Я молюсь за грешников на выходных, Мама, можешь благословить меня ещё раз?
Церковь, погрязшая в полумраке, протяжные церковные песнопения. От тусклого огня свечек глаза слипались, страшно хотелось спать. Скорее всего, Азазель бы и сейчас продолжал лежать в кровати в попытке выспаться, если бы не Левиафан, который вдруг решил притащить его в этот ёбаный храм. Лучше бы ноги его не было в этом «святом» месте. Азазель особо не прислушивался к молитве, она была для него скорее как раздражающая музыка на фоне, хотя, как он слышал, остальных людей это обычно успокаивает. Видимо, он такой особенный. — Поклонись, — шепчет ему Лев, потянув за рукав кофты и заставляя действительно наклониться. Никакой логики в этом действии парень не видел, он предполагал, что большинство здесь присутствующих кланяются только тогда, когда видят, что это делают остальные. Или же когда слышат «аминь». Этот процесс всё ещё напоминал ему словно какой-то цирк, или представление для тех, кто действительно верит, а не практически случайно оказался в храме, как он. Впрочем, так оно и было, это действительно безумно похоже на какое-то шоу, и все им рьяно увлечены. Юноша вообще впервые присутствовал на службе, но стоял здесь со своим парнем с самого начала, уже вовсю проклиная свой единственный выходной за неделю. Зато Левиафан выглядел очень счастливым, когда молился Богу, и это выражение лица не могло не радовать Азазеля. Такой наивный, верующий в счастливую загробную жизнь и невинный перед лицом Иисуса. Он действительно старался соблюдать заповеди, и сколько парень знал его, он всегда постился, отчего сильно исхудал. Самоотверженный, и всё ради ничего. Резкий аромат ладана буквально ударил в голову получше чем любой спирт, и даже заставил на мгновение взбодриться, а вот от надоедливого бряканья искусственно позолоченного кадило уже гудело в ушах, и Азазель всерьёз начал сомневаться, что этот дым не какое-нибудь дешевое курево. Снова кланяться. Он уже готов помолиться Христу, лишь бы всё это кончилось. — Слушай, вот зачем мы тут вообще стоим? — громче, чем следовало бы спрашивает он младшего, на что тот легонько пихает его локтём и шикает. — Чтобы приблизиться к Господу конечно, — затем отвечает ему Лев, не отрывая взгляда от основного действия. В его глазах отражался огонь восковых свечей. — Как мы можем приблизиться, если тут нихуя нет вообще? Это пустая трата времени! — А ты поверь, что есть. Я же верю, — проигнорировав мат повернул к нему голову Лев, посмотрев на него максимально серьёзно, что аж по телу пробежали мурашки, поэтому Азазель продолжил рассматривать храм молча (понял, что время заткнуться), изредка глядя на него. Время тянулось, пожалуй, бесконечно, и старший уже начал клевать носом, как его начал тыкать пальцем куда-то под бок Левиафан. — Не спи, уже конец, — улыбается он и тащит его за руку в общую тесную толпу, просить у батюшки благословения. И это действие показалось Азазелю одним из самых глупых, что здесь вообще совершались. Толпа была просто до жути тесной, словно все собрались просить благословения не у обычного церковного служителя, а у самого Иисуса. Все пихались, толкались, старались протиснуться вперёд. И последнее удалось выполнить Левиафану, поэтому Азазель издалека наблюдал, как он с покорным видом склоняет голову и принимает благословение. Интересно, каково бы было узнать священнику, что этот смиренный мальчик, который так активно помогает церкви и не пропускает ни одной службы — гей? Эта мысль заставила юношу хмыкнуть и ещё раз убедиться, насколько же религия лишена логики и смысла. Или же люди, что её исповедуют. Противные. С этими мыслями он так же протиснулся вперёд, но не стал благословляться, пока Левиафан как раз был отвлечён беседой с какой-то пожилой женщиной. Подойдя к ним ближе, он наконец мог услышать обрывки речи. — ..И вот поэтому тебе нужны очки, — разъясняла женщина, пока Лев только кивал, и заметила она Азазеля только когда он встал рядом с её собеседником и потянул его за рукав, мол, пойдём уже. Добродушное выражение лица дамы сменилось на оценивающее, она с ног до головы осмотрела старшего парня, отчего тот поёжился, и затем решила задать вопрос: — А это кто с тобой? — Я.. — Это мой брат, А..Антон, — перебивает парня Левиафан, в неловкости улыбаясь, пока «Антон» только сильнее хмурился. Ну да, брат он ему, конечно. Бабушка одобрительно качнула головой, благословила (у всех там сдвиг на этом что ли?) обоих юношей и поспешила удалиться, как, впрочем, и парни. Солнечный свет и зелень травы, свежий воздух и вообще улица ободрили Азазеля и Левиафана, так как после трёх с чем-то часов нахождения в душном помещении это всё было просто необходимо. Старший, не говоря ни слова смотрел на своего любимого, который шёл рядом с ним, но будто наедине со своими раздумьями, но неизменно улыбаясь без повода. — И ты думаешь, Иисус простит тебя за то, что ты гей? — с усмешкой спрашивает Азазель, ожидая реакции. Ему самому не нужно ни прощений, ни благословений, ни каких-либо ещё шансов на пребывание в Раю. Он хотел бы жить здесь и сейчас. — Перед лицом Бога мы все равны, Азазель, Господь тоже любит меня и тебя, — с всё такой же улыбкой отвечает ему Левиафан и переплетает их руки вместе.Клянусь Богом, я никогда не покаюсь, Мама, можешь благословить меня еще раз?