Он действительно побывал на том свете...
Заклинание, не принеся результата, негромко тренькнуло и развеялось, разметав по каменным плитам мерцающие золотые перья. — Почему... Почему он не просыпается? — голос, по-прежнему казавшийся чужим, ломался как тонкий весенний лёд под ногами неосторожной астерионской ребятни. Ган любил детей. А они, ещё не способные спрятать страх за поклонением, а зависть за уважением, отвечали ему взаимностью: от всей души дёргали за длинные усы, теребили уши и пропускали сквозь пальцы молочно-белую шерсть, даже на вид шёлковую-шёлковую. Как облако. Такие облака бывали ближе к вечеру, прозрачные, очень высоко в небе. Только облака тоненькие, а у дракона этого сияния было много. И потрогать можно было. Интересно, те облака тоже такие? Какая же ерунда в голову лезет... — А ему есть зачем? — негромко поинтересовалась Таль, по-птичьи склонив голову набок. — Послушай меня, Император, если ещё не понял: твой друг уверен, что ты мёртв. И дело даже не в том, что шестьсот лет не прожить ни одному человеку, а в том, что он лично видел твою смерть. Тысячи тысяч вариантов без возможности закрыть глаза, без шансов на пробуждение, — она говорила и говорила; темноволосая, синеглазая, в белых летящих одеждах, безмерно опасное, безумно прекрасное воплощение обеих своих Богинь. Лэйгун молчал. Старательно, как нитки, подбирал слова, но вслух не мог произнести ни одного. — Это не рана и не смерть, — произнесла наконец девушка, мимолётно прикоснувшись к серебряному браслету, обхватывавшему тонкое запястье. — Верно. Но эти кошмары... Они губят того, кого я... — мужчина помотал головой, оборвав себя на полуслове. Таль бросила на него ироничный взгляд, а на её губах мелькнула улыбка. — Ты, Император, как и все маги, так крепко грызёшь свои учения про правильное использование сил, так чётко вычерчиваешь руны, что забываешь, что магия, в первую очередь, это — свобода. Посмотри на мир по-другому, не так как привык. Ты ищешь сложный путь, подбираешь ключ к замку, в то время как дверь и вовсе не заперта. Размеренно текли минуты, пока девушка кончиками пальцев касалась крохотных чешуек, окружавших обычно сияющие нагретым на солнце янтарём, а сейчас закрытые глаза. — Я не понимаю, — сдался Лэйгун и прикрыл глаза. — Понимаешь, — возразила Таль. — Просто не осознаёшь. Я говорю тебе ещё раз: то, что не подчиняется самому искусному магическому потоку, может быть подвластно лишь желанию. Девушка отступила на шаг, сложила пальцы под заклинание и повела рукой, заставив воздух размыться и задрожать. «Защита от любопытных глаз и ушей», — понял мужчина. — Можешь не торопиться, — сказала Таль, а уже у самого выхода из залы обернулась и мягко добавила. — Не бывает проклятий, которые невозможно снять. Не бывает безвыходных ситуаций. Если решения не видно, значит, ты просто не туда смотришь.✽✽✽
— Я не знаю, что делать, Ган. Долгие минуты спустя Лэйгуна, наконец, прорвало. Снежно-белые кольца драконьего тела лежали вокруг немым напоминанием, упрёком. Но отчего-то говорить глядя на плотно закрытые глаза и изредка подрагивавшие во сне кончики ушей было только легче. — Я перепробовал все известные заклинания и пытался сплести своё, но ничего не вышло, и это только моя вина, потому что я что-то упускаю. Я не могу передать словами... — дрогнувшим голосом горько произнёс мужчина. — Я опять подвёл тебя, и просить прощения даже не смею. Дракон, не просыпаясь, чуть дёрнул лапой, оставив на камне несколько светлых полос, а сам Лэйгун совсем тихо выдохнул: — Эта девочка называла меня Императором. Как я могу защищать кого-то ещё, если я даже тому, кто мне дороже жизни помочь не могу. Мужчина наклонился, прикрыв глаза, и губами прикоснулся к драконьему лбу. Этот жест отчаяния должен был быть сопровождён нежной насмешкой, лёгкой шпилькой в сторону мягкосердечности, чем угодно, — но тишина в зале стояла гробовая. Пока Лэйгун не нахмурился, а дракон не фыркнул, чуть поведя носом. Кончики пальцев закололо, а это было недобрым знаком, но всё же знаком чего-то, что должно было произойти в ближайшие секунды. Мужчина почувствовал, как магия набирает силу, собирается в снежный ком, в пульсирующий сгусток... Раздался магический взрыв: неслышный, но прекрасно осязаемый магический хлопок. Лэйгуна силой удара отнесло к стене, приложив при этом так, что из глаз брызнули слёзы. Вторым, что мужчина ощутил после тупой боли, был вес чужого тела. Лэйгун вздрогнул и неверяще распахнул глаза. — А последнюю фразу из своего монолога повторить сможешь, Лэй? — тихо спросил Ган, заправив за ухо прядь янтарно-русых волос. — Ка... — мужчина запнулся и отвёл глаза. — Ты знаешь, какую, — хмыкнул дракон. — Как я могу защищать кого-то ещё, если я даже тому, кто мне дороже жизни помочь не могу, — упрямо протараторил Лэйгун. — Ты всё это время меня слышал! — Ты прекрасный Император, хотел я ответить, — сказал Ган и вдруг наклонился, тонкими пальцами вцепившись в плечи, и поймал губами губы мужчины. Лэйгун вздрогнул: это оказалось почти так же приятно, как чувствовать дракона кожей. Но теплее. Более близко. Более открыто. На мгновение мужчина ощутил, как его отпускают, но ненадолго: пальцы обхватили его голову, притянув ближе, в таком беззащитно-трогательном, щемяще-интимном жесте. В поцелуе не было ни глубины, ни страсти. Только бесконечное тепло, и бесконечное растворённое одиночество. Как будто очень давно, много, много лет, этот поцелуй прятали на самой дальней, самой тёмной полке, и никому не дарили. И он был долгим. Даже оставив в покое губы, Ган не смог оторваться, продолжая касаться щёк, подбородка, шеи, всё ещё чувствуя то самое, пробудившее его, биение сердца. С тем же ритмом, что и всегда. Успокаивающим и надежным.Но не мог вынести одиночества и возвратился назад.