ничего не выражающей мимикой лица. Его высокий голос хорошо сочетается с правильными чертами и поджарым телом. Доктору действительно жаль этого человека. — А с другими людьми Воншик говорит, Тэгун? — мужчина улыбнулся, располагая к себе. Тэгун лишь повернул голову к окну, смотря на осенний пейзаж, он выглядел настолько уставшим, будто сейчас просто свалится на пол под действием гравитации. — Он никогда не говорит с другими людьми, потому что знает, что его не услышат. — То есть Воншик знает, что он нереальный? — табличка «Психиатр Хан Санхёк» мигнула золотым в свете закатного солнца. — Воншик считает себя настоящим, а других людей слепыми, доктор Хан, — Тэгун усмехнулся уголками губ. — Для него я — особенный. — Вы иногда думали о себе, как о другом человеке? Давали себе чужое имя, может быть, придумывали себе другие социальные роли? И… Воншик всегда называет себя только «Воншиком»? — доктор медленно записывал что-то в блокнот. — Меня зовут Чон Тэгун, и я не считаю себя кем-то другим. А Воншик называет себя «Рави», но очень редко. Я не знаю, что означает этот псевдоним. — Рави когда-нибудь побуждал вас к какому-либо действию? Говорил сделать что-нибудь? Что-нибудь… — замялся врач, — не очень хорошее. — Нет, никогда, доктор, — молодой человек потёр уставшие глаза. — Вы допускаете вариант того, что могли придумать Воншика из-за собственного одиночества в детстве? — Нет, я никогда не был одинок, — доктор нахмурился, расфокусировав взгляд. — Хорошо, тогда перейдём к вашему состоянию, — мужчина в кожаном кресле перевернул страницу блокнота. Некая заторможенность сквозила в комнате. — После лекарств вы чувствуете что-то не то в вашем теле? — Я стал меньше спать, и у меня появилась необъяснимая слабость в руках и ногах. — Хм, это — побочные действия препаратов, вам стоит потерпеть. Думаю, если всё будет идти именно в таком ключе, то скоро ваши галлюцинации пройдут. Конечно, ежели вы действительно этого хотите, — доктор дружелюбно улыбнулся. — Жду вас на следующей неделе. Че Хёрин — это мечта в первозданном виде. Че Хёрин — это панацея. Сначала девочка из соседней квартиры, потом умная одноклассница, дальше единственный настоящий друг, а после всего любимая девушка. Только она не издевалась надо мной после того, как один из моих одноклассников распространил в школе слух о том, что я вижу «призраков». Только она миллионы раз меня поддерживала, только она по-настоящему любила. Даже родители не давали мне столько заботы, сколько она. Только Хёрин верила в то, что меня ещё можно вылечить, только она терпела мои ночные галлюцинации, только ради неё я старался никогда с ним не разговаривать. Че Хёрин — это плацебо… — Где же твоя дорогая Хёрин, Тэгун? — Воншик появляется из-за спины молодого человека, обходит его, сидящего на банкетке перед роялем, и облокачивается на музыкальный инструмент прямо напротив Тэгуна; он очерчивает взглядом каждый сантиметр тела мужчины, вглядывается в глаза и говорит то ли гадко, то ли загадочно: — Ты играй, играй. Мне нравится слушать твою музыку. Клавиши содрогнулись под тонкими пальцами Тэгуна, а его иссиня-чёрные волосы упали на глаза. — Хёрин сегодня ночует у своих родителей, — тихий голос вывел Воншика из раздумий, он усмехнулся. Музыка лилась по помещению. — Почему ты снова говоришь со мной? Ты молчал две недели. — Главное, чтобы Хёрин не ночевала ещё где-нибудь, — задумчиво произнёс монстр, а потом, будто вспомнив про другой заданный недавно вопрос, быстро добавил: — Мне просто нравится смотреть на твоё лицо, преисполненное надеждой, что какой-нибудь порошок сможет избавить тебя от моего голоса, — Воншик сел на банкетку рядом с Тэгуном, обхватив пальцами его подбородок, мягко повернул лицо молодого человека в свою сторону и переместил свои пальцы на бледную кожу щеки застывшего мужчины, переставшего играть на рояле. Рави ехидно улыбнулся; его пальцы были холодны. — Я никогда от тебя не уйду, потому что ты мой, Тэгун, — а в чёрных глазах Воншика пляшут черти и дьяволы, он, одержимый, смотрит на Тэгуна с благоговением и презрением одновременно, и мужчина медленно тает под невидимыми силами. — Кажется, я действительно сумасшедший, — молодой человек ушёл из-под руки своего собственного ночного кошмара и отвернулся, начав заново наигрывать незамысловатую мелодию. — Сумасшедшие люди не подозревают о своём сумасшествии. Сумасшедший человек никогда бы не стал бороться со своей галлюцинацией, он никогда бы даже не понял, что она нереальна, просто потому, что они живут в своём мире. Ты — не сумасшедший, Тэгун, ты — просто другой, особенный, а я — не галлюцинация, — впервые, что-то из уст Рави прозвучало серьёзно. Его светлые, почти белые, волосы отбрасывали тень на лицо, из-за чего татуировки на руках становились ещё отчетливее. Но веры в своё психическое здоровье Тэгуну не прибавилось. — И чем ты отличаешься от галлюцинаций, Воншик? — мужчина вздохнул, закончив с игрой, и посмотрел на Рави, наверное, впервые с толикой надежды. А может быть, это было отчаянием. — Разве галлюцинации могут любить? — А разве ты меня любишь? Но… каждому человеку свойственно уставать. Или от работы, или от любимой еды, или от места, где он живёт, или от другого человека. И Хёрин — не исключение, она тоже устала. Устала от меня и такой жизни. Я до конца пытался верить в то, что она действительно ездит ночевать к родителям, чтобы сменить обстановку, но она ездила к своему любовнику. И когда мы сели серьёзно поговорить, она лишь смотрела в пустоту с лицом полным безграничной печали. Будто действительно там что-то видит, в этой пустоте... с человеческими очертаниями. Хёрин сказала, что её ухажёр хороший, ей с ним комфортно, и он никогда не даст её в обиду. Я изо всех сил пытался улыбнуться ей и поддержать, потому что в последнее время я был ослеплён лишь Воншиком и своими проблемами, совершенно забыв о том, что в небольшой трёхкомнатной квартире на четырнадцатом этаже жили не два человека, а три. Мне действительно нужно быть одному. На следующий день она пришла забрать свои вещи и протянула приглашение на свадьбу. В тот день я впервые за несколько лет заплакал. А ещё через день Хёрин вернулась в девять часов вечера, чтобы отдать ключи от квартиры. Именно тогда Воншик появился раньше обычного на три часа. Меня прошиб ледяной пот. Медленно пришло осознание, что лекарства больше не действуют. Хёрин ушла в расстроенных чувствах, думая, что я её игнорирую. — Почему ты пришёл раньше? — молодой человек сполз по двери на пол, не в силах подняться на ноги, его глаза были пусты и от того чувственны; он дрожал то ли от холода, то ли от страха. Тэгун был прекрасен. — Зачем ты вообще ко мне приходишь? — крикнул на собственного монстра, что присел на одно колено прямо перед ним. — Потому что до этого здесь жила Хёрин, и я появлялся лишь тогда, когда она спала, — хмыкнул Воншик, протягивая руку к мужчине. — А теперь её нет, поэтому я могу приходить, когда захочу, — Рави улыбнулся и погладил Тэгуна по щеке, задерживая взгляд на чужих дрожащих губах. — Прекрати бояться меня, милый Лео. Единственным и последним — что сейчас занимал всё внимание мужчины — был холодный поцелуй, который Воншик оставил на его лице. Лёгкое касание не своих губ к его, синее-синее отчаяние и алая ярость, обволакивающая всего молодого человека. Рави обнимает мужчину, сжимая в железных тисках, как удав своих жертв, дышит куда-то в его макушку, а Тэгун утыкается в грудь своего ночного кошмара, неравномерно вздыхая. — Люди жестоки, Тэгун. Они никогда не примут тебя такого, какой ты есть. Когда же ты уже, наконец, посмотришь на меня и поймешь, что, кроме меня, у тебя больше никого нет и не будет? — Эй, Рави, где же ты? Вот он, я, твой милый Лео! Не собираешься спасать свою дорогую любовь? — стоять на краю моста было холодно и мерзко. В душе была лишь пустота, смешанная с пожирающей её же беспомощностью. Почему-то хочется лишь истерично рассмеяться, стоит лишь задуматься о том, какие мысли сейчас лезли в мою голову. Редкие автомобили проезжали и не останавливались; мир живёт, пульсирует, как только что поставленная гематома. Будто бы и не было никогда меня. Может быть какая-нибудь одинокая камера видеонаблюдения снимет мои последние минуты жизни, и их покажут моим родителям, которые ни разу не позвонили мне за эти три года, переложив все обязанности на Хёрин. Ничего ведь не изменится, если меня вдруг не станет?.. Руки дрожали, а ноги норовили подкоситься, я чувствовал необъяснимую сонливость, хотя, мне всегда хватало четырёх часов для того, чтобы выспаться. Доктор Хан сказал, что это — побочные действия препаратов, которые я принимал и которые перестали мне помогать. Сегодня я впервые не пил таблеток, сегодня я впервые не позвонил доктору, чтобы рассказать о случившимся. Потому что… — Прыгай, если хочешь, это — твой выбор, — Рави гадко ухмыльнулся, будто бы ему плевать. Хотя, он же — моя галлюцинация, а галлюцинации ирреальны, они не имеют чувств. Зачем им чувствовать? — Разве можно дать умереть своему возлюбленному? Тебе не будет больно? — приподнял бровь и вцепился в бортик моста руками. Одно неверное движение, и я паду вниз раньше времени. Напускная уверенность в своих действиях заставляла нервно прикусить губу, чтобы не выдать внутреннего страха. — Моя любовь безответна, поэтому мне станет только легче, — Рави пожал плечами, подойдя ближе ко мне. Он казался печальным; его тёмные глаза застыли в одном выражении, и было ясно — Рави думал. Думал, что сулит ему жизнь, так это выглядело со стороны. Галлюцинация думала о будущем! Воншик просто взялся руками за мои предплечья, подошёл почти вплотную, выдерживая своеобразное объятие, и наклонил вниз, отчего вся моя жизнь зависела лишь от него. Внутри натянулась тонкая струна, готовая наконец-то разорваться, издав самую лучшую мелодию перед тем, как стать действительно бесполезной. «Ночной кошмар» всматривался в чужие ему глаза (а чужие ли?) и ждал от меня хотя бы одного последнего слова, я лишь устало улыбнулся. — Даже на грани смерти ты остаёшься невинным, Лео, — и монстр разжал свои ладони. А ведь Рави был готов сохранить мне жизнь, я знал это, но…***
Воншик посмотрел в небо, щуря раскосые глаза. Солнце еле-еле выглядывало из-за туч, расчерчивая небо, как тетрадь, в линии своими редкими лучами, появляющимися от движения планеты. Жаль, что больше Рави никто не увидит — зрячих людей не осталось. В парке одинокого спального района цветёт японская вишня, а дети весело играют между собой, выкрикивая какие-то словечки из популярных мультфильмов; кто-то выгуливает собак, кто-то читает, кто-то устроил пикник, а кто-то отдыхает в тени. Воншик провожает пробежавшего мимо ребенка нечитаемым взглядом и направляется в сторону ветра. Тенью тоже быть неплохо, не так ли? А любовь, любовь давно уже где-то в воде. Он помнит лишь, как шевелились губы падающего мужчины, и в этом шёпоте Воншик прочитал: «Я тебя люблю». Но он не стал его спасать. Разве слепой может спасти лжеца?