О вреде необдуманных поцелуев

Франциску иногда кажется, что он живет в мире отбитых к ебеням людей, которые на первый взгляд вполне себе адекватные и заслуживающие его уважения, но как только тема касается отношений и любви, те начинают соловьями разливаться о важности поиска своей родственной души. Можно подумать, если после поцелуя у вас не окрашиваются пряди волос в одинаковый цвет, то, как бы хорошо вам ни было вместе, счастливыми иначе вовек не стать, ведь судьбе-то лучше видно. Он со счета сбился, сколько из-за этой тупости развалилось или наоборот так и не состоялось красивых пар. Сам же он считает этот ажиотаж о соулмейтах несусветной чушью, ведь куда важнее найти своего человека, основываясь на качествах его личности, а не потому, что у каких-то там чуваков есть свой план, который им необходимо реализовать. Франциску противна и невыносима сама мысль о том, что ему мало того, что придется подчиниться чьей-то указке, так еще воле тех, кого он в глаза ни разу не видел. Этой подозрительной конторке определенно стоит пересмотреть свою политику, потому что он знает как минимум одну пару, которая чувствует себя отлично и порознь, несмотря на «предрешенную» связь. Родственная душа Гилберта - вздорная и взбалмошная Элизабета Хедервари, которую тот знает еще со средней школы. Они и дрались до первой крови, и пакостили по мелкому, и из передряг друг друга вытаскивали, и перед директором вместе отвечали, и все были свято уверены, что они просто на просто не совместимы на молекулярном уровне, вызывая острую реакцию отторжения. Правда, потом эти двое крышесносно целовались на выпускном, словно вся их заклятая вражда только и подводила к этому яркому и очень даже киношному финалу. Однако не так давно Лиз вышла замуж и была, вроде как, вполне себе счастлива, и говорят, совсем не переживала и не старалась спрятать темный локон, будто насмехалась над укоренившимся стереотипом. У Гилберта тоже всю жизнь теперь будет чернеть одна несчастная прядка, сильно выделяясь на платине светлых волос, но ему так на это наплевать, что Бонфуа до слез гордится своим другом. Так что Франциск считает, что все эти блюстители непреложной истины, когда все соулмейты должны непременно оказаться вместе, могут засунуть это правило себе в задницу. - Ты просто не встретил еще того самого человека, - все так снисходительно качают головами, что его начинает тошнить, - вот и не понимаешь пока. Франциск протяжно вздыхает – если честно, иногда он просто не в состоянии этого сделать. На появление новых лиц их устоявшаяся компания реагирует весьма бурно. Привезенную с собой в загородный коттедж, где они периодически проводят уикенд, девушку Моник представила как Жанну, свою очень хорошую приятельницу. И Франциск, если честно, вообще не понимал, как ей удалось влиться в их компанию – милая, солнечная, наивная как олененок, и какая-то совсем бесхитростная, и, как положено всем правильным девочкам, грезила о встрече с соулмейтом, хотя при всем этом наборе оказалась сделанной с ними из одного теста. В общем, она пришлась по душе всем, кроме самого Франциска, да и то просто потому, что такие невинные и чистые девочки как Жанна, никогда ему не нравились, несмотря на его парадоксальную безусловную любовь ко всем женщинам мира. Насильно ж мил не будешь. Когда он отводит свою младшую сестру в сторонку с желанием выяснить к чему все это, Моник Бонфуа отвечает загадочной улыбкой. Жанна работает в собственной книжной лавке, продавая и абсолютно новую тиражную литературу, и поддержанные книги, которые прежним хозяевам уже не нужны, а выкидывать рука не поднимается. Франциск это знает не потому, что интересовался – это случайно вышло. В тот вечер ливень вынуждает его спрятаться под ближайшую крышу, а то, что эта крыша нависала над входом в ее магазин – просто совпадение. - «Судьба, что б ее», - кривит он губы от того, что ненавистное ему слово приходит в голову самым первым, и если эта светловолосая девушка сейчас тоже произнесет его, он просто развернется и уйдет. - Неожиданная встреча, - вместо этого выдает она. И Бонфуа расслабляется. Когда основной залп дождя прекращается, перейдя на противную изморось, время близится к одиннадцати ночи - все сроки закрытия магазина давно вышли, но Жанна его все равно не прогнала, вместо этого предложив чай и кинув в него теплым пледом, пахнущим лимонным пирогом. И в благодарность за приют он просто не может не проводить ее до дома - мужчина он или кто - да и поздно одной разгуливать в таком-то опасном районе. За предложенный им локоть она держится так легко и невесомо, что Франциск периодически неосознанно прижимает руку к себе, чтобы убедиться в ее присутствии. Жанна переехала сюда из небольшого городка, оставив там настроенных против ее решения родителей, опостылевший и затхлый быт и бесперспективное будущее. Проще говоря – сбежала. Не то чтобы он спрашивал ее о жизни, но надо же было хоть о чем-нибудь говорить. - Смелый поступок, - говорит он с восхищением, и в этой интонации совершенно отсутствует ироничная подоплека, хотя в ее отношении он все еще настроен не слишком дружелюбно. Когда они доходят до ее дома, он знает, что обзавестись парой-тройкой хороших настоящих друзей, ну как Гилберт с Антонио для него, у нее до сих пор не получилось, хотя приятелей было едва ли не больше, чем у самого Франциска, но она не очень беспокоится по этому поводу. Когда книги – единственное, что смогло стать по-настоящему близким, Бонфуа кажется это жалким. В следующий раз он заскакивает к ней целенаправленно, чтобы отдать одолженный ею зонт. Настроение у него приподнятое, одухотворенное, потому что сразу после этого у него свидание с классной девчонкой, с которой он не так давно познакомился в баре, и он уже предвкушает то, чем окончится эта встреча. В общем-то, ради секса все и затевается, но соблюсти приличия ему кажется необходимым. Жанна улыбается ему краешком губ, когда он благодарит ее, и на щеке у нее появляется ямочка, которая кажется ему довольно милой. И прежде чем он успевает это осознать, Франциск перегибается через прилавок и легонько чмокает ее в губы – в жесте настолько привычном в его отношении к большинству девушек, что тот давно перешел в категорию рефлексов. Но сейчас ему слишком неловко и не в силах хоть как-то свой поступок оправдать он покидает ее лавку. Ведь Жанна – совершенно точно не из числа того самого большинства. Франциск полубезумно смотрит на отражающуюся в зеркале прядь волос незабудкового цвета – что бы он ни делал, как бы не осветлял и не перекрашивал ее в свой цвет, синева все равно упорно проглядывала буквально на следующий же день. Цвет ее сарафана, ее глаз и камушка в невидимке с цветком на сгибе. Бонфуа чувствует себя заколдованным, проклятым и виноват в этом был он сам – никто не заставлял его целовать Жанну. Вернее, едва ли тут вообще стоило искать виноватых, потому что предугадать такой результат было невозможно, хотя его самоуверенность в собственной непричастности здесь сыграла и не самую последнюю роль. С тех пор, как на его голове появился предательский синий цвет, он ни разу не приходил в ее книжную лавку, намеренно ее избегал, будто надеялся, что вычеркнув ее из своей жизни, ему удастся свести этот чертов цвет. Но тот не только не собирался исчезать и, казалось, наоборот становился все ярче и словно отгонял от него всех потенциальных подружек, как от прокаженного. В подсознании почему-то всплывает образ Моник с улыбкой Мона Лизы, будто она уже тогда знала наверняка, чем все это обернется. А еще эти дохера счастливые соулмейтские пары теперь одобрительно кивают головами, будто он уж наверняка понял всю суть и прелесть родственной души. Но ему лишь хочется взвыть, потому что к Дьяволу это все. Франциск иронично смеялся над их устройством жизни, а теперь она заливисто, гомерически смеется над ним. Карма бич, мать ее. Когда Бонфуа появляется на пороге ее магазина, то выглядит загнанным в угол и бесконечно усталым, и Жанна почему-то звонко смеется и протягивает к нему руки. Тщательно придуманная в течение трех суток речь, где он говорит, что счастлив от того, что такой хороший человек, как она, является его соулмейтом, но у них ничего не выйдет ни при каких обстоятельствах, отшлифованная, чтобы не ранить ее чувства, предательски выветривается из головы. Что-то внутри него трескается, протяжно скрипит и опадает к ногам крошевом. Франциск берет ее ладонь в свою и целует костяшки пальцев.