помоги мне, господи, говорю. я устала, господи, так устала, что не помню или не повторю, раздробило что меня, что сломало. помоги мне, господи. я уже ничего не вижу, не понимаю. «ты сильней, чем раны твои свежей. <погоди, я снова тебя сломаю».
Эмили впервые видит Кларк без ассистирующего хирурга — у Гилмора срочный вызов в приемную, и нейрохирург остается стоять в одиночку, пока Кемп ровным голосом зачитывает обернутый пленкой бланк: — На момент поступления — спутанное сознание с выраженным психомоторным возбуждением. На снимках видны инородные тела — пуля, находящаяся медиально, и обломки кости в зоне раневого канала. Также есть пневмоцефалия, субдуральная гематома небольшого объема. На тридцать седьмой минуте после ранения сделали КТ, через двадцать пять минут я дал ему наркоз. Начинаем операцию на сотой минуте. Предполагаем выполнение декомпрессивной трепанации черепа с удалением инородного тела. Запыхавшаяся после бесконечных переодеваний, мытья и раскладывания инструментов (операционную подготовили за несколько минут) Эмили занимает привычное место справа от нейрохирурга. — Джеймс сегодня вместо Райли, — сообщает Сара, становясь напротив. Умиротворяюще жужжит свежеоткалиброванная «Лейка»; слышится звук настройки сверла — Сара подбирает нужное число оборотов, пока Эмили проверяет доступность всех педалей, размещенных под хирургической конструкцией. Кларк молча умывает руки, ныряя в перчатки, позволяя закрепить на себе оптику. Хармон тоже сосредоточен и напряжен — губы сжаты в тонкую полоску, и Эмили замечает вспотевший от напряжения лоб, когда на него падает свет от настроенных экранов. — Левосторонняя трепанация будет, — только и говорит он; и в голосе не слышатся привычные задорно повторяющиеся нотки. — Визуализирую входящее отверстие на четвертый и пятый квадраты. — Сара увеличивает изображение с помощью маленького рычажка справа от основного экрана. — У нас тут мозговой детрит слегка течет. — Так вытри его, — слышится голос Кемпа. — Я не могу, гений. — Сара закатывает глаза. — Отверстие не стерильное. — Тогда не ной, — резонно замечает анестезиолог. — Начинаем. — Кларк словно не слышит. Хармон работает не так, как Гилмор — все его движения резкие, четкие, выточенные. Он не задумывается над разрезом, не обдумывает каждый свой шаг, а действует словно по внутренней установке, и Эмили уверена, что если бы она взяла линейку, то расстояние между отверстиями для трепанации было бы такое же, как прописано в учебниках. Кларк это тоже чувствует, но не говорит ни слова. Сара то и дело утирает пот со лба Хармона, в то время как Эмили едва успевает ставить дренажи и сушить: под едва отошедшей костью кровь льется рекой; а после поливает снятую надкостницу раствором фурацилина, наблюдая, как Кларк забирает с помощью мощного аспиратора кровавый сгусток — ту самую гематому. — Выходим через разрез твердой мозговой оболочки на затылочную долю, — чеканит Кларк, не отрываясь от «Лейки». — Пуля на третьем сантиметре от поверхности головного мозга. Сначала достаю осколки. Дайте мне свет и выведите КТ на экран. Эмили опускает лампу ближе к нейрохирургу и подает корнцанг — изогнутый, почти невесомый зажим, чем-то похожий на пинцет. На экране видны все действия Кларк: от того, как она вылавливает осколки и бросает их в жестяную кюветку, до извлечения самой пули — быстрое, точное движение влево и вверх. — Сделаю гемостаз — и закрываем. Она стерильным пинцетом поддевает специальную саморассасывающуюся тоненькую пластинку и аккуратно вставляет внутрь отверстия — теперь кровотечение на месте пули окончательно остановлено. — Нужно будет исключить менингоэнцефалит… Все, ставь это на место. Кларк срывает перчатки. Операция длится не больше полутора часов, хотя Эмили, постоянно подающей, забирающей, ставящей бесконечные дренажи и промокающей кровь, кажется, что уже глубокая ночь. Хармону, наверное, тоже: ординатор выглядит изнуренным, когда накладывает последние швы, до конца «закрывая» пациенту голову. Кларк уже в предоперационной — выпутывается из халата, срывает маску с лица и быстрым шагом выходит из блока, ни разу не оглянувшись. Просто растворяется в воздухе. Кемп хлопает Хармона по плечу, пожимает руку; Сара и Эмили помогают санитарам с кюветками; еще две медсестры забирают пациента — теперь ему предстоит долгая реабилитация в реанимации. — График к чертям полетел, — жалуется Сара, снимая шапочку в помещении с умывальниками. — Когда вот теперь следующая операция? Через полчаса? Или вечером? Или вообще ночью? — Да что ты ноешь весь день! — Стоящий рядом Кемп быстро заполняет бумаги. — У Гилмора сегодня вообще одни внеплановые. Даже на внеплановых у него вне… — Помолчи. — Сара тыкает его кулачком в бок. — А где Лори? — Понятия не имею. На, — он протягивает Эмили заполненные листки, — отнеси это ей на подпись. Пускай снимет копии для себя, а папку передаст Брукс — это теперь ее пациент. — Но как… — Брось. — Кемп наконец стаскивает с себя операционный халат. — Она у себя в кабинете закидывается кофе. Ну или в психиатрии убивает Чарли. — Чарли?.. — Ты не знаешь? — Анестезиолог прыгает на одной ноге, пытаясь отодрать от подошвы прилипший кусочек пленки. — Этот мужик, пустивший себе пулю в лоб, — подопечный нашего психиатра. — Он опирается на стол и чуть не падает. — Только я тебе ничего не говорил, ок? — Это не тайна, — фыркает услышавшая их Сара. — Чарли никогда не был хорошим человеком. Неудивительно, что после курса его терапий кто-то пожелал покончить с собой. Эмили переводит на них непонятливый взгляд: — О чем вы?.. — Ты, видать, лично с ним не общалась, — улыбается Дилан. — Или общалась, но не слишком тесно. У нас в бригаде младшего Кларка на дух не переносят. — Он прикрепляет бейджик на черный хиркостюм. — Впрочем, это все неважно… — Хватит сплетничать. — Сара выходит из предоперационного помещения. — Пойдем лучше кофе пить, кто знает, когда в следующий раз этот чайник вскипит? Но Эмили уже цепляется за футболку анестезиолога: — Расскажите мне! Пожалуйста… — А я говорила. — Сара набрасывает халат на плечи. — Она теперь не отстанет. Дилан, конечно, закатывает глаза, но сдается: — Черт с тобой. Кофе?..* * *
Эмили и не знала, что в конце бесконечных операционных палат есть еще одна комната, напоминающая их служебную: такая же кухня с большими окнами, диван с телевизором, несколько столов со стульями, раздевалка, душевые — все одинаковое, шаблонное. Но живое. На стенах висят календари, плакаты, записки, какие-то листочки на скотче, фотографии на цветной изоленте, полароиды на булавках, вырезанные картинки на кнопках; внутренняя дверь с двух сторон исписана стихами и цитатами из книг, но самая яркая надпись сделана белой краской: Aliis inserviendo consumor. Сгорая сам, свети другим. Здесь нет холодного белого света, наоборот — все вокруг теплое, чуть желтоватое, и с абажура лампы свисают чьи-то цветные четки; негромко работает телевизор, геометрической заставкой светится чей-то ноутбук, хлопает дверь раздевалки — и какой-то врач здоровается с ними, убегая на операцию. Дилан подходит к кофемашине, засыпает из пакета молотый кофе и нажимает на кнопку — высокий одноразовый стакан начинает заполняться. Сара ныряет в раздевалку и выходит через минуту. В своем вечном красном платье с прямоугольным вырезом, в туфлях на высоком каблуке и со строгим, гладким пучком она кажется богатой гостьей или пациенткой, но никак не врачом. Первую чашку Дилан, конечно же, отдает ей, вторую — с высокой пенкой и обилием молока — подает Эмили, а затем делает тройную порцию эспрессо для себя. Эмили пользуется случаем, чтобы рассмотреть анестезиолога более детально: темные волосы с ярко-красными прядками-перьями собраны в хвост, трехдневная щетина, черные татуировки; Эмили помнит, что, впервые увидев его без шапочки и маски, сравнила его с пиратом — смуглый, среднего роста, он со всего размаху плюхается на диван, закидывает ноги в мягких синих тапочках выше головы и, подложив под голову подушку, заявляет: — Обожаю сплетни! Сара громко фыркает. — Мне за тебя стыдно. Моя прабабка трепала языком меньше, чем ты! — Ну, так ты выйди и не слушай, — миролюбиво отвечает Дилан. — Я не могу. Он слишком меня бесит, — следует ответ. — Вы говорите про Чарли? — Эмили с недоверием качает головой. — Он показался мне весьма… — Милым, добрым и радужным. — Анестезиолог шумно отхлебывает кофе. — Нет, дорогая, наш младший Кларк — змея похлеще вашего Мосса. Тот хотя бы не скрывает, что он урод. — Ш-ш-ш! — Сара делает волнообразное движение рукой. — Не связывайся с ним. — С кем? — теряется Джонсон. — С обоими, — уточняет Кемп. — Но, конечно, в первую очередь с Чарли. — Да почему? — Эмили вспоминает разговоры у него в кабинете и теплое утро, наполненное уютом. — Он вернул меня на работу… — Тебя на работу вернула Лори. — Сара наставляет на нее наманикюренный палец. — О Чарли речи вообще не шло. Я тебе больше скажу — они даже не виделись толком, у них графики в то время вообще не совпадали; она — в ночь, он — в утро, вот и пересекались на десять минут, прежде чем разъехаться по домам. И, поверь мне, за четверть часа ты ее точно не переубедишь. Так что она все сама, без его наводки. — Но он сказал… — А он вообще много говорит, — с нажимом произносит Дилан. — Чарли никогда ничего не делает, он только болтает и манипулирует. Он из тех, кто тебя подставит, а потом прибежит за тебя просить, чтоб вернули; и еще собачкой будет скакать в ожидании похвалы — вот какой я молодец, сам уволил, сам восстановил! Мы когда только-только работать начали, он в онкологии был, — с энтузиазмом делится врач. — Тоже только что пришел, Лори его впихнула на чье-то место в психиатрию, а оттуда к нам в бригаду — опыта набираться, свои манипуляции проводить. Мы, значит, с Сарой и Робом знакомы были с практики, нас из Лондон Бриджа перевели, а они втроем — Хармон и Лори с братом — уже здесь работали. И как-то сразу не заладилось — тут косяк, там косяк, тут дозу неправильно рассчитали, там лекарств недосчитались… В общем, долго выясняли и пришли к тому, что Чарли что-то там напутал. Конечно, никто не мог подумать на него — ты бы вот подумала, что такой очаровашка может таить в себе зло? Вот и мы нет. — Он выпрямляется. — А оказалось вот что: они с Хармоном что-то не поделили, и Кларк решил его подставить. Знаешь, что он сделал? Ни за что не догадаешься. Он смешал изофлюран с азометоном. Понимаешь, к чему я? Мы с Сарой его подняли во время операции, а у него паника, шок — и психоз как следствие! Руками машет, бьется в зажимах, так там такое началось! Медсестры с нами были молоденькие, глупые — сразу не сообразили, что делать, а время-то тик-так, тик-так, так и ушел наш пациент в мир иной. Мы тогда все под суд пошли — три месяца мусолили, кое-как отделались. И, конечно, сразу разбирать начали — как так вообще вышло, вроде все профессионалы же. Ну, и Чарли к стенке прижался, зарыдал, что он дурак и хотел Хармону отомстить за что-то там. — Но доктор Хармон говорил, что они с доктором Кларком познакомились только на операции… — А ты его слушай побольше. — Сара ставит пустую чашку в кофемашину. — Он тебе и не такое расскажет. Хармон у нас вообще личность скользкая. Думаешь, он святой? — Да подожди, это же еще не все, — перебивает Дилан. — Слушай дальше. Кларк как узнала, так сразу его в психиатрию сунула, на все свои связи понажимала, за Рэем неделю таскалась, чтобы тот приказ оформил. Никто же не знал, кроме нас, что случилось; а суд ампулы из мусора не доставал. Перевели его в итоге. И тут началось шоу! Сначала он таскался везде и всюду с нами, чего таскался — никто не понял, а потом оказалось, что он то ли прет что-то из ординаторской, то ли, наоборот, ему что-то прут — короче, затеял он какое-то темное дело. Хармон его поймал, опять по новой — слезы, сопли, я не виноват, простите. Не знаю, вроде все разрешилось там. А потом он начал к Саре лезть — кино-кафе, свидания. — Дилан ревниво смотрит на медсестру. — А она у нас должна была сдавать экзамен, чтобы из операционистки в интернатуру хирургии уйти и дальше по стопам Кларк. Потом как в анекдоте: замуж вышла — и не сдала. — Этот урод попросил Пауэлла меня переназначить. — Сара с остервенением нажимает на кнопку, регулируя уровень сахара. — Вместо гранта на интернатуру я получила грант на младшего санитара. Нормально, да? Карьерная лестница, мать ее! И ведь не докажешь: оба соловьем поют, что ошибка в компьютере. А пересдавать уже платно, да еще и спустя несколько лет, это тебе не колледж. Я к Рэю кинулась — помогите, что делать; он обещал-обещал и… — А потом ты появилась. — Дилан ставит пустую кружку на столик. — И все вообще к чертям покатилось — ты посмотри, как младший Кларк вокруг тебя кружит. Я видел вас утром — поверь, сладости его речей позавидует любой оратор. Но он тебя подставит, а потом сам за шкирку вытащит. Будет ждать, пока ты его отблагодаришь. — Ты что, думала, тут все крылья за спиной носят? — Сара усмехается. — Запомни: чем чище халат, тем грязнее душа. А у Кларков, заметь, халатики-то всегда беленькие… — Ну, Лорейн у нас… адекватная, — возражает анестезиолог. — Любовь туманит разум, — возражает медсестра. — А ее любовь к брату — безнадежно слепа. Хотя там еще были Мосс и Рэй… Кто знает, кто знает… Это не смешно, думает Эмили. Это ни капельки. Ни на секундочку. Не смешно. И самое страшное, что они говорят серьезно — впрочем, Хармон и Кларк тоже серьезно говорили, но вот что теперь из этого вышло; но Дилан и Сара выглядят иначе. Она так странно себя чувствует — словно по внутренней гитаре провели железной арматурой, разом задев все струны, повредив гриф и покалечив деку. Словно мир перевернулся с ног на голову. Потому что все хорошие вдруг оказались плохими, а люди, которые с ней никогда толком не разговаривали, говорят ей правду, словно так нужно. Она не знает, что ей делать с этой информацией — ведь она просто невидимка. Пустое место. Едва заметное колебание воздуха. Почему-то вдруг, резко, внезапно замеченное теми, на кого она боялась даже посмотреть. — Почему вы мне все это рассказываете? — вырывается у Эмили. — А почему нет? — разводит руками Дилан. — Ты у нас надолго… — Почему? — повторяет она. — Господи, да что ты за непонятливая такая. — Сара пихает ей горячую кружку в руки. — Она же за тобой тогда пошла, слиняв с дежурства. Все выспрашивала у Мел, где ты живешь и как тебя найти. Даже позвонить хотела, но потом, видимо, решила лично разыскать. Райли нам рассказал, что там у вас случилось. — Тебя подставили, — серьезно говорит Дилан. — Я ставлю сотню фунтов, что так оно и есть. Либо Кларк реально налажала, чего не может быть, либо кто-то намеренно все это сделал. Райли сказал, что там кнопка вызова не работала. Так вот, мы ради интереса спросили у Оливии — она сказала, что все кнопки в тот вечер работали идеально и вызовы исправно поступали на пульт. — А вызов в триста тринадцатую был только один. — Сара облокачивается на тумбочку. — Так что… — Ты бы проверила, где был Чарли в это время, — тихо добавляет Дилан. — У Оливии есть все данные обо всех. У Эмили от количества информации начинает кружиться голова. А они сидят на диване; Дилан приобнимает Сару за плечи, и медсестра только сейчас замечает: вовсе не по-дружески. Анестезиолог, видимо, читает ее мысли: — Да, мы женаты. Представляешь, в таком месте еще можно верить в любовь. И Эмили улыбается.* * *
Всю дорогу до кабинета Кларк она прокручивает странный разговор, пытаясь отсортировать важное от неважного. Получается плохо — она идет по неврологии без халата, то и дело ойкая и прячась за шкафы, боясь натолкнуться на Мосса; мысли расползаются, оставляя липкие следы. Кларк в кабинете нет, и Эмили, заметив свой не выпитый за обедом кофе, решает ее подождать, встав к запотевшему от влажности окну. Кажется, это четвертая чашка за сегодня. Пора прекращать потреблять кофеин в таких количествах. Или купить Кларк кофемашину, как в неврологии и хирургии. На столе у нейрохирурга афиша — рекламная листовка с обведенными спектаклями: здесь и центральный «Глобус» с его «Макбетом», и королевский «Ковент-Гарден» с Шекспиром, и музыкальный «Доминион» с очередной постановкой «Богемы». Последняя, кстати, обведена дважды. Эмили не знает, сколько стоят билеты, но почему-то уверена, что не слишком заоблачно: «Доминион» далеко не самый дорогой театр Лондона. Рядом с названием дата — ближайший понедельник, будний день, значит… Слышатся быстрые шаги — звон шпилек и мягкие удары кедов, и Эмили, сама не зная зачем, прячется за шкаф, вжимаясь в стену; интуиция подсказывает ей, что сейчас явно не самый лучший момент для подписания бумаг, но деваться уже некуда. Она видит: Кларк за шиворот втаскивает брата в кабинет и прикладывает к стене с такой силой, что слышно, как у Чарли друг о друга ударяются зубы. — Я тебя убью, — шипит она, собирая в кулак ткань его футболки. — Что ты мне тут устроил? Решил поиграть во взрослого дядю? Тебе что сказали? Сидеть и ничего не делать, так куда ты полез? А? Чарли не реагирует, только испуганно вертит головой, пряча лицо в кудрявых волосах. Эмили впервые видит Кларк такой: нейрохирург в ярости — в той самой ярости, что обнажает мертвые сгнившие кости под прекрасной оболочкой и перекручивает позвонки, осыпая зацветшие на них махровые бутоны. Кларк напряжена так, что кожа на ее лице кажется натянутой на скелет, и вздутая венка на виске чернильным росчерком выступает каждый раз, когда она говорит: — Хочешь вылететь отсюда? — Я не хотел! Это вышло случайно! — Ты меня подставил! — Я думал, так будет лучше! — Не для тебя! — Она упирается свободной рукой в стену рядом с ним. Чарли не отвечает, только дергается всем телом, пытаясь вывернуться, и Эмили замечает свежие багровые пятна на полах его белоснежного халата. В голове невольно всплывает: чем чище халат, тем… — Ты чуть не угробил мою карьеру! Ты чуть не угробил нас обоих! Чем ты думал?! — Он сам решил… Кларк ударяет ладонью об стену — и Чарли испуганно замолкает; раздается тихий хруст ушибленных суставов, но нейрохирург даже не вздрагивает, продолжая говорить: — Ты за него в ответе, мать твою! Мне что, учить тебя разговаривать с людьми так, чтобы они потом не хотели сдохнуть? — Я не… — Ты да! — Она встряхивает его. — Думаешь, они не подадут на тебя в суд? Думаешь, у них нет доказательств? Ты настолько наивен?! У них есть звонок в службу спасения от его дочери, свидетели, есть телефонные записи ваших разговоров! И я больше чем уверена, что там ты даешь ему явно не медицинские указания! — Я просто сказал ему, чтобы он поступал так, как считает нужным… С секунду Лорейн стоит в оцепенении, а потом медленно-медленно заносит руку. — Что ты ему сказал?.. Чарли сжимается в ожидании удара. — Не надо, пожалуйста!.. В одно мгновение Эмили выбирается из своего укрытия и хватает Кларк за запястье. Высекая искры, ладонь скользит по горящей коже, пальцы переплетаются, образуя замок, и Эмили с силой сжимает суставы, оттягивая руку Кларк на себя и вниз, не позволяя нейрохирургу высвободиться. Даже если мир рухнет, она ее не отпустит. — Не надо, — повторяет медсестра. — Пожалуйста. Ваши руки… Пальцы… Их надо беречь. Они обе тяжело дышат: Кларк — от ярости, Эмили — от испуга, и насыщенный воздух искрит, нанося точные удары током в место соприкосновения их рук. Эмили знает: если она закроет глаза, то мир окрасится в красный, словно бы все капилляры полопались от напряжения, а сосуды и вовсе переплелись крест-накрест и порвались, как нити; голова кружится — от эмоций, напряжения и собственного сумасшествия; но рука в руке, ладонь к ладони — это все, что сейчас важно. Кларк смотрит на нее в повисшей тишине так, словно хочет разорвать на куски. Эмили буквально слышит, какая она мерзкая, наглая и отвратительная; слышит «да-что-вы-себе-позволяете»; слышит «уберите-от-меня-руки-сейчас-же». Сейчас Кларк раскроет свои бескровные от гнева губы. И скажет что-то такое же невыносимое, как и сама Эмили. Но в воздухе повисает только обессиленно-уставшее: — Пошел вон. И Чарли — некогда казавшийся Эмили куском солнца, обрывком радуги, глотком энергии — Чарли испуганно запахивает свой халат, расправляет футболку, опускает взгляд в пол и выходит, не поднимая глаз. То, что он ее боится, чувствуется, даже когда его нет. Эмили тоже страшно — отпустить руку, сказать глупость или совсем замолчать, не зная, что делать, поэтому она выдает первое, что приходит на ум: — Он просто дурак. Кларк отвечает сразу же, не задумываясь: — Так и есть. Прятался от меня по всему отделению сорок минут. — Ну, вы же все-таки нашли его в итоге, — улыбается Эмили. Лорейн фыркает: — Там же, где и тебя. За шкафом в кабинете. Эмили краснеет. — Извините, я просто принесла бумаги, и тут вы… У нее бесконечно худые плечи с темными родинками-созвездиями. — Ерунда. Я не собиралась его убивать. И тоненькие запястья, хрупкость которых будто специально подчеркнута серебряной цепочкой. — Вы страшны в гневе. Она все еще не вырвала руку. — Только для брата. Даже не сказала ни одного слова про это. — О, нет! Меня вы тоже напугали. Я думала, вы разорвете его в клочья. И меня… заодно. Только бы она не убрала ее сейчас. Только бы не убрала… — Мне стоит попросить прощения? Ей всегда казалось, что у таких, как Кларк, руки вечно ледяные, отталкивающие; но ее ладонь теплая и нежная, совсем как у ребенка. — Разве что поблагодарить за спасение семьи. Интересно, каково это — целовать кому-то руки? — И какую же благодарность ты хочешь? Стоп. Почему она вообще думает о ее руках? — Простого «спасибо» будет достаточно. Потому что они сейчас держатся за руки, словно… — О, ну, тогда спасибо, Эмили Джонсон, что спасла моего брата от долгой и мучительной смерти. Вот сейчас. Сейчас этот бессмысленный разговор закончится — и она одним резким движением выдернет свою руку из ее; разорвет замок, а ключ выбросит куда подальше, чтобы не возвращаться. — Вы просто сама любезность. Еще мгновение?.. — Выдать тебе премию? Почему она так смотрит на нее? Словно в ее глазах шоу фокусников, веселое, громкое, искрящееся, как салюты в небе. — Может, лучше будете моей должницей? Разве звезды вообще могут быть видны на сером-сером небе? — Ненавижу быть перед кем-то в долгу. Оказывается, могут. — Тогда… Я могу вас пригласить? На «Богему». В понедельник. Вы ведь хотели?.. Сколько у них еще этого времени — микросекунд, в которых Эмили держит Кларк за руку? — Ну, если на Лондон не нападет ураган, то я не против. Подождите. Стойте. Она сейчас… пригласила ее?.. Она набралась смелости? Она позвала доктора-Кларк-исчадие-ада-невыносимую-женщину на мюзикл? — Я… Все слова перестают быть значимыми. — Значит, договорились. И, Эмили… Понедельник. — Да?.. Она пригласила ее в театр. — Руку уже можно отпустить. Горит в груди. И плавится, как свеча.