Старейшина всегда жил и всегда будет жить

Это было мгновение, растянувшееся в бесконечность. Тело Стивена Стрэнджа застыло в том движении, во время которого его душа вышла в астрал. Весь мир застыл вместе с ним. — Вы хотите знать своё будущее, доктор? — говорит Старейшина, растягивая свои тонкие губы. Её глазные яблоки слишком крупны для маленького, словно иссыхающего лица. Она прожила бесконечно долгое время в неизменном облике, но… Так ли уж он неизменен? Вода точит камень, время же поглощает плоть и кость. — Нет, — твёрдо отвечает Стрэндж, не давая себе время на раздумья. — Я бы вам не сказала, даже если бы вы захотели, — смеётся Всезнающая. — Ваше будущее многовариантно. Моё было таким же, но… все линии стремились в одну точку. В эту точку, — она раскидывает руки, и Стрэндж подаётся вперёд, ему кажется, что на этих словах она и исчезнет. — Ваше будущее не столь фаталистично: линий очень много, много и общих точек. Мне не пересмотреть их все. У вас, доктор, есть свобода выбора. Понимаете, мы не творим наше будущее — мы его выбираем. Все доступные нам дороги уже проложены, а недоступных попросту не существует, поэтому выбирайте. Это ваше право, ваша судьба. — Судьба… выбирать, — Стрэндж не отрывает взгляда от Старейшины, сердечно сожалея, что не сможет даже удержать её при попытке сбежать или просто исчезнуть, схватив, например, за запястье, ведь руки так и не восстановились. Или это он их не восстановил? — А знаете, доктор, пусть я и не могу рассказать вам о вашем будущем, но могу поведать кое-что из настоящего. Несбывшегося, к моему счастью, иначе вы бы сейчас не стояли рядом со мной. Я-то бы здесь стояла в любом случае, но вот с кем — вопрос интересный. Ах, если бы не была старейшиной, то всю жизнь свою сидела бы в позе лотоса и просматривала пространство вариантов… Это так захватывающе, доктор, видеть переплетения судьбы! — Но вы старейшина. Что там с моим настоящим? — О, не только с вашим! — отрывистый смех Старейшины напоминает Стрэнджу его собственное частое дыхание, когда ему в сердце воткнули осколок энергии. — Вы помните, доктор, своих брата и сестру? — Да, — медленно произносит Стрэндж, размышляя, распространяется ли на астральное тело состояние тела физического — сам он во время битвы над операционным столом, на котором зашивали его ранение, не особенно обращал внимание на самочувствие, так как был занят сражением, но теперь дело иное. — Да, но они умерли, когда я был совсем ребёнком. Банальщина, как вы уже, конечно, знаете, с автокатастрофой унесла и их жизни, и жизнь матери, что была за рулём. В первые дни моего студенчества отец погиб тем же образом. Случайность за случайностью — я тоже умер среди осколков автомобиля. То есть, я прошлый умер. Доктор, — Стрэндж выделяет это слово со злым сожалением и презрительно бросает взгляд на дрожащие пальцы. — Известный подающий невообразимые надежды молодой доктор, мастер своего дела, архитектор, предотвративший разрушение множества зданий. Теперь его нет, этого человека. — Теперь вы новый старейшина, — замечает Старейшина. Стрэндж не обращает внимание на то, как она подходила к нему всё ближе и ближе, пока он бередил прошлое, так что сейчас стоит слишком близко — он слышит, как она удивительно ровно для умирающего дышит. — Они умерли. Что с моим настоящим? — спрашивает он, ступая на первую стадию принятия нового порядка вещей. — Вы жили в Лондоне, но учились в американском университете, — Старейшина устанавливает прочный зрительный контакт со Стрэнджем, желая, как он понял, увидеть настоящую эмоцию, что вызовет её рассказ. — Вы переехали в другую страну, потому что были не в силах жить со своим отцом, с его маниакальным пристрастием к еженедельному походу на кладбище с букетами цветов для своей семьи. Вас он брал с собой. И вы ходили до вашей последней недели жизни под властью королевы. А потом вы сбежали, и он умер. Но не это важно. Когда вы были у знакомого патологоанатома, который занимался трупом вашего отца, ему неожиданно позвонили, а после он спросил у вас, не снимаете ли вы квартиру. Вы это помните? Вы это помните. «Я живу в общежитии за океаном», ответили вы. «Ах жаль», сказал доктор. «Мой друг ищет, с кем бы вместе снимать жильё». Вы помните и это, верно? Но вы ничего не знаете об этом ищущем «друге патологоанатома». Он тоже доктор, полевой доктор, пострадавший на войне и теперь припадающий на одну ногу. Если бы ваша семья осталась жива, он бы стал и вашим другом. Другом великого сыщика, которым восхищается весь мир. — …сыщика? — повторяет Стрэндж. Он вспоминает им придуманную детскую игру, игру «в дедукцию», которая немало развлекала брата. Они выходили в людное место и наблюдали за прохожими. За той девушкой, сидящей в кофейне и читающей книгу на русском — в столице-то Англии! За тем подростком, выходящим из магазинчика с техникой — он жевал помпон своей шапки. За сухим стариком с сигаретными дырками на пальцах — он был одет очень дорого, но из-под рукавов костюма проглядывали посеревшие татуировки. Они наблюдали за этими людьми и строили догадки. Догадки Майкрофта не имели под собой никаких оснований, либо были до глупости очевидными. Стивен же подмечал детали. После смерти брата игру стало не с кем делить, поэтому она забылась, закинулась в чердак воспоминаний. — Да, доктор, вы сыщик. Вы используете метод дедукции, ваш друг пишет в своём блоге о ваших делах и его читает огромное количество людей. Благодаря блогу вы и завоевали широкое признание. Ваш брат помогает вам найти дела и следит за вашей безопасностью, ведь он состоит в верхушке Британского правительства. Он сам — британское правительство. А сестра… впрочем, не будем о сестре, — Старейшина сглатывает слюну впервые за свою речь. Пауза кажется случайной, но так ли это? — Ваше официальное имя не Стивен, а Стивен Шерлок. Я всё говорю правильно? А фамилия… — Холмс. Слишком английская фамилия, а я всё-таки решил обосноваться в США. Стрэндж показался мне забавным вариантом, особенно смешно звучит в сочетании с доктором. Я бы доверился такому. Вы на себе успели испытать моё чувство юмора? Увы, перед смертью им надышаться не сможете — оно пропало, когда я впервые убил человека. Поживите ещё — возможно, вскоре насладитесь им сполна. — Я верю слухам и ещё помню, как оригинально вы добывали знания из нашей библиотеки, — вторая стадия в состоянии Стрэнджа оказывается пропущена, утоплена в болотных радужках Старейшины. — Имя великого сыщика Шерлок Холмс. Никаких Стивенов и тем более Стрэнджей. Ваша детская игра превратилась в вашу работу в той Вселенной, где семейство Холмсов не погубило проклятие дорог. Вы забросили игру в дедукцию после смерти брата и больше к ней не возвращались. Гибель близких толкнула вас на повышенный интерес к медицине, что и стало вашей страстью в этом не самом прекрасном из миров. — Я там счастлив? — вдруг спрашивает Стрэндж. — С-счастливы? — где видано, чтобы Старейшина запиналась и её звучный голос свёртывался в бормотание, но так оно и происходит. — Вы хотите узнать, счастлив ли Шерлок Холмс? — Счастлив ли я, будучи Шерлоком Холмсом? — нервно отвечает Стрэндж. — Да-да, я знаю, что у нас с ним мало общего, что мы разные личности, но всё же мы имеем общее детство. Общую внешность и высокий уровень интеллекта. Мне интересно, счастлив ли я, так и оставшийся ребёнком, играющим в свои игры под опекой старшего братца. — Сейчас вы тоже играете в игры. Но в другие и под моей опекой, — Старейшина возвращается к прежнему тону, тону Всезнающей, умеющей говорить правильные слова в правильное время, совершать правильные поступки, правильным образом воздействовать на людей. — Какие к чертям игры? — Стрэндж дёргается, но взгляд не отводит. — Какие игры? Я убил человека, Старейшина. Холмс убивал человека? Холмсу в сердце вонзали сгусток энергии с целью уничтожить? И ваша опека, — Стрэндж задыхается потоком упрёков на долю секунды. — Ваша опека… Майкрофт скрывал от меня что-то настолько важной, как секрет своей вечной жизни? Врал ли он своим сторонникам? Я не хочу оскорбить вас, Старейшина, но вы делали всё это. Это факт, его не изменишь, хотя я с ним примирился. — Да, — не к месту отвечает Старейшина. — Да — это ответ на ваши вопросы. Ваши с Холмсом судьбы похожи куда больше, чем вы могли подумать, исходя из моих слов. Но у вас ещё будет время взглянуть на других Холмсов из других Вселенных своими глазами. Время, которого нет у меня. — Есть! — Стрэндж вместе со второй стадией принятия вырывается из зрительного плена и, сморгнув его пелену, устанавливает новый, свой. — У вас есть грёбаное время. Куча времени. Бесконечность, которую вы черпаете из бесконечного, — он впивается трепещущими кривыми пальцами в плечи спокойно стоящей Старейшины и кричит ей в лицо. — Вы были всегда, как говорили мне ваши люди. И вы всегда будете. Эта точка — пустое. Вы пришли в неё и вы из неё уйдёте. Мы можем выбирать нашу судьбу, так сделайте чёртов выбор: вместо того, чтобы рассказывать мне сейчас занятные факты жизни меня из параллельной Вселенной, возвращайтесь в эту Вселенную, в ваше тело, боритесь за жизнь. У вас так много энергии внутри — используйте её для исцеления! Я под вашей опекой, как и Холмс под опекой своего всемогущного братца. Разве Майкрофт, выживший балбес, ничего не понимающий в дедуктивных методах, разве он бросил бы своего брата, свой мир на произвол судьбы, чтобы те разгребали то дерьмо, что пришло в их Вселенную по его вине?! — Нет, — тихо отвечает Старейшина. — Нет, не оставил бы. Но не забывайте, что я не ваш брат. И что вы не Шерлок Холмс, — она помедлила. — Простите меня, Стивен. Она впервые обращается к нему по имени. «В первый и в последний раз», проносится в его мыслях. Он опешивает, холодеет, ослабляет хватку, позволяя ей перешагнуть то расстояние, что полыхает между ними. Старейшина обнимает его несколько выше талии, в области рёбер, утыкается острым подбородком в плечо. Стрэндж обнимает в ответ. Он хочет провести ладонью по её волосам, зарыться в них, коснуться их губами, но ощутив под своей кожей её кожу, вспоминает, что никаких кудрей у Старейшины нет и зарыться можно разве что в копну её уловок. Он кладёт одну руку ей на затылок, другой — притягивает ближе к себе. — Не покидайте меня, — он понимает, что не знает её имени. — Прошу. — Линии моей жизни стремились в эту точку. И слиплись в ней, как в густом гречишном меду, что я добавила в ваш чай тогда, в нашу первую встречу, — её дыхание бархатно и нежно щекочет шею Стрэнджа. — Теперь у меня один путь — через глотку и пищевод… Я передаю вам сейчас всё, что могу вам дать, Стивен. И после от меня останется лишь неопределённая масса… Я не буду продолжать метафору, вы должны понимать её сами. — Прошу, — безнадёжно повторяет Стрэндж. — Прошу… — он чувствует её тяжёлый вздох. — Хотя бы… Хотя бы объясните мне, зачем начали этот рассказ про Холмса, проводите параллели. — Вы никогда не станете Холмсом, Стивен, — он думает, как прекрасно произносится его имя её устами. — Вы уже не сможете вернуться к хирургии, когда вновь почувствуете силу в своих пальцах. Вы не взломаете Энигму, не нарисуете на холсте букет подсолнухов, что вас прославит… Но у вас есть возможность спасти свой мир — это самая важная, самая опасная и самая притягательная для вашего ума линия из всех, что остались, — теперь он падает в плён её чарующего шёпота, но не противится этому. — Человек становится собой, когда окунается в общество, сравнивает себя с остальными людьми, осознает свои слабости, свои преимущества. В замкнутости мы теряем себя, но когда мы перестаём ощущать себя целым, принимаем как данность, что мы — лишь малая часть чего-то могучего, наш потенциал раскрывается, раскрываемся мы настоящие. Изучите все миры, до которых сможете дотянуться, себя самого в тысяче проявлений — и вернитесь в настоящее. Вы важны и нужны здесь. Если вы будете стремиться к вашим звёздам, если все мы будем стремиться, то части утянут целое. Человечество осознает себя, когда это сделает большинство его представителей. Вы не Шерлок, вы Стивен. Это ваша уникальная история. Вы просите меня не покидать этот мир, но ведь такова моя история. И я благодарна ей за то, что она позволила мне встретить вас. Четвёртая стадия: Стрэнджу страшно. Он никогда не боялся смерти, только бездействия. Поэтому травма беспокоила его куда больше гибели. Если бы не осталось ни единого шанса на излечение, он бы не думая вскрыл себе вены по всем правилам, чтобы ни один доктор его не спас. Но у него появился шанс, который теперь дрожит в его объятиях. Неожиданный шанс. Не на возвращение к былому, но на перемену деятельности, на обновление смысла жить. И теперь та, кто преподнёс ему этот бесценный подарок, покидает его… Но подарок останется. Он умер в первый раз, когда погибли его мать, брат и сестра. Во второй он скатился с обрыва вместе с отцом. В третий его гроб был обит отмершей нервной тканью с пальцев. Теперь очередной шаг в темноту — бесконечные линии выборов обрываются. Остаётся одна, что даст новые ответвления — лишь шагни. И он делает шаг. — Скажите мне ваше имя, — он склоняет голову, водит губами по её виску. — Вы больше не можете зваться старейшиной. Это звание больше к вам не относится. Женщина смеётся. Они умерли вместе, но ей скоро придётся умирать снова, а ему — жить да жить. Как радостно — нельзя сдержаться. — У меня нет имени в этой Вселенной, — её тело дрожит от хохота. — А в других Вселенных есть, — он тоже дрожит, тоже скалит зубы, но уголки его губ направлены вниз. — Тильда, — выдыхает женщина. — Тильда, — он втягивает в себя воздух, надеясь, что когда-то эти молекулы метались в её лёгких. Тильда целует его в пульсирующую жилку на горле и исчезает. Никакой пыли, тумана или блекнущих красок. Ни капли не романтичная пустота. Старейшина стоит перед огромным окном и смотрит в небо. Мгновение можно тянуть бесконечно долго, реальность подождёт. Но стоит ли разменивать один миг на миллиарды секунд? Поворот на 180 градусов. Толчок от пола. Он пролетает коридоры и возвращается в своё тело, чтобы упасть вместе с ним. Старейшина всегда жил и всегда будет жить. Старейшина — это не человек и не титул. Это — посмертный подарок.