Найти своё место

С возвращения в Даймонд-Сити прошло всего несколько дней, но жизнь уже, кажется, вернулась на круги своя. Только в ней появился Коннор — который, впрочем, будто бы и не исчезал никуда. Он всё так же убирался в доме и пытался освоить готовку, но теперь уже куда менее успешно: никакие найденные им довоенные кулинарные книги не рассказывали, сколько времени надо варить мясо дутня, чтобы оно не стало резиновым, и из чего лучше делать соус, который сможет перебить вкус и запах мерзкого, но чрезвычайно питательного болотника. И, кроме домашних забот… — Я знал, что когда-нибудь в бостонской полиции найдётся для меня работа, — сияя, произнёс Коннор. — Ага, и свободную вакансию ждать пришлось всего-то ничего, каких-то двести сорок восемь лет, — сказал Хэнк. — И не то что бы моё скромное частное агентство можно назвать бостонской полицией, хотя я когда-то и работал в ней… — добавил Ник. — В любом случае, я наслышан о ваших с Хэнком прежних делах и просто не мог позволить пропадать такому таланту. Втроём мы точно заставим содрогнуться весь преступный мир Содружества. Зарплата, правда, первое время будет совсем маленькая, всё же, я не рассчитывал, что когда-нибудь в этом агентстве будет работать кто-то ещё, кроме меня и Элли… — Ничего страшного, главное, что я наконец-то снова могу заниматься любимым делом, — улыбнулся Коннор. — К тому же, мы с Хэнком ведь живём вместе и у нас общий бюджет, так что, думаю, нам этого хватит для начала. — Общий бюджет, — повторил Ник, глядя на Хэнка, и в его тоне слышалось «погоди, ща я придумаю шутку про семейную жизнь». — Ладно, Коннор, пойдём, сегодня нам здесь больше делать нечего, — спешно сказал тот, подталкивая напарника к двери. — Появится дело — Ник нас позовёт. — Обязательно позову. Буду стоять у двери вашего дома снаружи и звать, пока вы не выйдете, — ответил Валентайн. — Чтоб не стать ненароком свидетелем чего-то лишнего. Хэнк вытолкнул Коннора за дверь и захлопнул её с такой силой, что вся лачуга, казалось, чуть вздрогнула, а неоновая вывеска детективного агенства замерцала. — Ты его не слушай, Коннор, — виновато сказал Хэнк, почёсывая затылок, когда они оказались у себя дома. — Мы с Ником давно соревнуемся в подстёбывании друг друга, вот он и придумал очередной тупой подкол. Не обижайся. — Я и не обижаюсь… — растерянно ответил синт. — Мне, честно говоря, его подколы даже… приятны немного. — Приятны? — удивлённо переспросил Андерсон. Коннор не ответил. Он снял и повесил шляпу и плащ на вешалку у двери, положил в его карман тёмные очки, которые постоянно носил в Даймонд-сити, и сказал, обернувшись, с очень серьёзным взглядом: — Хэнк… Что между вами? — Эм… Что, прости? — Между вами с Ником. Насколько вы с ним близки? — Мы друзья и напарники, ты же знаешь. Что за вопрос? Синт помолчал, а потом произнёс, глядя куда-то в сторону: — Когда я смотрю на то, как вы хорошо общаетесь, или думаю о том, как вы работали вдвоём всё это время, я странно себя чувствую. Я знаю, что это глупо, но что-то внутри меня твердит, что ты должен быть только моим напарником. И когда Ник шутит о наших отношениях, это меня немного успокаивает, потому что так он будто подтверждает, что не претендует на тебя. Хэнк был совершенно ошеломлён этим откровением. — Это чувство очень сильное и очень неприятное, — добавил Коннор. — Я никогда раньше такого не испытывал. Но теперь, когда я работаю с вами и знаю, что всегда буду рядом, мне значительно легче. — Что ж, Коннор, поздравляю, теперь ты совсем человек, — сказал детектив. — Машины вряд ли способны испытывать что-то настолько нелогичное, как ревность. — Ревность? — озадаченно переспросил Коннор. — Не думал, что она… такая. — Какая? — Ядовитая, — неожиданно было услышать от RK800 столь метафорическое определение, но оно было точнее некуда. — А ещё я не думал, что когда-нибудь узнаю на себе, что это такое. Я никогда не понимал, каким образом ревность вообще возникает и существует. Помнишь дело Коллинза? Который убил андроида-садовника, приревновав к нему жену. — Ага. — На допросе он сказал, что доверял жене и был уверен, что она не станет ему изменять ни с андроидом, ни с кем-либо ещё. Но отчего-то всё равно ревновал ко всем вокруг. Я не понимал, как это возможно. А сейчас сам испытываю нечто подобное и не знаю, что мне с этим делать. Синт смотрел куда-то в пол, стыдясь поднять взор. — Только не убивай Валентайна, он нужен этому миру, — чуть напряжённо пошутил Хэнк. — Не буду, — кисло пообещал Коннор. — Но как избавиться от ревности? — Ну, для начала надо определиться, почему ты вообще её испытываешь. Умом же ты понимаешь, что нашей дружбе ничто не может грозить. — Дружбе… — как-то мрачно протянул синт и задумался. — Хэнк, — он поднял голову, глядя в лицо лейтенанта, который не знал, куда деться от этого пристального, чуть встревоженного и всё же каким-то образом такого тёплого взгляда. — Честно говоря, то, что было в прачечной до того, как нас прервали… — Так ты помнишь то, что было в прачечной?! — Андерсон вытаращил глаза. Они ни разу не поднимали эту тему и отчего-то он был уверен, что это воспоминание было стёрто из головы Коннора со множеством других. «Блин, точно, он же просил Амари максимально сохранить в памяти нашу встречу… Выходит, это она тоже оставила?!» — Ну конечно… Как бы я смог это забыть? — Коннор, я… Я не хотел обидеть тебя, я сам не знаю, что на меня нашло тогда, я очень скучал по тебе все эти годы и, наверное, от переизбытка чувств мне… — Мы можем завершить то, что начали тогда? — вдруг выпалил Коннор, прервав поток оправданий. Он уверенно смотрел на Андерсона, но уже через миг ужасно смутился и отвёл взгляд, густо покраснев. — Что, прости? — Мне показалось, что ты хотел… ну… Но, конечно, если мне показалось и я тебе неприятен… Или у тебя что-то есть с Ником или кем-то ещё… Хэнк не дал ему договорить, быстро преодолев расстояние в пару шагов и, неожиданно даже для себя, заткнув Коннора нежным, но уверенным поцелуем. Незавершённая фраза обратилась в еле слышное глухое мычание, звенящее удовольствием. Ладони Хэнка бережно обхватили лицо напарника. Андерсон почувствовал, как руки Коннора скользнули под распахнутое пальто и неспешно легли на его спину, сперва осторожно поглаживая, едва касаясь, а затем вцепляясь в рубашку. Поцелуй был неглубоким, почти невинным, но долгим. Хэнк уже забыл, каково это — ощущать чужие податливые губы своими. Едва соприкоснувшись случайно языками, оба тут же смущённо одёрнули их, будто от лёгкого удара током, но уже через пару секунд Хэнк почувствовал, как язык Коннора мягко проникает в его рот, уже явно намеренно, и поддался ему. В какой-то момент в голове Андерсона пронеслась дурацкая мысль, что с бородатым целоваться, наверно, такое себе, и он порадовался, что заглянул сегодня утром в салон, где умелые руки Джонни привели растительность на его лице в порядок, не сбрив бороду, но значительно укоротив и оформив её. Казалось, поцелуй продолжался вечность. Будто они пытались наверстать каждый упущенный миг за все два с половиной века. Но в конце концов Хэнк всё же заставил себя отстраниться, и Коннор, тяжело дышащий, тут же прижался к нему, крепко обнимая. — Я давно хотел сказать… — Коннор занервничал. — Я, может, и не совсем человек, и плохо разбираюсь в тонкостях человеческих чувств, но… — он замялся. — Я уверен, что это оно. Я люблю тебя, Хэнк. — И как давно ты хотел мне это сказать? — усмехнулся Андерсон, вспоминая их последнюю встречу до Войны. Разумеется, он всё видел и догадывался, но до конца не позволял себе поверить в это. Было бы слишком больно, окажись его догадки ошибочными. Несмотря на внешнюю невозмутимость, сейчас признание заставило его сердце заколотиться как бешеное. Отчего-то он стеснялся силы нахлынувших на него эмоций, и ему казалось, что этот сумасшедший стук в груди слышно даже Коннору. — Двести сорок восемь лет, — смутился тот ещё сильнее. — Может, чуть больше… Я понимаю, какое значение имеют эти слова, и то, что между нами теперь может возникнуть некоторая неловкость, но я не прошу о взаимности, я лишь хотел, чтобы ты знал. Я пытался сказать не один раз, но не решался, и… Хэнк снова прервал его поцелуем, вкладывая в него всё, что сам бы хотел сказать, но не мог. — Надеюсь, твои коммуникативные навыки за двести лет прокачались достаточно, чтобы понять всё без слов, — буркнул он, нехотя оторвавшись от мягких губ. — Не умею я говорить о таких вещах. — Исходя из всех моих знаний о поведении людей, полагаю, что я, наверное, понял всё правильно, но всё равно почему-то боюсь, что, а вдруг — нет, — ошеломлённо пробормотал Коннор. — О, в таких делах это нормальное явление. Правильно ты всё понял. — То есть, мои чувства взаимны? — Блин, ну я же просил не вынуждать меня говорить это вслух! Коннор снова обнял его, и, ощутив нечто твёрдое внизу, Хэнк не смог удержаться от дебильной старой шутки, чтобы заставить Коннора чувствовать себя ещё более неловко, чем он сам, и таким образом чуть разрядить эту непривычную ему сентиментальную обстановку: — Это у тебя пистолет в кармане? — ляпнул он и тут же мысленно чертыхнулся, ругая себя за вырвавшуюся идиотскую фразу, прозвучавшую ещё более убого, чем можно было ожидать. — Нет. Это эрекция, — неожиданно невозмутимо ответил тот, заставив Андерсона вспыхнуть. — Коннор!!! Мда, с коммуникативными навыками у тебя всё ещё пиздец как херово. — Я понял, просто тоже решил подшутить, — улыбнулся Коннор, и эта улыбка быстро превратилась в какую-то лукавую и робкую одновременно. — Но там действительно не пистолет. А у вас, лейтенант?.. План с треском провалился. Смутить Коннора не удалось, зато сам он смутился ещё сильнее. А затем… Затем ладонь Коннора внезапно легла туда, где ей быть совершенно не полагалось. Даже в сложившейся ситуации. Разве что в самых смелых фантазиях Андерсона. Всего на несколько секунд, будто дразня, и этого хватило, чтобы окончательно потерять связь с реальностью. Следующие пара часов были, наверно, лучшими за всю жизнь Хэнка. Сначала он сомневался в правильности (да что там, хотя бы адекватности) того, что они делают, в голову лезли мысли о том, что всё происходит слишком быстро. Они же только-только перешагнули черту «просто друзей», нужно подождать, лучше узнать друг друга, как-то сперва поухаживать, что ли… Но очень быстро учащённое дыхание, горячие губы и блестящие карие глаза Коннора с расширенными зрачками заставили послать к чёрту все эти условности. Да и, к тому же, они знакомы грёбаных два с половиной века, год из которых Коннор ухаживал за ним в самом буквальном смысле слова, да ещё и жил с ним. А в последние несколько дней и вовсе спал с ним в одной кровати, неизменно покоясь головой на его груди. Сколько ещё ждать? И если всё это не считается достаточным для перехода на следующий уровень, то что же должно считаться? Быстро оправдавшись этой мыслью, Андерсон прижался губами к загорелой шее, и сорвавшийся с губ Коннора стон окончательно заставил забыть обо всём и просто дарить любовь и наслаждаться ею, завалившись на старый скрипучий диван. Это было так непривычно. У Хэнка никого не было лет пятьдесят, и это не считая тех двухсот, что он провёл в заморозке. Опыт с мужчинами же и вовсе ограничивался юношеской влюблённостью, вылившейся в яркий, но короткий роман, ещё в академии. И сейчас, спустя столь долгий перерыв, всё происходило словно впервые. Больше нежности, чем страсти. Больше дрожи от волнения, чем от возбуждения. Больше неловкости, чем действий. Но всё равно так чувственно и прекрасно. — Наконец-то! — вдруг как-то сердито выпалил Коннор, когда Хэнк стащил с него футболку и, покрывая поцелуями грудь, совершенно белую и даже бледную, в отличие от шеи и лица, коснулся языком и губами соска. Андерсон отстранился и недоумевающе посмотрел на него. — А? — Ой! — смутился Коннор, ещё гуще краснея. — Прости, вырвалось… Я просто очень долго этого ждал. Повисла пауза. И тут они одновременно расхохотались. Они вместе смеялись около минуты, не в силах остановиться, и это слегка выбило из колеи, но зато очень разрядило обстановку, рассеяв застывшее в воздухе напряжённое стеснение. Воспользовавшись этой странной паузой, они поднялись на второй этаж и разместились на куда более удобной и чистой, чем диван, кровати. — Извини, это было так глупо! Я, наверно, сбил тебе весь настрой? — просмеявшись, спросил Коннор. — Ты не можешь сбить мне настрой, — Хэнк поцеловал его в висок. Горячий. — Только наоборот. Это было очень мило. Я и сам ждал, наверно, не меньше… В подтверждение своих слов лейтенант вновь приник к груди лежащего на спине напарника. Тот резко выдохнул и закрыл глаза. Одновременно Хэнк ласково поглаживал его руки от кистей до плеч тёплыми шершавыми ладонями, от каждого движения которых, даже самого невинного, Коннор распалялся ещё сильнее. Как только Хэнк оторвался от партнёра, чтобы перевести дух, тот, воспользовавшись моментом, принялся расстёгивать пуговицы на рубашке мужчины. — Ты сильно похудел, — тяжело дыша, сказал Коннор, осторожно проводя рукой по обнажённому торсу перед ним, оглаживая грудь и живот. — В нынешних реалиях сложно не потерять вес, — смущаясь, ответил Андерсон. — Только и делаю, что бегаю туда-сюда целыми днями с рюкзаком и пушкой наперевес, да и поесть удаётся далеко не всегда… Надеюсь, у меня не слишком болезненный вид. — Ты выглядишь прекрасно! — возразил Коннор, садясь. — И всегда выглядел. — Рука снова поднялась к груди, едва касаясь подушечками пальцев, и замерла. — А вот татуировка почти совсем уже выцвела. — Ты что, расстроен? Она же тебе вроде как не нравилась. — Не нравилась, но… это была часть тебя, и я к ней привык, — признался Коннор. — Это самое неожиданное из всего, что я сегодня от тебя услышал, — сообщил Хэнк. — Но раз она была тебе так дорога, значит, восстановлю её или набью поверх неё другую. — Другую. То лицо было ну слишком уж странным, — проворчал Коннор и поцеловал его куда-то в область того самого выцветшего лица на груди. Его слова удивили Хэнка: он ожидал услышать нечто вроде «Нет, что ты, это вовсе необязательно», прежний Коннор почти никогда не говорил о том, чего хочет он, куда больше заботясь о том, что хочет Хэнк. То ли из заложенной в него вежливости, то ли из сохранявшейся даже после девиации неуверенности в том, что он тоже личность и что он тоже имеет право на какие-то желания и предпочтения. Обнаруженная перемена… радовала. Коннор перехватил инициативу, и теперь Хэнк переживал нечто совсем уж новое. Нечто, чего у него, привыкшего быть ведущим, а не ведомым, не было с того самого юношеского романа в академии, когда всем процессом руководил его тогдашний приятель. Хэнк очень сомневался в собственной красоте, но то, с какой страстью и желанием целовал его сейчас, пожалуй, самый идеальный мужчина, что он когда-либо встречал, заставляло поверить, что Коннор искренне считает его привлекательным, а не просто льстит или жалеет. Да, может, конечно, у андроидов и синтов представления о красоте отличаются от стандартных человеческих, но, чёрт, он, не особо нравившийся себе и, как ему казалось, окружающим, искренне нравится Коннору. О этой мысли в груди… нет, не заболело, а как-то резко погорячело. Прежде у Хэнка вызывали отвращение мысли о том, что кто-то в этом мерзком разрушенном мире, царстве грязи и антисанитарии с очень плохим доступом к воде, занимается сексом. У него самого ни минуты не возникало желания с кем-либо тут предаться страсти, и даже если вдруг от недотраха лезли в голову мысли такого характера, они тут же разбивались о подкинктую воображением реалистичную картину совокупления в таких условиях. Трахаться с кем-то на каком-нибудь грязном матрасе в затхлом помещении или вовсе посреди руин, как не стеснялись делать те же рейдеры, не имея возможности даже помыться — это казалось Хэнку не просто сомнительным удовольствием, он вообще никакого удовольствия в этом не видел. Местные жители такой брезгливостью, конечно же, не отличались, им нужно было как минимум размножаться, а в идеале ещё и просто любить друг друга, и других условий для этого они и не знали вовсе, им попросту не с чем было сравнивать. В отличие от Андерсона, который был абсолютно уверен, что больше никогда и ни с кем, и мысленно проклинал нано-андроидов за свою всё ещё прекрасную потенцию. Но сейчас, с Коннором всё было иначе. Им обоим было абсолютно всё равно, плевать на грязь и антисанитарию, плевать на то, что этому грёбаному матрасу уже больше двух веков, а простыни проедены молью и временем. Плевать, что мылись они оба в последний раз ещё вчера (что было далеко-о-о не худшим раскладом), отвалив две сотни крышек за пятьдесят литров чистой воды (что почти равнялось месячной аренде дома, но тоже было далеко не худшим раскладом). Это был его, родной человек, любимый и желанный целиком и полностью, в любом виде и состоянии. Ощущая кисловато-солёный, немного резкий, совершенно человеческий привкус и несильный запах мужского пота (вопреки всем ожиданиям, отчего-то казавшийся приятным), Хэнк подумал, что это гораздо лучше, чем если бы он чувствовал языком совершенно чистый и безвкусный пластик, который скрывался под искусственной кожей прежнего тела Коннора. Впрочем, он любил бы его и таким. Не важно, какое у него тело, робот он, синт, человек, даже если бы он стал гулем или грёбаным супермутантом, Хэнку было бы всё равно. Это был его Коннор. Тот, благодаря кому он заново полюбил жизнь. Тот, рядом с которым он обрёл свой дом, своё место даже среди радиоактивных руин цивилизации. Тот, кто так же нашёл своё место рядом с Хэнком. Остатки одежды давно были отброшены в сторону. Брюки Хэнка упали на лестницу и плавно скатились куда-то на первый этаж, но он этого даже не заметил. Они впервые видели друг друга совершенно раздетыми, и обоих охватили трепет и, на несколько секунд, лёгкий страх и неуверенность, быстро побеждённые взаимной лаской и заставившие Хэнка почувствовать себя каким-то подростком. Заметно осмелев и покрывая поцелуями всё тело возлюбленного, Коннор спускался ниже. Едва касаясь, провёл пальцами по длинному шраму на животе — когда-то, ещё в ранние годы службы в полиции, Хэнка едва успели спасти от смерти после ножевого ранения — и приник к нему губами. А затем постепенно сполз с кровати и сел на колени. Сразу сообразив, что задумал Коннор, Хэнк активно запротестовал было, мол, «Ты с ума сошёл, ты не обязан, я не могу позволить тебе сделать это…», но тот смущённо произнёс «Пожалуйста, Хэнк, мне очень хочется», и тот в очередной раз сдался, не в силах устоять перед этим взглядом и этим просящим тоном. И самим фактом того, что Коннор вновь выразил своё желание. Ему было чудовищно хорошо и чудовищно стыдно. В голову лезли мысли о том, что он мылся ещё вчера, и «о, господи, хорошо, что повезло сделать это хотя бы вчера», и о том, что Коннору, наверно, очень противно, но тот просто стесняется остановиться и сказать, что передумал. — Коннор… — прохрипел он. — Ты не должен… — Я что-то делаю не так? — прервавшись, растерянно спросил тот. Не так? О, нет, это было даже слишком так, даже несмотря на то, что все действия Коннора были очень неумелыми и осторожными. Настолько так, что Хэнк находился уже на грани. — Нет… Просто… Ты ведь… — Не волнуйся, если мне будет плохо или неприятно, я остановлюсь, — заверил его напарник, догадавшись, и Хэнку оставалось лишь с громким вздохом вцепиться в простыню, когда тот продолжил начатое уже увереннее и настойчивее. — Подожди, я вот-вот… — сквозь зубы проговорил Андерсон через пару минут, запуская руку в волосы Коннора и легонько массируя его голову. Коннор понимающе отстранился, обволакивающее тепло сменилось ощущением холодной пустоты, и Хэнк едва удержался, чтобы не привлечь его обратно. Он даже почти не удивился, когда Коннор развернулся к столику, стоявшему рядом с кроватью, и, покопавшись в нижнем ящике, достал оттуда презерватив и маленькую бутылочку с маслом. — Смотрю, ты подготовился. И когда успел? — Шансы того, что мы можем… вступить в близость, казались мне незначительными, но всё же имелись. И я решил, что лучше подготовиться на всякий случай, чтобы не возникло сложностей, — смущённо пояснил Коннор, забираясь обратно на кровать. — Всё-то ты всегда предусматриваешь, — усмехнулся Хэнк, принимая у него из рук бутылочку. — Ты неисправим. Но… Ты уверен, что хочешь этого? — Я заранее раздобыл презерватив и масло, и ты спрашиваешь, уверен ли я? — выразительно произнёс Коннор, смотря ему в лицо. — Действительно. Чуть дрожащими пальцами Коннор надел на член партнёра презерватив и лёг, глядя на Хэнка полными вожделения глазами. Этот взгляд был совсем новым и незнакомым. Коннор порывисто выдохнул, когда облитые маслом пальцы коснулись его, легонько массируя, и сначала чуть напрягся, а затем расслабился, когда один осторожно проник внутрь. — Ты в порядке? — спросил Хэнк. Коннор кивнул. — Я думал, будет больно. Но это, скорее… просто непривычно. Чуть дискомфортно, но немного даже приятно. Странно. Хэнк действовал очень медленно и аккуратно, чтобы не причинить партнёру боль. Лишь в точности убедившись, что Коннор как следует подготовлен, и что они оба достаточно смазаны, Хэнк так же осторожно вошёл в него. Издав тихий вздох и зажмурившись, Коннор задышал ещё чаще и покраснел до корней волос. — У тебя точно всё хорошо? — Д-да… Хэнк… пожалуйста, продолжай… — Коннор глянул на него из-под полуприкрытых век и быстро облизал пересохшие губы. Андерсон начал медленно двигаться в нём, следя за реакцией партнёра. Он постепенно ускорял темп, чувствуя, как у самого дыхание сбивается ещё похлеще, чем у Коннора. Он обхватил ладонью член возлюбленного, заставив того негромко охнуть, и задвигал рукой, вырывая всё больше стонов из груди Коннора. Обоим начинало казаться, что от этих ощущений они вот-вот потеряют сознание. Хэнк не был уверен, как перенесёт его тело эту близость спустя столько лет, и ещё меньше уверенности было насчёт тела Коннора, для которого всё это было вообще впервые. Он то прогибался в пояснице, то прижимался к Хэнку, словно желая оказаться ещё ближе, чем они уже были. Хэнк кончил первым и опустился на кровать рядом с Коннором, впиваясь в его губы очередным поцелуем и не переставая ласкать его член. Спустя ещё несколько движений рукой, сквозь сомкнутые губы Коннор издал протяжный стон и был буквально шокирован первым в своей жизни оргазмом. Хэнк отпустил его и лёг на спину, наконец расслабляясь. — Как ты? — спустя минут пять, когда дыхание Коннора более-менее выровнялось, спросил Андерсон. Коннор широко раскрытыми глазами, в уголках которых блестели выступившие от переизбытка сильных эмоций слёзы, пялился в деревянный потолок. Он повернул голову и посмотрел на Хэнка, приоткрыв рот, но не говоря ничего, будто пытаясь подобрать слова. Или попросту не имея уже ни капли сил, чтобы издать хоть какой-то звук. — Хорошо, что я не машина, — наконец, выдавил он. — То есть, тебе понравилось? — немного обдумав туманный ответ, заключил Андерсон. — Да, но я имею в виду, что, будь у меня прежнее тело, от такого я бы, наверно, взорвался. Или отключился. Хэнк подтянул Коннора к себе, приобнимая, тот привычно устроился головой у него на груди. — С прежним телом ты, небось, и не почувствовал бы ничего. — С тобой почувствовал бы. Даже без гениталий. Когда ты просто обнимал меня, мне было очень… тепло. Не только физически, но и где-то… в душе, как обычно говорят. Меня это тогда каждый раз поражало и немного пугало, потому что я не мог определить, в какой части моего корпуса возникают эти ощущения и какова их природа. И ещё сильнее меня пугало, что я хотел ощущать это снова и снова. Я боялся, что со мной что-то не так. А потом ещё тириумный насос стал перекачивать кровь с большей скоростью каждый раз, когда ты смотрел на меня, улыбался, просто был рядом… даже когда я всего лишь думал о тебе. — Ого. По описанию не особо отличается от того, что происходит с людьми, когда они влюбляются. Это нормально. Хэнк был в очередной раз ужасно смущён тем, что вызывает у него такие чувства, и в очередной раз всеми силами старался этого не показывать. Сам не зная, почему, особенно учитывая, что между ними только что произошло. Будто не до конца ещё верил во взаимность своих собственных. — Да… Но не для андроидов. Скорость работы тириумного насоса должна меняться только при изменении уровня физических нагрузок или резких перепадах температуры окружающей среды. Я не понимал, что со мной происходит, пока не вспомнил, что я теперь девиант, и не перебрал в памяти всё, что знаю о человеческих чувствах. Почему-то осознание того, что я влюблён, сделало меня очень… счастливым. — И каково тебе в теле синта? Разница большая? — Ну… Суть ощущений та же, но они теперь намного… многограннее. Ярче. Сильнее. Лучше в тысячи раз. И у меня не всегда находятся слова, которыми можно их описать. Хотя в моей голове огромная словарная база из нескольких десятков языков. — Знакомо, — усмехнулся Анденсон и поцеловал напарника в макушку. Вдруг Хэнк покраснел и занервничал, вспомнив кое-что. — Чёрт, ты, надеюсь, Валентайну ничего не говорил? О своих… планах на меня. — Нет… ты о чём? — Да этот железный дровосек, блин, как в воду глядел! С этим своим «не буду заходить, чтобы не застать вас за чем-то не тем». — Думаю, детектив просто очень наблюдательный даже в таких делах, — улыбнулся Коннор. — Даже слишком. И наверняка сразу поймёт по нашим лицам, что у нас что-то было, — проворчал Хэнк. — Представляю его ехидную рожу в этот момент. — По лицам? — Коннор тут же протёр рукой рот и щёки. — Нет, у меня на лице ничего не осталось. И ты, вроде, тоже чистый… — Бля, Коннор, я всё думаю, что за кретин отвечал за разработку твоей хвалёной социальной интеграции? — Он не был кретином. Всего лишь синдром Аспергера. — Так я и думал.

* * *

Почти весь следующий день у них ушёл на попытки решить, куда двинуться дальше. В Даймонд-сити оставаться было нельзя: хоть Хэнк и не особо верил журналистке Пайпер, неустанно подозревающей мэра города в шпионаже на Институт, ей удалось посеять в нём сомнения, усилившие страх, что скоро за Коннором явятся. Сам Коннор не понимал, к чему такая спешка и паранойя, уверенный в том, что из Института он сбежал десятки лет назад и о нём уже давно все забыли. Но всё же с напарником он не спорил и послушно носил вне дома потрёпанное мешковатое пальто, ветрозащитные очки и шляпу с капюшоном. Они могли вернуться в Сэнкчуари-Хиллз, но там теперь было ещё менее безопасно: расшифровав чип охотника, Нейт заручился поддержкой минитменов и сейчас строил в Сэнкчуари некое устройство, которое должно было каким-то образом перенести его в Институт. Что-то подсказывало Хэнку, что от Института сей факт вряд ли укроется и едва ли им это понравится. Пока что лучше было держаться подальше. Нейт, к слову, приходил в Даймонд-сити и заходил к ним на днях, надеясь всё-таки узнать от Коннора что-нибудь полезное, но тот мало что помнил о планировке Института, не считая каких-то общих черт. К тому же, его последние воспоминания о комплексе датировались 2228 годом, и Коннор очень сомневался, что более чем за полвека там ничего не изменилось. У него имелась и действительно важная для Выжившего информация, но, увы, ясно это стало лишь после ухода Нейта: очень запоздало Коннор вспомнил, где он прежде слышал об Убежище 111 и какую огромную роль оно сыграло в работе Института. Однако, когда он поведал Хэнку то, что знал, тот, тяжело вздохнув, сказал, что, быть может, и к лучшему, что до Нейта эта информация так и не дошла. Нельзя было лишать надежды этого человека, на пути к своей цели преображающего в лучшую сторону всё, к чему притрагивался. Да и неизвестно ещё, как он среагировал бы на услышанное и поверил бы этому вообще. Они могли отправиться куда-нибудь в глушь, найти более-менее сохранившийся дом и поселиться там, где их никто не найдёт, занимаясь охотой, собирательством и земледелием, но Хэнк справедливо считал свои навыки выживания в новом мире слишком плохими для такого экстрима, а взвалить всё на Коннора он никак не мог. Тем более, риск быть найденными, конечно, снизится, но зато в сотни раз увеличится риск быть схваченными, если их всё-таки найдут. Здесь, в Даймонд-сити, по крайней мере, было множество людей и бдительная охрана, круглосуточно патрулирующая город. Ещё более бдительная охрана была в Добрососедстве. Там вообще было принято сначала стрелять, а потом спрашивать. А Институт, к тому же, был у них официально обозначен главным врагом всего Содружества. Хэнкок без сомнения нашёл бы им хорошее жильё в черте своего города и был бы просто счастлив, если бы они поселились в Добрососедстве. Они рассматривали этот вариант, но пока не остановились на нём, всё ещё надеясь найти идеальное или почти идеальное место — настолько, насколько это было возможно в современных условиях, конечно. Мечтой Хэнка было государство НКР далеко на западе, по слухам, очень высокоразвитое по меркам постъядерного мира. Там не было Института, а Братство Стали потеряло остатки былого влияния, зато были безопасные земли, отстраивающиеся города, действующие заводы, огромные фермы и даже собственная валюта, правительство и профсоюзы. Но это всё было просто несбыточной мечтой, потому как Андерсон совершенно не представлял, как преодолеть две тысячи миль до границ Республики. К тому же, слухи слухами, но насколько процветает НКР на самом деле, никто не знал, и по прибытии туда их могло настигнуть жестокое разочарование. Уж лучше какая-никакая, хилая, облезлая и побитая, но синица в руках. Их с Коннором обсуждения прервал стук в дверь. — Это я, Ник! — раздался снаружи голос Валентайна. — Кончайте целоваться, я вхожу! — Щас я тебя та-а-ак поцелую! — пообещал Хэнк. Коннор внимательно посмотрел на него, и Андерсон тут же вполголоса заверил его, что это просто оборот речи такой. — Входи уже, железка. Опомнившись, Коннор мигом поднял воротник рубашки, ибо если Ник и догадается о том, что произошло между ними вчера вечером, то далеко не по лицу, как говорил Хэнк: на шее синта пунцовело несколько засосов. Дверь открылась, и вошёл Ник. — Добрый день, коллеги, — поздоровался он, окинув взглядом помещение и остановив взгляд на синте. — Коннор, мой тебе совет: если хочешь скрыть засосы, придумай в следующий раз что-нибудь менее примечательное. — Как ты узнал?! — воскликнул Коннор и тут же зажал рот рукой, покосившись на Хэнка и стремительно краснея. — А где ты вообще видел, чтобы такие рубашки носили с поднятым воротником? В Содружестве мода, конечно, весьма своеобразная, но это странно даже по нынешним меркам. — Браво, Холмс. И что, ты теперь собираешься подъёбывать нас каждую минуту? — мрачно поинтересовался Хэнк. — Напротив, — возразил Валентайн. — Я ждал, когда же вы, наконец, разберётесь в своих отношениях, и всего лишь немного подталкивал вас к осознанию. Ну так что, моя работа здесь закончена, вы теперь официально вместе? — Да, — чуть помедлив и посмотрев на Коннора, ответил Хэнк и увидел, как тот просиял. — Купидон хренов. Хэнкоку не говори, для него это лишний повод встретиться за бутылкой чего-нибудь двухсотлетней выдержки и выпытать все подробности. Я к такому ещё не готов. — О, за него не волнуйся, ему сейчас вообще не до этого. — В каком смысле? — Андерсон напрягся. — Что-то случилось? — Он жив и здоров, если ты об этом. Хэнкок ушёл из Добрососедства на неопределённое время. Нейт отправился в очередное путешествие, чтобы не терять время, пока идёт строительство перехватчика, и позвал его с собой. Не удивлюсь, если пить вы при встрече будете уже за совсем другую образовавшуюся пару. — Да ладно, это ничего ещё не значит. У Нейта в Содружестве полно друзей, он много с кем путешествует, — заметил Хэнк. — Даже с Пайпер они пару дней мотались по окрестностям, хотя, как по мне, выносить её дольше десяти минут невозможно. Но если ты прав, это будет самый убойный союз во всём Содружестве. — Друзья друзьями, а тут иное, я знаю Нейта и вижу, к чему всё идёт. Джон, конечно, тот ещё красавчик, но своей харизмой он прошибёт кого угодно. Может, и хорошо, что он стал гулем. Когда-то помимо обаяния у него была ещё и не в меру смазливая физиономия, и вы не представляете, какие разборки устраивали его многочисленные пассии. Кое-кто даже пытался нанять меня для слежки за ним. — Кстати, Ник, ты что-то хотел? — мягко напомнил Коннор, переводя не слишком нравившуюся ему тему. Про Хэнкока он был наслышан, и его легендарная харизма и любвеобильность в сочетании с тёплой дружбой с Хэнком не вызывали у него никакого восторга. — Ах, да. Вообще-то я по делу. Сегодня утром, пока меня не было, приходил мой давний приятель, Кэндзи Накано. По словам Элли, он был чем-то очень сильно взволнован. Когда-то он неслабо помог мне и теперь надеется на ответную услугу. Я отправляюсь к нему. Резиденция Накано находится в самом далёком уголке на северо-востоке Содружества, путешествие будет долгим, поэтому я зашёл попрощаться. Детективное агенство на время моего отсутствия остаётся на вас и Элли, не подведите! Коннор и Хэнк переглянулись. — Что значит «попрощаться»? Мы идём с тобой! — Ты не понял, Хэнк, это дружеская услуга, возвращение старого долга, а не дело для агенства Валентайна. Я не смогу заплатить вам за работу. — Да плевать! Если я чему-то и научился за время работы с другим упрямым андроидом-детективом, так это «всюду следуй за напарником, даже если он запретил», — усмехнулся Андерсон. — К тому же, мы не можем позволить тебе отправиться в такой долгий и опасный путь одному, — сказал Коннор. — Да и для нас может оказаться полезным это путешествие. Лучше узнаем Содружество, может, встретим какие-то развитые поселения или даже найдём новый дом для себя… — Ладно, ладно, — подозрительно быстро сдался Ник, судя по всему, и рассчитывавший на такой расклад изначально. — В таком случае, собирайтесь. Выдвигаемся завтра на рассвете, я за вами зайду. А сейчас мне пора идти, нужно разобраться ещё кое с какими делами до ухода. — Подойдя к двери, он остановился и, обернувшись, произнёс: — Спасибо, парни. Вы настоящие друзья. — Проваливай уже, — добродушно махнул рукой Хэнк, заставив старого синта ухмыльнуться. …На рассвете они отправились в путь, занявший несколько дней, прежде чем они добрались до резиденции Накано, но на том их путешествие не закончилось. Дело оказалось сложнее, чем они ожидали. Касуми, пропавшая дочь Кэндзи, сбежала на далёкий остров Фар-Харбор, и детективы последовали за ней. Согласившись помочь старому японцу вернуть его дочь, они и предположить не могли, что кроме неё им предстоит отыскать нечто очень важное. Что именно там, на мрачном туманном острове, населённом морскими тварями, обезумевшими трапперами и сектантами, Хэнк и Коннор найдут новый дом, а Ник, совершенно неожиданно для себя и остальных, — семью. Что в то же самое время Выживший, проникнув в Институт, столкнётся с горькой правдой и в очередной раз потеряет всё, но вместе с напарником-гулем обретёт гораздо больше. Что уже спустя несколько месяцев дело, начатое ещё двести лет назад Маркусом в Детройте, будет завершено Нейтом в Бостоне, и андроиды наконец получат настоящую свободу, а Содружество преобразится навсегда. Но это, как говорится, уже совсем другая история.