(Раз/с)веденные судьбою

Дирк никогда не был романтичным и нежным. Он никогда не мечтал о светлой и беззаботной жизни со своим соулмейтом, когда все вокруг только этим и дышали. Мир был устроен так, что как бы ты ни изворачивался, что бы ни предпринимал, ты все равно будешь вместе со своим соулмейтом, только с ним, и каждую минуту будешь думать о том, что знаешь точную дату его смерти. Это жестоко и мерзко. Но дети, будучи безрассудными существами с низким интеллектом, слепо верили в то, что все у них будет хорошо. У кого-то и правда было бы хорошо – на их запястьях числа были от четырех до шести десятков лет, у кого-то больше, в редком случае – меньше. Но все они успели бы встретиться со своей второй половинкой и провести с ними это время в горе и радости. Все, только не Дирк, который с пренебрежением избегал этих воркующих стаек и прятался по темным углам, где все свое внимание обращал на правое запястье, туда, где можно прощупать пульс – у него насыщенно черным было выведено «4» и серым мелкие, казалось, слишком быстро истекающие цифры минут и секунд. Ему двенадцать, он не нашел свою пару, и у него все меньше времени на любовь. Дирку четырнадцать. Вокруг слишком много романтичных парочек, на их руках – неспешно истекающие минуты, но их предостаточно, чтобы побыть счастливыми и ни о чем не думать. У Дирка на запястье пугающая до дрожи «2». Одна глупая двойка, единственная в его жизни, ломающая его неприступный барьер хладнокровия и высокомерия. А потом в его класс приводят нового ученика, почти под конец весны – какого-то парня, постоянно переезжающего с места на место, учитель сказал, что «надолго он у них не задержится». Дирк не смотрел на него, но еще задался вопросом, почему все происходит так шаблонно, и почему вообще новенький пришел посреди урока. Потом перестает пялиться в тетрадь и поднимает голову, и свою первую эмоцию он может описать так же, как в убогих бульварных романах (в принципе, Дирк думал, что вся эта ситуация была как бульварный роман) – «сердце пропустило удар», «захватило дыхание», «бабочки в животе», другое и все сразу. Дирк никогда бы не подумал, что однажды испытает такое. Джейк Инглиш сразил его наповал своей идеальной улыбкой, своими охереть насколько зелеными глазами и вообще всем своим существом. В трезвое состояние приводит только слабый зуд на запястье – истекла еще одна минута. В пятнадцать лет Дирк впервые за все года обучения вместе замечает, что у Нитрама на запястье та же цифра, что и у него – год. Нитрам смотрит понимающе, с грустной улыбкой, и они одновременно переводят взгляд на Гамзи, рисующего рожицы на школьной доске, намеренно мерзко скрипящего мелом – снова обдолбанного. И так же одновременно – на Джейка у окна, такого же слепящего-лучезарного, как и солнце за двойным пластиком. Он не уехал, остался, каким-то чудом уломал родителей на то, чтобы не переезжать – все ради Дирка. Таврос все так же грустно улыбается, смотрит на подлокотники своего инвалидного и искренне говорит: «я рад за вас». В его словах нет фальши, и Страйдер не улыбается в ответ – это закон, – но кивает, выражая понимание. Кажется, он нашел себе друга. Дирку шестнадцать, и на дворе зима. Всю жизнь он рос равнодушным и непробиваемым, неизмеримо возвышенным и недосягаемым, но сейчас его топит тьма, и если внешне он хранит все ту же отстраненность, то внутри он на самом деле гниет – здесь сдается даже крутость Страйдеров. И Дирк видит, как печально смотрят на него Бро, учителя, одноклассники, рандомные прохожие – всем им жаль его, но его от этой жалости тошнит. На коже первыми идут два ноля. Внутри них та же пустота, что и внутри Дирка – осталось несколько месяцев, и он цепляется за Джейка изо всех сил. Каждая перемена вместе, каждый урок вместе, каждый день вместе. Нет возможности видеться – они переписываются до упоения, пока не начинают отказывать пальцы. Джейк… устал от этого, устал прятать от Дирка свое запястье за браслетом и отмазываться тем, что «поверь мне, что долгую жизнь ты проживешь», устал находиться под его властью и не иметь времени для личной жизни, для какого-то отдыха. Джейк устал и иногда хочет уйти, но потом смотрит на Дирка, на боль в глазах за темными стеклами острых очков, на неустойчивые цифры у вены, выслушивает его хриплое и ледяное «я молюсь на то, чтобы ты не был моим соулмейтом» и… остается. Джейк его понимает, терпит и ждет. Между ними ссоры, холод, страх – то, что ненормально для двух половин души, порой и правда хочется верить в то, что их отношения – глупый сбой, и их соулмейты где-то в другом месте, а они друг другу чужие, но счастливые, однако… в истории никогда не случалось ошибок. Апрель близится к концу. Через пару часов должны начаться уроки. Людей слишком много и дышать тяжело – Дирка мутит, ему хочется блевать от внезапно острых, невыносимых запахов, и он ускоряет шаг – после бессонной ночи, проведенной за отсчитыванием мгновений, ему важно увидеть Инглиша живым. Дирк поднимает руку и смотрит на запястье, где остаются последние несколько секунд, истекающие мерно и будто бесконечно долго. А потом слышны звуки беспорядочной пальбы, и в пятидесяти метрах, у школьного крыльца, чье-то тело падает замертво – следом, застрелившись, второе. В гробовой тишине разносится надломанное «Гамзи!».

...Под белой простыней на холодном запястье Джейка истекают последние две минуты.