Акт 1
О жестокости этого мира можно слагать легенды, но времени на это, к сожалению, нет. Каждый день, каждый час, каждую секунду начинается война. И когда ты только подумал о том, что вот он, мир. Как все надежды рушатся под градом стрел. Кажется, будто война бесконечна. Она отбирает всё у людей. Всё. Абсолютно всё. Пищу, семью, дом, спокойствие, жизнь. Остаётся лишь молится. Хотя сколько люди молятся? Век? Тысячелетие? Определенно, не пару лет. Мир давно погряз в этих бессмысленных смертях. Сначала люди боролись за еду, потом за территорию. Сейчас же за что мы сражаемся? За еду? За ресурсы? За территорию? Наверно, те, кто развязывал войны знали эти нюансы. Сейчас же. Всё очень просто. Мы делаем это по инерции, потому что делать что-то другое не умеем. Политики умеют только составлять стратегии, ведущие страну к победе. Другая власть растит воинов, способных безоговорочно следовать за своим предводителем. А простой народ… А что они? Убивают друг друга. Но ведь, казалось, это не смысл жизни! Но для них же не существует другой жизни. Только эта. Пропахшая насквозь порохом и кровью. Пропитанная мольбами и болью. В чем же наше предназначение? В битве, лишенной всякого смысла, но тянущейся на всё наше существование? Она такая же. Тоже убивает тех, на кого указывают. Идет в бой. Жертвует собой. Она потеряла всё, что имела и обрела состояние, считающиеся самым превосходным качеством для воина. Равнодушие к себе. Ей все равно: умрет она или нет. Она сражается, убивает, а большего ей не нужно. Бессердечная и жестокая. Клевета это или нет, я не могу сказать. Она может быть самой простой и милой девушкой, а может облачится в бездушного монстра. Это я знаю точно, я узнал это в ее глазах. В первые я встретил ее в столице. Она казалась такой нежной и ласковой. Она мило улыбалась, не зная, что делать еще в компании взрослых и потрепанных жизнью воинов. Я действительно считал ее невинной девушкой. И даже видя кольчужные доспехи на ее хрупком теле, я все равно воспринимал это как шутку. Это не вызывало ничего, кроме смеха. А она неловко отводила взгляд в смущении. Один мой старый знакомый предложил ей выпить. Она долго сопротивлялась, но этот человек был уж очень настойчив. Я удивляюсь, насколько мы были беспечны в ее присутствии. Мне тогда казалось, что ее окутывала алая дымка, а лицо, хоть и через улыбку, темнело. Я знаком с этим лично. Порой и меня обуревает волна злости, переходящее в ненависть. И только сейчас я понимаю, что то было именно Её кровавой аурой, а не игрой моего охмелевшего разума. Каким же я был дураком? Как мог не заметить подвоха? Наблюдая за девушкой, которая пыталась осилить кружку, наполненную до краев пивом, я умилялся. Пожалуй только в этой таверне можно было расслабится. И я расслабился. Но отдых не продлился и часа, как один солдат, находящийся на службе правопорядка в городе, начал откровенно лезть к ней. Сначала, всё было как-то в шутку. Мы не считали нужным его останавливать. Это нас забавляло. В особенности ее реакция. Она стеснительно убирала чужие руки со своих бёдер, но после того, как он бесцеремонно схватил ее за ягодицу, она не вытерпела и ударила пустой кружкой по голове наглеца, да так, что стекло разлетелось вдребезги. Другие не остались в стороне, и как ни странно, вынесли служителя порядка во двор. Уж не знаю, кто и что с ним сделали, но я больше его не видел. А странно это тем, что обычно, в таких ситуациях винят самих женщин за развратное поведение. Эту юную девушку же сложно было назвать развратной. Она была похожа скорее на загнанную войной жертву, чем на охотницу. И с этим выводом я тоже ошибся. Я чуть привстал и потрепал ее кучерявые волосы и взглянул в темно-карие глаза. Зрачков не было видно и создавалось ощущение того, что ее глаза — это бездна, постепенно затягивающая меня. Я загляделся, на что окружающие неприятно ощетинились и до моего слуха донесся хруст костяшек на руках. Резко отдергивать руку я не стал. Легонько прошелся по макушке и присел на свое место, попутно убираю руку в карман потрепанной штанины. Она вновь покраснела и также мило поправила юбку. Вообще-то, ее одежда была довольно странная. Верх был полностью укрыт кольчугой, а снизу обвисала зеленая юбка, явно не по размеру. Наверно, все были удивлены ее выпадом. Но разбить кружку из крепкого стекла об голову простого солдата — нереально, особенно для такой с виду хрупкой девушки. Я не сразу, но заметил кожаный чехол для клинка. Он ненадолго привлек мое внимание. Как у обычной девушки может быть такая дорогая вещь? Ведь рисунок на чехле был крайне аккуратный и безумно красивый. Одна только ручная работа чего стоит, а какое в ней тогда оружие? Я еще подумал, может это просто чехол? Для красоты или, что там еще может придумать женщина? А быть может она жена аристократа? Но это слишком абсурдно, а следовательно, эта мысль вылетела из моей головы точно стрела. Она мельком взглянула на меня. После чего на ее губах заблестела улыбка. В тот момент, для меня это могло означать одно. Мы сидели с ней рядом, буквально в 20 сантиметрах друг от друга. Это так мало для меня. Мне стоит лишь протянуть к ней руку. Я коснусь ее. Но я не знаю наверняка: понравится ли ей? Возможно, она вонзит в меня тот самый клинок, а возможно, примет мою ласку. Я не стану просить чего-то. Я лишь проверю. Так я думал в тот момент. Просто проверю. Я улыбнулся ей своей самой дружелюбной улыбкой. Я не знал точно, какой подход к ней нужен. Просто доверился этому мимолетному чувству. Шум в таверне снова вернулся, словно никакого инцидента и не было. Все отвлеклись от нас. Подходящий момент для этого шага. Когда она вновь обратила на меня внимание, я протянул ладонь к ее впалой щеке. Слегка погладил её кожу кончиками своих пальцев. Она замерла и даже перестала дышать. Мне не хотелось казаться слишком уж жантильным, но… Даже находясь в 20 сантиметрах от нее, я отчетливо слышал ее быстрое сердцебиение. Это не мелодия страха, которую я очень часто слышу. Но и томным это не назвать. За всю свою долгую жизнь, я имел дело с девственницами. Ситуации были похожи. Но ощущения совсем не те. Хотелось быть нежным и заботливым, не причинять боли и подарить наслаждение. Не мог же я влюбится в незнакомку? Переспать с ней — мог, но не влюбится. Когда я успел к ней проникнуться? Когда она сломала черепушку тому офицеру? Или еще раньше? А может это всё ее особые феромоны? Как же сложно было об этом думать! Нельзя делать резкие движения. Невинные девушки грубости к себе не потерпят. Нужно быть более мягким, неторопливым и нежным. Когда она посчитает это безопасным, она сама сделает шаг, нужно только подождать. Я медленно поглаживал ее щечку. Она прикрыла глаза и расслабилась. Аккуратно взяла мою ладонь в свои крошечные ручки и поднесла к губам. Это чем-то напоминало поцелуй, но без причмокивания. Только касание. Я вопросительно посмотрел в ее глаза, как бы спрашивая ее разрешения. Она поняла, поэтому отвела смущенный взгляд, а на щеках огни вспыхнули с новой силой. Это, определенно, согласие. Отдав мешочек с золотыми трактирщику, я взял ее за руку и повел в одну из комнат на втором этаже. Она не противилась, даже когда я повалил ее на мягкую кровать, даже когда снимал тяжелую броню и даже когда покрывал шею совсем не легкими поцелуями. Она лишь закусывала нижнюю губу от непонятных для нее ощущений. Страшно ли ей тогда было? Я не знаю и сейчас. Она пыталась как-то ответить на мои ласки, но опыта у нее не было и ее неряшливые движения только смешили меня. Она обижалась. Надувала губки и отворачивала голову. Это было мило, от чего и смешно. Когда я начал снимать с нее платье, я увидел огромный шрам, проходящий по ложбинке меж груди. Он не был свежим, это точно. Я не стал задавать лишних вопросов, но она заметила мое замешательство и ответила на немой вопрос: «Это с детства». На моем теле тоже было много шрамов. И глубоких, и не очень. Но это уже было лишним. Она потянула руки к застёжкам на моих доспехах. Я ухмыльнулся, думая, что девушка ее возраста не знает, как нужно обращаться с броней. Но к моему большому удивлению, она с легкостью расстегнула горже*, а затем и кирасу*. Аккуратно стянула с меня рубаху. А посмотрев вниз, быстро закрыла глаза ладонями. Я пустил тихий смешок, уже зная, что если она увидит, как я смеюсь, обидится. Поэтому, сняв с себя кальсоны, я убрал руки с ее лица и положил их по бокам от подушки. Я чувствовал ее сбившееся дыхание, ее быстрое сердцебиение. Не знаю, о чем она тогда думала и что чувствовала. Были только догадки. Кожа ее была нежной, мягкой и бархатистой. Хотелось просто касаться ее плеч, шеи, груди, лица, потеряв счет всякого времени. Поцелуями я спустился к ее груди. Она была не такой большой, как у именитых дам, живущих в этом районе. Просто была. Миниатюрная и аккуратная. Под стать самой хозяйке. Я попытался обхватить розоватый сосок губами, но она в миг отстранила мою голову, заливаясь пунцовой краской, в очередной раз. Покачивая головой, вновь, чрез силу, припал к ее груди, в попытке расслабить, но она не далась. Дергала меня за волосы и хныкала. Испугалась? Пожалуй, уже поздно что-то менять. Ведь разъярив зверя нужно первым делом его успокоить. Я продолжил…Акт 2
Небо, окрашенное в багровые цвета. Глухая тишина, бьющая молоточком по вискам. Поле, усеянное человеческими трупами. Воздух, пропитанный кровью насквозь. Запах, заставляющий еду постепенно выходить из желудка. Для слабых здесь нет места, хотя и опытные воины не сразу приходят в себя после таких сцен. Я медленно передвигаюсь, сжимая кровавой рукой меч. Большое пятно крови расползается в области спины под доспехами. Всё тело обдает жгучей болью, сравнимой только с пламенем адского котла. В меня попала отравленная стрела, прилетевшая от вражеского полка с любовью. Дьявольские отродья, уничтожавшие моих братьев с древности, в очередной раз одержали победу. Разочаровывает не только собственное бессилие, но и бессмысленная упорность властей. До сих пор считают, что могут одолеть. Может и в других странах так и происходит, но не с нами. Я хромая шел в сторону леса, не осознавая, как это абсурдно. Надежда на спасение всё еще трепыхалось в моей груди, но только жестокая реальность диктовала свои правила. Конец битвы. Продолжение войны, хотя, быть может, после нашего поражения война прекратится? Сомневаюсь. Голова забита сожалениями. Я столько всего в этой жизни не сделал. У меня нет семьи. Нет детей. Нет возлюбленной. Нет дома. И времени больше нет. Неужели я просто умру? Конечно, я просто откину копыта на этом бранном поле. Как и, в принципе, остальные мои товарищи. Вскоре должно показаться солнце. А там и моя смерть. Не думал я, что вот так спокойно встречу свой конец, отравленный вражеским ядом. Воспоминание о недавней ночи с милейшей девушкой, которую я только встречал, дают минутное блаженство и успокоение. И теперь только они согревают мое сердце. Хруст. Еще хруст. Я ощущаю холодное лезвие на своей шее. Тихое, едва уловимое дыхание на уровне затылка. Спина покрылась мурашками и медленно приблизилась к стволу дерева. Аура, желающая моей крови, нависла надо мной. Мой слух очертил мягкий и почти интимный шепот. — Ну вот и встретились… Голос. Нежный, но с грубоватой чертой. Я узнаю его из тысячи таких же. Она. Та самая. Но почему-то, я не могу обронить ни слова? Что за напасть, я ведь даже ее имени не знаю… — Я сожалею, что мы встретились в таких условиях, но поделать с этим ничего не могу. Мне было приказано уничтожить вражеское войско… — Так… вот оно… что… Дыхание сперло и я не могу даже высказать какую-то полноценную мысль, да у меня их, собственно, и нет. — Я приношу свои искренние извинения. Мне была приятна ваша компания, но, к сожалению, это мое задание и я не имею права на ослушание, — я клянусь богом, она улыбнулась, горько, но улыбнулась. Я почувствовал едва уловимое касание губ в районе виска и всё то же холодное лезвие на шее, — Благодарю за всё. Острая боль пронзила мою шею, а теплая кровь, усмиренная ледяной подстилкой, обильно стекала из раны. Смертельной. И чувство незаконченного долга, будто чего-то не хватало, осветило мой разум, не давая умереть спокойно. — Меня зовут Виктория… Прощайте… Да, прощай… Виктория…