In my head

      Шрамы. Следы, которыми люди могут быть осыпаны по мере своей жизни. Их получают по разным причинам: упал с велосипеда, порезался ножом, когда нарезал булку хлеба, попал в драку или просто наградил ими себя из-за ненависти. Каждый получает шрам, и каждый шрам — напоминание о том случае, к которому память возвращает тебя, прокручивая всё заново, как на старой киноплёнке. Но не все способны ужиться с этими следами, ибо они не пропадают. Со временем, конечно, затягиваются тонкой плёнкой памяти, оставаясь просто полоской на теле. Иногда эти следы дают о себе знать: они невыносимо болят при каждом прикосновении… Особенно сложно справиться со шрамами в голове. Они болят и ноют в два раза сильнее обычных. Их приходится заглушать алкоголем, шлюхами и жалобами рядом стоящей бутылке виски.       Но голоса не становятся слабее. И Мерритт почти смирился с ними.       Никто не знал, что каждый вечер мужчина проводит с Джеком Уайлдером, уединяясь с ним то в дорогом клубе, то в своём номере, когда остальные «Всадники» уходили по делам. Дэниел, как всегда, на поиски «лёгких денег», а Лула — исследовать город, что и так давно изучен. Беседы на разные темы, распитие коньяка и короткие объятья, которые они могли себе позволить, потому что никто их не видел, а после — секс. Каждый раз всё шло по разным сценариям, и им это нравилось, каждый вечер темы для разговоров менялись, объятья были всё дольше и крепче, а позы и места становились более разнообразными. Не менялся только коньяк, который напоминал об их первом дне, проведённом вместе.       Когда-то Джек, уже уставший и спросонья мало понимающий, что вокруг происходит, задал вопрос, который почти всегда его интересовал: «Почему именно я?».       Это был обычный день, не предвещающий ничего грандиозного. Выступление «Четырёх всадников» закончилось, как обычно, чуть раньше полуночи. Зал к тому времени уже опустел, уставшие иллюзионисты разбрелись по номерам. Только один МакКини сейчас стоял в лифте, упираясь дрожащими руками на турники, чтобы не свалиться в пьяном обмороке посреди коридора отеля.       Лифт пикнул, оповещая о том, что прибыл на нужный этаж. Мерритт отклеился от холодной металлической поверхности и вышел из кабины, тут же врезавшись в стену напротив. Он втянул носом приторный запах, царящий в этом коридоре на протяжении всего дня. Этого дурацкого дня. «Хоть вечер будет шикарным» — ухмыльнулся про себя Мерритт, предвкушая слишком громкие стоны Уайлдера. Он заранее знал, что Джек будет не против очередной пьянки, ведь стресс снять надо, да и с кем, как не с напарником из «четвёрки»? Но почему-то со временем пришло осознание, что они не просто напарники друг для друга. И даже не любовники… Стали бы ими — всё было бы проще. Наверное.       Даже сквозь пелену в глазах Мерритт увидел расплывчатый силуэт в коридоре, совсем рядом. Мужчина ударил себя по лицу, чтобы лучше всё разглядеть, и увидел милое личико Лулы перед собой. Её красивые глаза блестели, как всегда, прямо как у Джека. У него тоже зелёные глаза и тоже по-своему красивые.       Лула что-то говорила, делала вид, что волновалась, и ругала МакКини, как мамка выпившего пятнадцатилетнего школьника. Хотя, сейчас Мерритт чувствовал себя на все пятнадцать, как в ту ночь после выпускного, о подробностях которой лучше вообще не вспоминать.             Спустя мучительные похождения в поисках номера Мерритт кое-как отделался от Лулы, которая с невменяемой настойчивостью желала остаться с ним на ночь, чтобы с ним ничего незаконного не стрялось.       Но пришёл Джек, как раз во время, когда Мерритт уже десять раз послал Лулу на три буквы (повезло, что мысленно). Тогда мужчина понял, что этот вечер не очень-то и паршив. Даже наоборот. Милое и бровястое личико Джека спасло эту скучную обстановку. Снова.       Прошло около часа, когда Уайлдер наконец собрался и позволил себе неслыханную, по мнению Мерритта, дерзость.       — Мерритт, — начал было парень, осторожно садясь на диван, на котором вальяжно растянулся МакКини, натянув на глаза шляпу, — я… Я вообще-то хотел с тобой поговорить.       МакКини приподнял край убора и косо посмотрел на Джека. Он закинул голову назад и устало простонал:       — Ты дождался, когда я опьянею, приятель, и захотел поговорить на серьёзные темы? Сейчас… со мной?       От Мерритта тянуло приторным запахом дорогого алкоголя и сигарет. Было понятно, что сейчас вообще нет смысла с ним разговаривать, но, если не сделать это, придётся поговорить завтра, а завтра будет ещё хуже — он также напьётся, придёт в номер Джека и завалится с ним в одну койку, прижавшись, как новорождённый котёнок. Перенос разговора лишь отсрочит неизбежное.       — Я давно хотел спросить тебя, Мерритт: почему именно мне выпала участь быть с тобой? Почему именно я? Неужели ты не мог выбрать кого-то… не такого, как я? Эти постоянные пьянки, ночные прогулки и… — Джек замолчал, но они оба поняли, что именно имел в виду Уайлдер.       — «И» что? — оскалился МакКини, допытывая парнишку.       — С тобой явно что-то происходит, Мерритт. У тебя сейчас проблемы, и я должен… нет, обязан знать, какие именно, — Джек серьёзно посмотрел на МакКини. Блики в его глазах дрогнули, а губы заметно сжались.       — Это не твоё дело, Джек, а сугубо личное, — нахмурился Мерритт. Его пальцы напряжённо дрогнули, сжавшись в кулаки. Этот разговор не обещал быть долгим.       МакКини замер. «Что за…?».       Мужчина скинул шляпу с головы и резко открыл глаза. Зрачки рефлекторно уменьшились. Он был на сто процентов уверен, что у него глюки… «Всё, крыша поехала от всего этого бреда?». На коленях МакКини сидел Джек, обхватив своими бёдрами его пояс, и исподлобья глядя в мутные глаза напротив.       — Я не хочу быть нянькой для тебя, Мерритт. И уж тем более не хочу на тебя давить…       — Давить? — Мерритт нахально рассмеялся. Он положил ладони на чужую талию и сжал. — Кто на кого давить собрался, Джеки?       Его голос звучал убаюкивающе, как-то не по-настоящему. Как тогда утром, когда случился их первый раз. И это повторяется снова — каждое действие, каждый вздох и стон. «Он опять хочет это сделать?». Не то, чтобы Джек был против, ведь разрядка после тяжелого дня не помешает… Да и к тому же, их обоим было очень скучно.       — Ты можешь делать, что хочешь, Мерритт, но не мучай себя. Просто расскажи, и я отстану, — Уайлдер уткнулся лбом в чужое плечо и придвинулся ближе, прижимаясь к широкому и крепкому телу.       — А ты уверен, что я хочу этого? — МакКини подался вперёд, наклонив голову вбок. Бросил короткий взгляд на дрожащие пухлые губы и облизнулся. — Может, мне нравится, когда ты допрашиваешь меня? И тебе тоже нравится…       Джек нахмурился и отрицательно покачал головой.       — Брось. Я всё о тебе знаю, приятель. Ты меня никогда не обхитришь.       Можно сказать, что разговор на этом закончился, даже толком не начавшись. Уайлдер просто ушёл, одарив Мерритта презрительным взглядом. Парень ещё давно понял, что с МакКини что-то не так — в последние месяцы он ходил несобранный, как будто потерянный, постоянно на всех срывался, особенно, если у него самого что-то не получалось, и разбавлял это всё дорогим коньяком. С каждым днём он выглядел всё хуже и хуже, стал выглядеть, как ходячий труп, такой же бледный и неразговорчивый.       Мерритт проводил сутулую фигуру печальным взглядом. Как бы велико не было желание поделиться своим бредом с другими — его проблемы, это его проблемы. Он должен справиться с ними сам. Подавить эти голоса в голове ещё большим количеством сигарет и стрессоподавляющих. Но они почему-то затихают лишь при виде этой родной фигуры, словно хотят видеть Джека всё чаще и чаще рядом с ним, с Мерриттом. Только с ним. Ведь Джек давным-давно стал принадлежать только ему, с той самой их первой ночи.       Но тогда Джек Уайлдер просто ушёл. Взял и ушёл, даже не стал допытывать его, МакКини, о том, какая херня его действительно тревожит. «Или ему уже похуй?». Да, Мерритт больше склонялся к этому варианту, нежели к какому-либо другому.       После этого разговора прошли ещё несколько недель. Несколько сложных недель для МакКини, ведь голоса не унялись даже после одного неудачного случая с передозировкой стрессоподавляющих.       Мерритт тогда пришёл в сознание через пару часов. Всё тело горело, а голова была готова взорваться. Он впервые набрался так сильно, насколько только мог. Но зато он уже не чувствовал мигрени, что обычно бывает от передозировки наркотиками, если честно, он уже ничего не чувствовал. Только голоса. Он привык к ним. Его уже не волновало то, что может произойти дальше. Он просто лежал в постели, как инвалид, и не двигался.       Мужчина с трудом ворочал головой только, чтобы понять, где он. Всё в том же номере отеля, в котором когда-то давно кинул его Джек Уайлдер, оставив наедине со своими безумными мыслями. Мужчина посмотрел вбок. Он буквально чувствовал, как рядом кто-то сидит и смотрит на его беспомощность, ухмыляется. Это был Джек. Неудивительно. Вот только его лицо выражало искреннюю жалость, которую Мерритт как раз-таки ненавидел всей своей чёрствой душой.       — Почему ты не скажешь, что с тобой происходит, Мерритт? — Джек развернулся всем телом к мужчине, закинув босые ноги на кровать. — Тебе же самому станет легче.       — Это глупо, Джеки, — прохрипел Мерритт. — По-честному, мне до фонаря мнение каждого из «Всадников», но я не могу портить впечатление о себе, хотя бы для того, чтобы меня не посчитали ненормальным.       — Мы все ненормальные, Мерритт! — всплеснул руками Джек. Если его философия верна, фокусники просто не могут быть нормальными. — Я… я же просто хочу помочь.       — Какая сентиментальность, Джек, — криво усмехнулся Мерритт, устало посмотрев на парня. — Мне впервые кто-то хочет помочь, и это оказываешься ты. Какая ирония.       — Но…       — Слушай сюда, — твёрдо сказал МакКинни, схватив рукой расстёгнутый ворот рубашки Уайлдера. Он сжал и потянул на себя: — я никогда не нуждался в чьей-либо помощи. На протяжении всей жизни я просто бегал хер знает от чего, а потом появился ты — жалкий смазливый идиот, к которому я, блять, привязался! И эти… голоса… они стали ещё хуже. С каждым днём…       — Голоса? — тихо переспросил Джек, хмуро глядя на мужчину. — Что за…       — Бред? Да, это ещё какой бред, ведь они, блять, смолкают, только когда ты рядом. И это тот ещё бред, — Мерритт рванулся вперёд и оказался в нескольких сантиметрах от лица Уайлдера. — И я не буду просить тебя быть рядом со мной…       — Что?       — Я заставлю тебя это сделать, — мужчина прижал парня к себе, уткнувшись носом в его шею. От Джека, как всегда, завораживающе пахло. Этот запах дурманил и соблазнял каждый раз, когда его обладатель проходил мимо. Грёбаный одеколон с феромонами. Он надеялся привлечь какую-нибудь симпатичную девушку, а привлёк только Мерритта. И он купился, а Уайлдер ответил взаимностью.       Мерритт щёлкнул пальцами над ухом Джека, и тот упал ему на плечо. Его гипноз впервые сработал на Уайлдере. Мужчина уже начал что-то говорить, но вдруг почувствовал тёплое прикосновение чужих губ к шее, и выдохнул.       — О, чё-ёрт, — блаженно протянул Мерритт, сжимая тонкую юношескую шею. Быть может, появилась надежда на лучшее — «Четыре Всадника» наконец получат лучшего МакКини, настоящего, без этих масок, под которыми он привык скрываться всю жизнь. Быть может, Уайлдер станет тем, кто первый заглянул под эти маски?