Руки

      Он сидит на подоконнике, когда она открывает окно. Утренний холод бьёт аккуратное лицо. Четырнадцатый этаж. Ей протягивают тлеющую сигарету, ему пододвигают неполную чашку кофе. Дешевую и отвратительную. Крепкого и невкусного.       Два часа до рассвета.       Она сидит спиной к беззвучным проспектам, идеально тихому миру. Он смотрит, как неловко и неуместно зажигаются окна в соседних домах. В одном видно ярко-малиновые шторы, в другом — полуголого мужчину.       Они держатся за руки и дышат синхронно. Молчат.       Она роняет пепел на новый ламинат. Тёмный, разводы под дерево. На нём четыре дня как подпалины от отвратительной сигареты. Его четыре дня как постелили. Она смотрит на развод, напоминающий кошку. Мышь. Ландыш. Искусанные губы.       Её руку сжимают крепче.       Он сосредоточенно осматривает тонкие бледные пальцы, длинные ногти, сбитые костяшки, проступающие синие вены. Он пробует руку на вкус, осторожно прикасаясь губами, кусая выше запястья и оставляя болезненно-красный след.       Она не поворачивает голову. Тянет его руку на себя.       Сухие губы касаются шрамов на жесткой коже. Замирают, дотрагиваясь новой кровавой корки. Её дыхание слишком горячее, после пронизывающего ветра. Она прижимает его руку к щеке, согревая холодные пальцы, щекоча длинными черными ресницами кисть.       На его руке остаются холодные солёные капли. Он щурится, смотря на них, быстро растекающихся в бесформенные лужи. И пальцы только крепче сжимают её хрупкую, бледную кожу фарфоровой руки.       Час до рассвета.       Потушенный окурок валяется на полу в небольшой горке совершенно остывшего пепла. Она заправляет волосы за ухо, проверяет на ощупь целостность водостойкой туши на ресницах, нервно теребит строгий угол воротника белой офисной рубашки.       Пустая кофейная чашка шатается на краю. Три-семь минут до падения. Он оттягивает разглаженный воротник, проверяет рукав на наличие коричневых пятен, следит взглядом за первыми пролетающими птицами.       Его локоть касается её локтя. Каждого пронизывает непонятная дрожь. Мгновенно отпрянуть. Коснуться снова. Почувствовать удары сердца, откидывающие назад позвоночник. Дышать слишком прерывисто долго. Синхронно.       Её волос можно коснуться, если немного повернуть голову направо. Они тонко пахнут каким-то шампунем, розами и приторно-сладкими духами. Но он не ощущает этого запаха. Любое движение смертельно. Любой лишний взгляд (вдох) — преступен.       Его плечо на расстоянии в половину движения. Она не ощущает плотной, дорогой ткани плаща, не видит сплетений твердых ниток в бессчетные крохотные узлы. Лишняя мысль губит идиллию. Лишнее желание губит руку, сжимающую её пальцы.       На краю меры дозволенного. Оба.       Рассвет.       Чашка разбилась об асфальт, напугав бездомную кошку. Её белыми с синими цветами осколками усыпан тротуар. Его ботинки давят стекло. Он на ходу надевает перчатки и после поправляет, опускает шляпу, скрывая бегающий по округе взгляд под полями.       Окно плотно заперто, ни единого ручейка уличной прохлады. Она надевает перчатки, затягивает петлю чёрного галстука на тонкой шее, устраивает на волосах золотистую заколку. Долго смотрит в зеркало на своё растерянное и испуганное отражение. У него заметно трясутся руки.       Она покидает квартиру, стуча высокими каблуками.

***

      Йосано без запинки оправдывает своё опоздание. Легко улыбается и не представляет лица утреннего гостя. Говорит, будто ничего из ряда вон. Говорит спокойно и весело. Говорит правдиво. Никто не возьмётся проверять её слова. Никто не заметит, что левая рука пахнет табаком, а правая — человеком.       Накахара беззаботно общается с Мори Огаем. Кое не замечает в нем изменений. Подчиненные тоже глухи и слепы. Никто не скажет другому на ухо, тайком, что левая рука одного из Пяти Исполнителей пахнет кофе, а правая — человеком.