child of darkness

Уже перевалило за 12, а её ещё нет дома. Стоило мамочке только отвернуться - как эта проклятая девчонка закидывала на плечо сумку и выпрыгивала в окно. Стоило мамочке окликнуть её, маленькая дрянь посылала куда подальше. Как только мамочка стучала в её комнату, умоляя поговорить, слышала лишь короткое "отвали". Чаще всего мерзавка убегала в недостроенный жилой дом, до ужаса похожий на неё: прогнивший и обвалившийся настолько, что никому не хотелось и мимо проходить. Могла днями, а то и неделями там отсиживаться, а потом заявляться домой как ни в чём не бывало. Нередко случалось, что кто-то из её дружков на особо весёлых эмоциях выталкивал Фриск из дверных проёмов и оконных рам прямо на заржавевшую арматуру или проходящих мимо людей. И всё повторялось. Только вот, ещё один золотистый подонок израстался на фарфоровом тельце. Снова и снова. Чара шуточно сравнивала их с прыщами на лбу её одноклассниц. цветы выглядели немного эстетичнее Дело дошло до того, что лютики перекрыли татуировку в виде Чёрной Вдовы, которую Фриск набила два месяца назад. мамочка очень расстроилась Левое запястье, ключицы, живот и правый висок - всё это, словно паршивым сорняком, было покрыто золотыми цветами. Ровно 137. Чара лично пересчитывала их, когда они были в её квартире. Ободранные обои, под которыми разрасталась плесень, старая скрипящая кровать и несколько шприцов на тумбочке. Мутный стеклянный взгляд, почти прозрачная трясущаяся рука с кровавым пластырем и лютики. Чара говорила, что это красиво. а потом перерезала горло кухонным ножом Чара называла её клумбой, хоть и любила рассматривать эти маленькие сорняки. Она подёргивала их, сминала и тянула, считая это забавным. Фриск же тихо шипела и чуствовала, как в тело вбивают новый гвоздь. Она умоляюще смотрела, всем своим видом заставляя её прекратить. Хотя, в какой-то степени эти эмоции появлялись рефлекторно. Столько раз она разбивалась о мокрый асфальт, столько раз была убита мамочкой и остальными, что боль уже не играла особой роли. Девчонка знала, что всё повторится. По ночам Чара слышала, как Фриск вставала, босыми ногами шлёпала по грязному полу и закрывалась в ванной. Опять. Она наклонялась над раковиной, устало всматриваясь в своё отражение в мутном зеркале, а потом отхаркивалась кровью. Так могло продолжаться несколько минут. Иногда Чара находила её на холодном кафельном полу. Эта дрянь и сама понимала, что ещё пара цветков, и её жизнь закончится. Но, боже, она продолжала колоться, продолжала ходить в этот чёртов дом, продолжала скитаться по ночному городу...а потом перезапуски. И после них, ещё более отчаянно и раздраженно, рассматривала очередной золотистый гвоздь. А Чаре нравилось. Даже слишком. Она выдёргивала по лепесточку, вслушиваясь в тихие протесты. Даже сейчас, когда эта шваль не ночевала дома, пила, будто в последний раз, и уже просто заколола себя тонкими иглами, она всё равно оставалась тихой и невинной. А Чара просто ненавидела это. Если Фриск приобнимала её сзади, пока она курила, получала лишь удар логтём в живот. А когда она сгибалась, падала на пол и тихонько скулила, эта поганая девчонка тушила об неё сигарету. Такой абьюз доставлял ей удовольствие. Чара желала ей смерти, а потом смеялась, смеялась, смеялась. Но однажды перезапуск не случился.