***
Чуя листает новости в сети, лежа на животе Дазая, когда это происходит. В животе Дазая урчит, и Чуя хмурится. — Ты голоден? Что-нибудь принести тебе? — Нет, всё нормально. На этом всё.***
Они лежат в постели, когда за окном уже поздняя ночь. Чуя наслаждается теплом обнимающего его Дазая, но он не засыпает. Потому что в животе Дазая снова урчит. — Хочешь, мы перекусим? — спрашивает Чуя. Дазай усмехается. — Уже ночь. — Но ты голоден. — Нет, нет, всё нормально. Мой желудок, наверное, не понимает, что я ел несколько часов назад, — Чуя хмурится, вспоминая, что вообще сегодня ел Осаму. — Дазай, что ты ел сегодня? — Чуя садится, смотря прямо в глаза Дазаю. — У тебя какие-то проблемы? Может, нужно съездить к врачу? Дазай нежно улыбается. — Успокойся, Чу, со мной всё в порядке. — Нет, стой. Ты ел что-то кроме тостов сегодня? — Да, конечно. Я ел, мамочка, всё хорошо. — Ты хоть раз в жизни можешь быть серьёзным? — недовольно ворчит Чуя и ложится обратно, отворачиваясь к стене.***
Дазай не выделывается. Больше никаких шуток. Он не ест ничего, кроме закинутых с утра тостов или печенья. Чуя понимает это на пятый день. И он не может ничего сделать. — Дазай, просто съешь хоть что-нибудь, ты, идиот, — с нарастающей яростью в голосе говорит Чуя, тыкая пальцем Дазаю в грудь. — Я не хочу, — отвечает Осаму, и, чёрт, то, как сломленно и тихо звучит его голос заставляет Чую отчаянно сжимать кулаки. Глаза начинают слезиться, и голос ломается. — Дазай, я прошу тебя, съешь хотя бы тост или… Так нельзя. — Я выпил чай, мне нормально, — говорит Дазай, и его голос звучит слишком слабо, а улыбка выглядит наигранной. Чуя опускает голову, сжимая в пальцах ткань рубашки Дазая. — Всё хорошо, детка. Правда. Между прочим, вчера в агентстве я умял пакет печенья, — говорит Дазай и гладит Чую по рыжей макушке, другой рукой обнимая за талию. Чуя кивает, не поднимая головы. И не верит ни единому слову.***
Чуя остаётся единственным, кто беспокоится о поведении Дазая. — Может быть, у него просто опять очередной заскок? Не ожидал, что ты позвонишь мне, — говорит Куникида, и Чуя не слышит ни капли волнения в его голосе. — Он ничего не рассказывает? — спрашивает Чуя, нервно шагая по комнате. — Нет, всё как обычно. — А поведение? — Послушай, он всё такой же идиот, каким был прежде. Я не думаю, что стоит так о нём беспокоиться. Через пару дней всё пройдёт, я уверен. Чуя понимает, что нет никакого смысла просить помощи просто потому, что к Дазаю не относятся серьёзно даже тогда, когда он пытается умереть. Все привыкли к тому, что Дазай хочет умереть. Но только не Чуя.***
Дазай замыкается в себе, и Чуя готов рвать на себе волосы. Дазай думает, что у него хорошо получается это скрыть. Он говорит, что всё просто замечательно. Но Чуя видит всё. — Что ты хочешь на ужин? — спрашивает Накахара и неловко мнётся на пороге их спальни. Дазай сидит на кровати и не поднимает на Чую взгляд. — Я не голоден, — коротко отвечает Дазай, и Чуя действительно готов рыдать, потому что прежний Дазай не сказал бы такое. «— Моя милая хозяюшка готовит что-то вкусное, да? Крабов? Я надеюсь, что да, потому что я очень сильно хочу есть», — так обычно говорит Дазай, бегая вокруг Чуи, явно провоцируя, доводя Чую почти до бешенства.***
Дазай не ест. Он только пьёт чай или воду. Последнее маленькое печенье он съел три дня назад. — Он не ест, понимаете? Совсем не ест. Он не хочет. Он говорит, что не хочет, потому что не испытывает чувство голода. Я… я не знаю, что мне делать. — Возможно, у него нервная анорексия, — отвечает ленивый голос в трубке. Чую охватывает настоящая злость. — Хотите мне сказать, что он выделывается? — Я не знаю. Вы должны его просто привезти к нам, врач осмотрит его и… — И чем вы ему поможете? — взрывается Чуя. — Я его муж, и я не могу заставить его поесть, думаете, сможете вы? В ответ на это трубку безжалостно сбрасывают.***
— Ты должен поесть, Дазай. Что произошло? Скажи мне. Дазай отодвигает от себя тарелку. Он знает, что это вкусно, но он не хочет. Не может. — Я съел вчера тост. — Ты откусил один чёртов кусочек! Но иногда съесть хотя бы один кусочек бывает очень трудно или невозможно совсем — Видишь, целый кусочек! Это нормально, ведь тост был с маслом, — спорит Дазай, и Чуя запускает пальцы в свои волосы. — Блять, просто скажи, почему? Что случилось? Чуя стирает слёзы с глаз, когда Дазай просто встаёт из-за стола и уходит, игнорируя.***
Чуя шерстит интернет и читает всевозможные статьи про голодание, пока Дазай беспокойно спит рядом с ним. Беспокойно, потому что ему плохо. Его постоянно тошнит, поднимается температура, но он всё так же не ест. Последняя вчерашняя попытка Чуи накормить Дазая чуть ли не дошла до драки. — Убери это от меня, — почти прорычал Осаму, сверля мутным взглядом тарелку с приготовленными овощами. — Я сейчас ударю тебя, я клянусь, Дазай, — тем же тоном отвечает ему Чуя и цепляет пальцами подбородок Дазая, приоткрывая его рот. — Ешь, пока я не засунул эту дрянь тебе в задницу. — Себе засунь, — фыркает Дазай и мотает головой, избавляясь от хватки пальцев на своём подбородке. Да, в этот момент Накахара так сильно захотел ударить это худое лицо напротив, что кулаки зудели. Хотелось разбить в кровь, стереть это выражение лица, а после целовать и умолять съесть хотя бы один кусочек. Чуя понимает, что в случае с Дазаем нужно не просить, а избить, связать и насильно заставить. Но опять же, в таком случае это был бы полнейший абсурд. Невозможно заставить человека поесть, если он действительно не хочет. Невозможно просто взять и засунуть ему в глотку кусок пищи. Чуя не может ни попросить, ни заставить. Дазай уходит и пропадает на несколько дней.***
Чуя в панике. Он не может сосредоточиться на работе, а между тем Дазай говорит, что чувствует себя прекрасно. Он действительно хорошеет, хотя не ест. Он пропадает целыми днями, и Чуя не может его найти. Ни он и никто другой не в силах его найти. Дазай говорит, что чувствует себя как никогда хорошо. Но через несколько дней он приходит домой и выглядит так, словно встал с больничной койки после тяжёлой болезни. Чуя не может сдерживаться. Он кричит. Дазай стоит молча, шатаясь, трёт глаза, тяжело дышит и падает на пол. Чуя плюёт на все запреты Дазая и звонит в скорую, судорожно сглатывая слёзы и аккуратно хлопая Дазая по щекам. Тянул до последнего. Так думает Чуя. Но, чёрт, разве он был виноват в том, что Дазай не хотел есть? Он даже не знает причины. И не может узнать. Он чувствует себя самым беспомощным существом на планете, пока гладит голову Дазая, лежащую у него на коленях.***
Ему ставят много капельниц, потому что организм почти полностью истощён. За это время Дазай сбросил вес, и это бросается в глаза. Его щёки впали, острые скулы торчат. На пальцах рук видно каждый сгиб, каждый хрящ. Если раньше Дазай был стройным, то сейчас он попросту худой. Врачи повторяют одно и тоже: ему нужно есть.***
Дазай не ест еду, которую дают в больнице. И Чуя был прав — врачи или медсёстры не могут ничего сделать. Чуя снова берёт всё в свои руки. Он не станет их опускать. Первое время, когда Чуя пытался заставить Осаму есть, дело доходило до слёз. — Я принёс тебе курицу, — тихо говорит Чуя, натянуто улыбаясь. Его голос ломается и дрожит, потому что из глотки лезут рыдания. — Но я не могу. Чуя не даёт Дазаю сказать что-то ещё — даёт слабую, но вполне ощутимую пощёчину. Он не в силах ударить его по-настоящему, хотя хочется так сильно, как никогда. Дазай не поворачивает голову, ждёт криков или удара. Но вместо ещё одного удара получает чувственный поцелуй сначала в щёку, потом в сухие горячие губы. — Я не знаю, что произошло с тобой, что я пропустил, но я просто хочу знать, что происходит. Ты можешь довести себя. Ты умрёшь, Дазай. Просто поешь. Я больше ничего не прошу. Чуя никогда не думал, что это настолько страшно — понимать, что близкий человек умирает на твоих глазах, потому что отказывается от еды. От этого можно быстро умереть, он знает. Он читал, смотрел. Он просто знает. И если Дазай не умрёт, то превратится в нечто страшное. А Дазай уже выглядит просто ужасно. Чуя накалывает на вилку совсем небольшой кусочек курицы и подносит ко рту Осаму. — Прошу тебя, — выдавливает Накахара из себя и отворачивает голову. У Дазая режет в глазах, но он не плачет, нет. Он убеждает себя, что его глаза не слезятся, когда он видит абсолютно сломанного и уставшего Чую перед собой. И он понимает, что сам довёл его до такого состояния. Чуя видит неуверенность и вину в карих глазах и другой рукой крепко сжимает пальцы Дазая. Он не хочет давить, но хочет показать, что всё в порядке. Потому что на самом деле ничего не в порядке, всё плохо. Дазай не хочет есть. Он не чувствует, что хочет есть. Но сейчас он испытывает такую сильную вину, когда смотрит на Чую, дрожащей рукой держащего вилку, и его руку. Он переплетает с ним пальцы и осторожно берёт кусочек курицы в рот. Чуя счастливо улыбается сквозь слёзы, а Дазай пытается жевать. Ему больно, тяжело, его желудок сжимается в спазме, его тошнит. Чуя обнимает Дазая и осторожно гладит по спине, пока тот давится слезами, проглатывая пережёванный кусочек курицы. Он чувствует, что готов выплюнуть курицу вместе с собственными внутренностями, но он обнимает Чую в ответ и позже принимает ещё один кусочек, изо всех сил стараясь не обращать внимания на тупую боль в груди и резь в желудке. Чуя дрожащей рукой держит вилку и следит за тем, чтобы Дазай всё хорошо прожёвывал и глотал.***
Шаг за шагом, постепенно, — повторяет себе Чуя слова доктора раз за разом. Проходит время и Дазая выписывают. Благодаря Чуе это происходит раньше положенного. Чуя знает, что дома ему будет легче, потому что, чёрт, в этом старом помещении, которое гордо называют больницей, только давят со всех сторон, не лечат и попросту отказываются принимать. — Ему двадцать три года, а ведёт себя, как подросток, пытающийся привлечь к себе внимание, — случайно слышит Чуя тихие слова в пустом больничном коридоре. Он сглатывает и выходит из-за угла, сжимая руки в кулаки, и чувствует самую настоящую слепую ярость.***
Дазаю нельзя есть тяжёлую пищу. Кроме курицы никакого мяса больше нельзя, овощей побольше, соли поменьше, жареное и жирное исключить вообще. — В ином случае, он просто умрёт, если его сразу начать пичкать всем возможным, — говорит Чуе доктор перед выпиской Дазая, и Чуя кивает, тяжело сглатывая. Он верит. Врач добавляет, что Дазаю стоит пройти курс лечения у психиатра, и тогда в ответ получает только полный ненависти и презрения взгляд. — Он не больной, — практически по слогам чеканит Чуя каждое слово и, развернувшись, уходит прочь, подавляя в себе желание вернуться и стереть доктора в порошок. Накахара держит Дазая за руку каждый раз, когда пытается накормить его. Переплетает пальцы, крепко сжимает, целует в висок. Он не узнаёт сам себя, но он плевать на это хотел. Близкий человек вянет у него на глазах, и он больше не станет тянуть до последнего. Они оба чувствуют себя виноватыми друг перед другом. Одинаковая мысль застряла в их головах: «Я довёл его до такого состояния». И поэтому они продолжают делать это: Чуя всеми силами пытаться помочь и заставлять съесть Дазая хотя бы один кусочек, а Дазай принимать и стараться есть, подавляя острую боль и тошноту.***
Дазай начинает понемногу поправляться, и за полтора месяца набирает четыре килограмма. Чуя гордится Дазаем и радуется, как ребёнок. Конечно, он знает, что четыре килограмма за месяц — это мало, но всё же не перестаёт счастливо улыбаться, смотря на весы. Четыре килограмма — это ведь хорошо, да? Это прогресс. Чуя не давит, не просит, а предлагает. Осторожно. Он не знает причину поведения Дазая, но теперь даже не пытается надавить. В конце концов, он расскажет всё сам. Или не расскажет. Это не важно. Всё будет так, как Дазай посчитает нужным. — Сегодня ты попробуешь съесть всё это, хорошо? — осторожно спрашивает Чуя, держа Дазая за руку. — Я съем всё, что ты приготовишь, Чуя, — говорит Осаму и слабо улыбается. Его глаза наконец блестят, и улыбка больше не выглядит наигранной. И поэтому Чуя не может не улыбнуться в ответ. Он обнимает Дазая за шею, и тот прижимает его за талию в ответ. Глаза немного режет от слёз.***
Дазай чувствует боль в желудке каждый раз после того, как поест. Врач говорит, что это нормально, после всего, что произошло. А ещё он говорит слишком много лишнего. — Тогда вы должны подтвердить, что он не пытался покончить с собой, — говорит врач уже в сотый раз, и Чуя больше не сдерживается — вскакивает со стула и хватает ошарашенного врача за грудки. — Я, блять, сейчас тебе подтверждаю, что он не пытался покончить с собой, а вы, твари, даже не пытались ему помочь, — шипит он, сжимая ткань больничного халата до треска рвущихся ниток, и смотрит прямо в расширившиеся от шока глаза. — Вы не смогли ему помочь. Чуя не даёт доктору и шанса что-то сказать в свою защиту. Он резко отпускает его воротник и выбегает из кабинета. Да, Дазай вполне мог отказаться от еды ради голодной смерти. Чуя читал, что есть такая попытка самоубийства, но сейчас он действительно уверен, что дело не в этом.***
Иногда Дазая всё ещё тошнит, и тогда Чуя находится рядом. Он всегда находится рядом, потому что он запретил Дазаю выходить куда-либо без него. Чуя знает его настоящего. Он знает, что на самом деле Осаму вовсе не такой, каким привыкли видеть его окружающие. Дазай не дурак. В некоторые моменты он серьёзен, депрессивен или безразличен ко всему. На это важно обращать внимание, но никто, кроме Чуи, этого не делает. Чуя растерян из-за всего произошедшего этой осенью, но он не совсем обескуражен или что-то вроде того. Потому что иногда Дазай открыто показывает, насколько сильно он не любит жизнь. — Тебе лучше этого не видеть, — тихо говорит Дазай, вытирая губы. Его рвало так сильно, что он был уверен в том, что не удивится, если увидит собственные кишки. Желудок сводит тупой болью. — Брось, я тебя не оставлю, когда ты так мучаешься, — говорит Чуя, поглаживая Дазая по спине. Дазай печально усмехается. — Разве ты ещё не понял, что всё это бесполезно? — спрашивает он, и Накахара мотает головой в растерянности. — Я не хочу, чтобы ты видел меня таким. — Я видел тебя не только таким, перестань, — фыркает Чуя и сжимает предплечье Дазая. — Мы должны всё это прекратить, — выдавливает из себя Осаму, жмурясь от боли. Чуя не идиот, он прекрасно понимает, о чём именно говорит Дазай. Поэтому он не сдерживается — вскакивает с места и бьёт Дазая по лицу наотмашь. — Знаешь, как мне это всё надоело, Дазай? — шипит Чуя, сжимая кулаки. — Я всё это время не знал, что мне делать, пока ты пропадал чёрт знает где и ничего не ел. Ты мог умереть, а я ничего не мог сделать! Дазай отводит взгляд, молчит. Чуя садится рядом и, дрожа всем телом, берёт его руки в свои. — Поэтому заткнись и дай нам дойти до конца, хорошо? Дазай шумно сглатывает и, смотря в глаза Чуи, медленно кивает.***
Шаг за шагом, и Дазай может есть два раза в день без мучений и диких болей, которые можно сравнить с гниением изнутри. — Чуя, — Дазай подходит к Чуе и обнимает его из-за спины. Его руки больше не чувствуются, как две кости, обтянутые кожей. — Хочешь посмотреть фильм? — спрашивает Дазай, опустив подбородок на маленькое плечо. — Надеюсь, не ужастик, — фыркает Чуя и откидывается назад, прижимаясь. Он снова чувствует, что Дазай здесь, рядом. Он не прячется в комнате, не пропадает, не игнорирует. Чуя слабо улыбается. — Ну, я поэтому и спросил, — усмехается Осаму. — Он немного специфичный. Накахара в миг становится серьёзным и, поворачивая голову, поднимает глаза. — Но я согласен даже на ужастик, если только ты поешь ещё раз. Если быть точнее, он просит поесть его третий раз. С момента обеда прошло довольно много времени. Сейчас уже поздний вечер, и Чуя хочет, чтобы всё наладилось, пришло в норму. Постепенно, но, главное, чтобы как раньше. — Я хочу, чтобы ты поужинал со мной, — осторожно говорит Чуя. Дазай молча смотрит в глаза. Потом сглатывает и, кивая, говорит: — Конечно. Чуя разворачивается и бросается Дазаю на шею.***
Чуя умеет быть сильным. Чуя определённо умеет быть сильным. Но иногда он чувствует безысходность и не может ей противостоять. — В этом есть и моя вина, — тихо говорит он, перебирая пальцами волосы Дазая. — Я не могу тебя защитить, как бы я ни старался это сделать. — Меня не нужно защищать, — отвечает Дазай, хмурясь. — Брось, Чуя, я тебя не узнаю. Дазай не называет причину, ничего не рассказывает, и Чуя понимает, что это могло быть что угодно. Дазай не любит жизнь, и вполне возможно, что он планировал умереть. Что ж, если так, тогда это была самая действенная попытка самоубийства из всех, которые пробовал Дазай. Дазай не хочет рассказывать, а Чуя не хочет заставлять его говорить. Чуя просто хочет, чтобы всё было, как раньше. Он хочет вернуть их бесконечные перепалки и фальшивые ссоры. Дазай мог довести себя до чёртовой анорексии, но этого ведь не произошло. Потому что Чуя вовсе не тянул до последнего. Чуя был рядом всё это время, и Дазай не может выразить в словах, насколько он за это благодарен. Они целуются осторожно, медленно. Чуя опускает руку на бок Дазая и всё ещё чувствует чересчур выпирающие кости, но вскоре исчезнет и это. Их ноги переплетены, как и языки, и Чуя только сейчас понимает, как сильно ему было страшно.Дело было в том, что у Дазая были проблемы, и он совсем не ел, а Чуя был единственным, кто сходил из-за этого с ума.