Имя седьмого ветра

Терминологическое болото: * кешир - кофе * геоэнергетика - магия - Едешь к степнякам - возьми с собой кувалду покрупнее, - хмыкнул его научный руководитель, узнав, что Милшвою подписали экспедицию. - Без кувалды до них не доходит. - Зачем мне кувалда, - пожал могучими плечами аспирант Лоанского института землеописания, горного дела и сейсмологии. - Тебе-то? Может и незачем, - согласился научрук, смерив взглядом два с лишним метра его роста. Справедливость напутствия подтвердилась сразу, стоило выехать за пределы единственного степняцкого города, по совместительству, столицы: проводник, присланный из местного отдела по культуре, заблудился. Причем, заблудился он утром, а сказать об этом гордость позволила ему только к обеду. - Судьба, - меланхолично объяснял он, щурясь на собеседника с равнодушием человека, который не платит за бензин. - Духи спутали путь, духам не нравится. - Чего им не нравится? - не выдержал Милшвой, у которого при всем его природном дружелюбии уже кулаки чесались. - В городе шамана просили. Так? Из города выехали - дорогу кормили. Так? - Так, - кивнул поганец. - Тогда чего им не так? - он придвинулся, чувствуя острое желание взять проводника за шкирку вместе с его духами; тот покосился на громилу-чужака и отошел на полшага. - Судьба не хочет. Ветер не хочет. Надо вернуться, сходить к шаману, пусть в поххон-друм постучит, спросит. ...как этот пакостник тогда выжил - Милшвой объяснить не мог. Наверное, крепко его хранили его собственные духи: доведенный до белого каления геолог не размазал его по деревянному борту “жука”, не воткнул, как хотелось, войлочную шляпу по самые гланды. Только потряс от всей души. Впрочем, духам и того хватило: больше экспедиция не плутала. Через четыре дня бездорожья и степных красот они были на месте. Шесть приметных камней на пологом холме - не ровным кольцом, как Сеферские мегалиты, а вразнобой, будто гигантские семечки с ладони стряхнули - были хорошим ориентиром. Милшвой не удивился бы, встретив в городе сопротивление поиску у “Шести братьев”: был готов спорить, обещать уважение к духам, тишком давать “на лапу”... нет, лишь взяли небольшую бюрократическую мзду. Бланк заполнили, печать приложили. Езжай, чужак-геолог. Ковыряй землю. Вечернее солнце ложилось в эти камни, как в подставленную ладонь. Кочевая семья - кёш - появилась у них в соседях в начале второй недели, встала по ту сторону менгиров. - Степь большая, - благосклонно протянул их старший, отдав своей жене две пачки прессованного чая, полученного в знак доброго знакомства. Спиртного - по единодушной рекомендации старших коллег - Милшвой не дарил. - Не отделаешься потом, - мэтрес Изела, профессор археологии и друг семьи, курила так, словно у нее были личные претензии к собственным легким. - Чай, табак, сахар - сколько угодно. Но хоть бутылку дрянного пива подаришь - всё. Не отстанут. Мэтрес знала, о чем говорит: именно она вела раскопки у Сеферских камней, неведомым чудом добившись разрешения на это невероятное святотатство. Взамен геологи получили бадью пусть жидковатого и странно пахнущего, но все-таки молока. И хотя поначалу женская часть экспедиции наотрез отказалась даже пробовать, но когда подарок прокипятили и заварили с кеширом - бадья ушла влет. Как ни странно, тем же кеширом не побрезговал и местный шаман. Пришел, принял поднесенную кружку, посидел у костра, так и не подняв своего низко надвинутого капюшона. Потом коротко кивнул и ушел. - Жуткие они все-таки, - тихонько вздохнула Агнета, техник и единственный работник их полевой лаборатории, когда странный гость давным-давно скрылся в ночной тьме. - Почему? - удивился Милшвой. - Говорят, у них все руки в шрамах. И чем сильнее шаман - тем у него страшнее руки. Никогда не понимала, как так можно - чтобы сам себя, каменным этим ножом… - Что, правда сами себя режут? - Ну как… - девушка зябко повела плечами. - То ли сами, то ли духи. Но я в духов не очень-то верю, я больше верю в природную восприимчивость геоэнергетики* и в делирий после той дряни, которую они себе заваривают. После нее не то, что этого их демона-теркутукха увидишь, но и Черепа, который тебя гоняет по всем разделам “кирпича” прямо на защите. - Э, нет! - поспешно отмахнулся Милшвой. - Уж лучше теркутукх. - О чем он поет? В степи звуки разносятся далеко, и сильный молодой голос, выводящий какую-то бесконечную песню, был слышен до малейшей хрипотцы. - Старая легенда о шести ветрах, - Даниэль, который вообще-то был этнографом и в экспедицию подался больше за компанию и чтобы развеяться после одной бурной ссоры, черпнул из котелка едва теплого травника. - Надо же, я думал, я знаю все варианты этой истории. Не забыть бы записать. - Что за легенда? - заинтересовалась Агнета, которая, как и сам Милшвой, степное наречие понимала с пятого на десятое. - Про Джанкира все слышали, да? Как он загреб под себя сначала всю степь, потом всю Абру, дошел до Святого острова, который тогда еще не был островом, а был просто городом, и осадил его. - И Господь явил чудо, за одну ночь затопив почти все войско, - продолжила девушка. - Помним, еще бы. Дани кивнул. - Между прочим, Лорел с археологии говорит, в Царфатском озере до сих пор находят наконечники степняцких стрел. Но не о том речь, а как бы о том, что у Джанкира был шаман. - И не один. - Понятное дело. Но самый-самый - один. Побратим. И говорят, Джанкир, когда крестился после того потопа чудесного, его убил. - Сукин сын, - проворчал Милшвой, который вообще не жаловал этого великого воителя. - И полтора месяца над степью была такая гроза, что даже шаманы сидели по своим норам и нос высунуть боялись - так ветра оплакивали эту смерть. А потом он вернулся. - Кто? - Геджолак, этот шаман-побратим. Вернулся и как-то успокоил грозу, но, говорят, с тех пор по степи так ветром и ходит. - А чего он по степи ходит, если даже могила джанкирова на Острове осталась? Или он туда просто попасть не может? - Черт его знает, - Дани зевнул и допил травник. - Может, ему без разницы, кому мстить? Спать надо, вот что. - Ничего себе, - неестественно легко засмеялась Агнета. - Нагнал жути, а сам в палатку, да? - Приберечь тебе местечко потеплее? - хмыкнул тот, поднимаясь. Ушел спать Даниэль; Агнета, отчаянно зевая, просидела еще с четверть часа и тоже ушла. Умолк по ту сторону камней степняцкий певец. Стало так тихо, что Милшвою вдруг показалось, что время застыло, замерло, как на фотографии: вот костер, вот человек у костра, палатки в отдалении, месяц над ними. Чуть колышутся, словно под сонным дыханием, растрепанные колоски пуховника и редкие желтые шарики астрагала. Каменные гиганты тоже отдыхают: кто еще сидит, а кто уже прилег и, глядя в круто сдобренное звездами небо, слушает беззвучный разговор остальных. - Он не ищет мести, - в первый момент Милшвою показалось, что с ними заговорил ветер. - Что? - он так растерялся, что не сразу различил в отблесках костра очертания знакомого балахона, похожего на расшитую бисером маленькую войлочную палатку. - Геджолак-няар не ищет мести, - повторил шаман, неспешно усаживаясь у огня. - А зачем тогда? - Джанкир-берани и Геджолак-няар смешали кровь, когда няар уже говорил с небом и держал в руке все шесть великих ветров, - он кивнул Милшвою, благодаря за кружку с травником; сделал несколько неторопливых глотков, взял из жестяной крышки от котелка шарик белого сыра. - Так никто не делает, но они сделали. Они очень любили друг друга. - В смысле? - от этого разговора о чувствах людей, живших почти тысячелетие назад, геолога захлестывало ощущение нереальности происходящего. Шаман наклонил голову, словно под этим неудобным углом его плотный капюшон становился прозрачным; Милшвой даже взгляд на себе почувствовал - тяжелый, как шутки каменных великанов. И если ощущение его не обманывало, на него смотрели, как на феноменального идиота. - Они смешивали кровь. Кровь. Смешивали. Какая у них могла быть любовь по-твоему? - Так легенда врет? - Нет. Не врет. - Тебе-то откуда знать? - не выдержал он. Хотелось как-то сбить с собеседника эту спесь, этот равнодушный, без малейшей приязни, тон - и было мучительно досадно на себя, потому что ну глупость же. Мальчишество. - Я знаю, - вздохнул тот, и Милшвой, готовый к очередной толике прохладного пренебрежения, провалился в это неожиданное, очень человеческое сожаление, как в теплую воду. - Джанкир-берани отдал новому богу самое дорогое, что у него было. Они же не знали, что дары не выкупают. Что достаточно благодарности. В это и сейчас не все могут поверить, а тогда и представить было невозможно. Прямое примитивное мышление: ты - мне, я - тебе. Я вот себе во имя твое палец отрежу, а ты мне дай сто голов скота и здоровых детей. А нужен ли мой палец кому-то, кроме меня самого - несущественно. Культурный инфантилизм. Субъективное восприятие - единственное мерило, человек слаб и вынужден подчиняться тому, что выше и сильнее него, но мир так или иначе вращается вокруг него и его желаний. А?.. Это… как?.. Чувствуя, как в черепе самым позорным образом звенит сияющая пустота, пробитая между образом собеседника и его манерой речи, Милшвой встряхнулся, попытался это все запить - и едва не взвыл, обнаружив, что, пока они тут сидят, забытая у огня кружка порядком нагрелась. - Так что все-таки нужно Геджолаку, если он правда вернулся? - уцепился он за единственную четкую веху. Болото - а не разговор. Куда ни наступишь - везде провалишься. - Как - что? - хмыкнул степняк, поднимаясь. - Великая степь, о которой мечтал Джанкир. И человек, с которым шаману не зазорно смешать кровь. К Иванову дню они благополучно облазили все окрестности - Агнета плясала от радости, потрясая листами с выкладками и данными химического анализа, - и собирались переносить стоянку ближе к северным холмам, когда утром их разбудил рев моторов. Вылетев из палатки в одних трусах, Милшвой невольно потянулся за коротким, стоящим тут же топориком: очень уж бандитские рожи выпрыгивали из трех битых жизнью внедорожников. - Кто такие? - хмуро спросил он у того, кого счел предводителем: вчернь загорелый парень в выгоревшей форме без знаков различия. На военных эти крепкие ребята были, однако же, не похожи. - Это вы - кто такие? - тот смотрел на геологов, их грузовичок и палатки с неприятно хищным прищуром. - И что вы тут забыли на моей земле? “Моей земле”. Надо же. А префект-то в курсе? Или в столицу не по чину докладываться? - Экспедиция Лоаннского геологического института. Начальник экспедиции, Милшвой Влика. Добавлять “к вашим услугам” он не стал. - Ну а я Юуранк-берани, - тот улыбнулся. - А вас я чтоб тут после полудня не видел, ясно? Ыкспедиция. - Это с чего вдруг? И ведь знакомое что-то... Где же он мог про него слышать?.. А. Тот самый, что разграбил в прошлом месяце склад боеприпасов на самой границе. И на трассе Сактитана-Межа фуры потрошили тоже его именем. Милшвой наскоро прикинул: четверо его парней против этой дюжины… ну пусть даже пятеро, если Анну считать, а ее считать стоит. Не вариант. Насколько это действительно был не вариант прояснилось буквально в следующий момент: самозваный берани цыкнул зубом, и на борт переднего внедорожника лег, лязгнув затвором, легкий пулемет. - Так что, понял? - с удовольствием процедил Юуранк. - До полудня. - А грузовичок-то у них ничего, драный, но крепкий, - вполголоса заметил кто-то из его бандитов. - И девки ничего, драные, но крепкие, - в тон отозвался другой. Милшвой не без горечи припомнил, как Гилберт предлагал одолжить ему свою восьмизарядную “рейдору”. Но всё равно, против пулемета… Главарь тем временем ждал ответа. - Понял, - мрачно признал очевидное геолог. ...После переезда обнаружилось, что в спешке на прежней стоянке забыли магнитный компас и счетчик Льоре. И если на компас геологи готовы были попросту скинуться по возвращении - он по крайней мере был не единственный, - то без счетчика можно было сразу сворачиваться. И ждать конкретнейшего нагоняя: чуткие дорогие приборы институт закупал мизерными партиями, калибровали их спецы из Марсильи, и скидываться в этом раскладе оставалось разве что на бутылку. - Я съезжу. Кому и отдуваться, как не руководителю. - Я с тобой, - Даниэль поставил последнюю канистру с бензином в отрытую под них яму, обтер руки о штаны. - Мало ли. Милшвой хотел было отказаться - если дело пойдет скверно, двоим придется не легче, чем одному, - но последние слова его остановили. И правда - мало ли. Пока доехали - небо начало хмуриться. Ветер, казалось, гулял кругами - заходил то справа, то слева, рвал с плеч куртку, свистел в уши. Подъехали к “шести братьям”, заглушили мотор. - Что за черт… Дани не спрашивал. Еще раз посмотрел на высокие, воняющие мазутом костры под менгирами, на людей в отсветах пламени - и спрыгнул наземь, прихватив из кабины ломик. У самого Милшвоя как-то сам собой обнаружился в руке геологический молоток. Чушь, - стучала кровь в виски, пока он в три прыжка одолевал подъем. Чушь. Дикость. Не бывает. ...их прибытия не заметили. Впрочем, Юуранк так орал - надсаживаясь, до хрипа, - что не то что на грузовик, на танковую колонну внимания бы не обратил. - Зови! Зови! Зови, или позову я! Кровью позову!.. Его и твоей! Подросток со связанными за спиной руками, один из детей кочевья, стоял неподвижно, словно не чувствуя, как по его горлу гуляет нож - пока что плашмя. А в двух шагах от них, сгорбившись и откинув капюшон, замер шаман, и длинные черные волосы то и дело взлетали под ветром, словно пытаясь дотянуться до ближайшего костра. - Ты дурак, Юуранк, - неожиданно звучно прервал он эти бессвязные выкрики. - Я позову, он придет и увидит дурака, который хочет держать в руке шесть ветров. Не ори так, я позову. Почему ты не боишься, Юуранк? Шаман раскинул руки ладонями вверх, и принялся кружиться - сначала медленно, потом все быстрее, то и дело дополняя движение резкими высокими прыжками, словно песок жег ему ноги. Музыки не было, а в танце не чувствовалось ритма, но в какой-то момент Милшвой понял, что завороженно смотрит, каким-то чудом всякий раз угадывая следующий прыжок. Что-то странное творилось с привычным миром. Огромная птица со змеиной головой плясала между древних камней, выдергивая из них серые, черные и зеленые нити; плясала, взмахивала крыльями, вила из нитей арканы, бросала - и туго натянутые веревки уходили в темноту близкой грозы, не давая слабины. С каждым прыжком ей было все тяжелее, но птица была сильна и упорна. А Юуранк, казалось, прорастал изнутри призрачным терновником, сам того не замечая. - Миле, - Дани толкнул его локтем, возвращая к настоящему. - Миле, я понял. - Что? - Я уже видел такое. Она зовет духа, чтобы он воплотился через нее и сделал то, что ей нужно. Но она погибнет! - Она?.. - Милшвой ошалело моргнул, всмотрелся в запрокинутое к тусклому небу лицо. - Ну да, - Даниэль явно понял его неправильно; вот и ни к чему ему знать, что его друг - тупица, неспособный после двух недель общения отличить женщину от мужчины. - Когда таким образом призванный дух уходит, шаман погибает. Надо ее как-то остановить! - Она знает, что делает, - Милшвой вглядывался до рези в глазах. - Я не буду ей мешать. Я… не вправе. - Еще и эта макака с гранатой… - словно не слыша, бормотал Дани, переведя взгляд на Юуранка и двух из его банды, стоящих чуть поодаль. Остальные, видимо, караулили кёш. Сильный порыв раздул балахон шаманки тяжелым парусом, дернул ее вперед и вбок. Потом - Милшвой поклялся бы, что это уже другой ветер - ее протащило чуть назад. Птица уже не плясала. Раскинув крылья, она пыталась удержать равновесие, не упасть, а шесть ветров - каждый по-своему - старались ей помочь, подставить плечо под отливающие сединой перья, но, толкаясь и теснясь, делали только хуже. Казалось, невидимые великаны перебрасывают шаманку друг другу, как мячик - и нет конца этой игре. Птица запрокинула змеиную голову и закричала - резко, зло, словно досадуя на чью-то нерасторопность. ...Он сам не понял, когда оказался внутри колеса ветров. Только почувствовал - удар в грудь, словно мягкой дубинкой. Удар в бок. Еще раз в бок. В спину. Снова в грудь и наотмашь по лицу. Милшвой стоял, словно успел врасти в песок и растоптанную траву холма, и ветры тщетно хлестали его, пытаясь вырвать шаманку из-под его рук: он только горбился под их оплеухами. Женщину била крупная дрожь, она явно была не-здесь, но пока геолог спешно пытался придумать, как быть с вооруженным психопатом, стоящим в дюжине шагов от них, шаманка коротко, гортанно засмеялась. Страшный смех, хуже лязга затвора, прозвучал в полнейшей тишине: ветра, только что оборотнями завывавшие в уши, стихли, словно их и не было. - Хорошая шутка, Седьмой. Долго же ты гулял. Звал? - Это я тебя звал, Геджолак-няар, - ожил из своего оцепенения Юуранк. - Великий, дай мне силу твоего неба - я объединю степь. Я подниму ее. Ты уже видел это, я знаю - ты видел Великую Степь! Джанкир-берани отказался от вашей победы ради чужого бога, он предал тебя. Но во мне ты можешь быть уверен. Меня - не остановит никто! Дай мне свою силу, а взамен я отдам тебе своё имя. Дай мне силу - и я отомщу за тебя. Так отомщу, что твое имя будут помнить до конца времен! Сухой смешок, как короткая судорога, выгнул легкое тело шаманки. - Зачем мне твое имя. Хочешь силу моего неба - бери. Шесть великих ветров, до того тихо пересыпавшие песок и растоптанные в прах травы под их ногами, рванулись вперед. Юуранка затрясло: Милшвой и рад был бы не видеть, как туго свитые лезвия прошивают степняка насквозь, словно нанизывая на сизые и черные карбоновые нити. Но ни закрыть глаза, ни отвернуться не мог. Прижатый ветрами к менгиру, тот держался на ногах только потому, что проходящие через его тело нити не давали ему упасть. Должно быть, кричал. Первый… Тихмур. Второй… Магрейб. Третий… Утара. Милшвой считал лезвия ветров, считал - и называл их по именам. Шестой. Саалтанг. Над менгирами, как лунный свет, пролилась тишина. Юуранк упал. * * * - Читал я твой отчет, - научрук кивнул на отложенную в сторону и прижатую салфетницей пачку машинописных листов; они сидели на летней террасе морского ресторанчика, было тихо, чуть свежо, и волны лениво плескали в нагромождении береговых валунов. - Молодцы. Растяпы, но молодцы. Можешь купить Агнешке тортик за своевременные пробы на реакцию Септилеля. А теперь скажи, о чем это весь институт болтает? Что ты чуть ли не своими руками какого-то бандита к предкам отправил. - Мэтр! - укоризненный возглас получился изрядно вымученным: с этой байкой к нему уже успели прийти все друзья и почти все приятели. - Вы же меня знаете! Ну какой из меня эпический герой? * … - Джанкир из тебя никакой, - внезапно случившаяся в его жизни сестра залила ему порез на предплечье хлоргексидином и теперь смазывала какой-то вонючей дрянью, состав которой Милшвой предпочел не уточнять. - Хорошо еще, Даниэль твой догадался посмотреть, как там этот гадёныш и не надо ли додушить. - Из тебя Великий шаман - тоже. - Этому обстоятельству я бы рекомендовала порадоваться прямо сейчас, пока есть такая возможность. * Научрук придирчиво попробовал принесенный ему кешир, одобрительно кивнул и вытряхнул из портсигара заранее снаряженную самокрутку. Чиркнул спичкой. - После той истории в студгородке, - он с удовольствием затянулся, выдохнул клуб ароматного дыма, - я готов верить во что угодно: в эпического героя, в перерождение Объединителя земель, в этих ваших семейных богов-прародителей и даже в то, что мир действительно создали степные ветра, когда им надоело, что вокруг одно только небо. Всему этому я, конечно, верю, только пока пью кешир, но у меня еще полчашки, можешь пользоваться. Милшвой улыбнулся. - Благодарю, мэтр, но нет. - Так что у вас там произошло? - У нас-то ничего: Юуранк приехал, пригрозил пулеметом, велел нам убираться. Мы, разумеется, убрались. Но потом он крупно поссорился с одним местным шаманом, и тут пулемет ему уже не помог. Он столько раз уже повторил эту историю, что и сам почти поверил. Но достаточно было сквозь рукав рубашки тронуть еще свежий шрам - и в памяти лиловым венчиком торнадо поднималось воспоминание о тех шести, что считали его ровней и звали по имени, и о птице со змеиной головой, вставшей, наконец, на крыло.