О сколько нам открытий чудных...

Финишировав в гостиной «Норы» после громкого фиаско в доме на Гриммо, Молли споткнулась о валяющиеся на полу мантию и носки, и ткнулась носом в стол, чудом не разбив лицо и не сломав волшебную палочку. Прямо перед глазами белели две записки — и не захочешь, а прочтешь! — и возвращали её в привычную круговерть опостылевших серых будней. «Дорогая, — гласила одна старательным почерком Артура, — надо проверить одну идею, буду в мастерской, к ужину не жди. P.S. Извини, убрать за собой не успел, боялся потерять мысль”. «Мамочка! — буквально кричала вторая размашистыми строчками, нацарапанными Джинни. — Я на вечеринку к Кэти, отмечать свободу в личной жизни. Все свои вещи от Поттера, к сожалению, забрать не успела, поэтому взяла твой комплект из змеиной кожи — туфли как на меня, сумочка к любому наряду подойдет, только перчатки велики… Не могу же я выглядеть брошенной лохушкой! Вернусь завтра, не теряй, целую!» Молли растерянно подняла с пола изящную серебристо-зелёную перчатку, выудила из-под мантии её пару и, прижав их к лицу, грузно осела на диван. Слёзы подступили к глазам наперегонки с воспоминаниями… * * * Рано или поздно наступал такой день, когда этим двоим просто жизненно необходимо было видеть друг друга. В такой вечер она выпроваживала мужа из дома по надуманному поводу на всю ночь: к престарелой тётушке Мюриэль, например, которая боялась ночевать одна, но не желала покидать свой дом. А иногда ей везло, и у мужа случалось ночное дежурство на работе, тогда не приходилось ломать голову, выдумывая предлоги. Он в такой вечер оставлял своих подчинённых под началом у Снейпа, дав им нелепое, трудоёмкое и муторное задание. Например, однажды всем пришлось разрисовывать кельтскими узорами свои маски, а как-то раз Ближний круг получил указание научиться варить заживляющее зелье с закрытыми глазами. Удостоверившись, что все приступили к выполнению поставленных задач, он аппарировал на крыльцо её дома, полный самых радужных надежд. Она уже встречала его на пороге, одетая лишь в зелёный фартук. Ведь зелёный его любимый цвет! Он только для неё наряжался в оранжевую мантию. Ведь оранжевый — её любимый цвет! Она хватала его за рукав мантии и со смехом тащила в дом, к любимому месту у камина. Согласно их негласному ритуалу, он ложился на диван и укладывал голову ей на колени. Она массировала ему виски и слушала рассказы о сокровенных страхах, переживаниях и обидах, которые он мог открыть только ей. Она неизменно жалела его, приговаривая: «Бедный мой маленький огурчик». Правда, «огурчик» появился не так давно, сначала был «каштанчик», но разве это важно? Главное — понимание, не так ли? А потом она давала советы по самым разным житейским вопросам. Например, как сделать, чтобы Люциус Малфой перестал жмотничать, экономя на снабжении и экипировке соратников. В последние годы эта черта проявилась в нем особенно ярко — не иначе, Азкабан повлиял, и он контролировал даже меню обедов и ужинов, вынуждая гостей питаться одними лишь варёными бобами, чередуя их иногда овсянкой и картофельным пюре. Как заставить себя не бояться строгой Нарциссы, так похожей на его воспитательницу в детстве. Леди Малфой, несмотря ни на какие «Круцио», за глаза называла его облезлым грязнулей-сифилитиком и бдительно следила за соблюдением этикета. Для полного сходства ей только указки в руках не хватало! Как заставить Беллатрису Лестрейндж прекратить изводить презрительными насмешками остальных его подчинённых и подстрекать всех членов организации на самые нелепые и опасные поступки. А то этой адреналиновой наркоманке что только не взбредало в голову — купание в проруби зимой, рейды в голом виде против членов Ордена Феникса для деморализации противника, танцы и пьянство до утра на маггловских дискотеках, отправление Дамблдору писем с похабными намёками и грязными картинками и многое другое. На все претензии наглая бестия только хлопала своими бесстыжими глазищами и говорила, что это всё для победы её Лорда. Но самым обидным для него было то, что все-все его подчинённые, которые клялись ему в верности, гораздо больше любят и уважают мордредова Снейпа! Многократное залезание в мозги вассалов говорило о том, что его самого они лишь боятся, а вот Снейпа — уважают. Он уже даже не хотел пользоваться своим даром легиллимента, который приводил лишь к горьким разочарованиям и даже страхам. С некоторых пор он боялся мыслей распроклятого Поттера, в которые ему часто приходилось невольно окунаться на расстоянии. Бледнея и заикаясь, он рассказывал ей о невероятно пошлых и убийственных для психики фантазиях надежды Магической Британии, усугубляемых гормональным всплеском, который мальчишка переживал в компании таких же озабоченных сверстников. Она внимательно слушала его, жалела, давала по-матерински мудрые советы, а потом сетовала на то, что у Поттера дурная наследственность, но при этом неприлично большой счёт в Гринготтсе. Отведя душу, он припадал к её пышной груди, прикрытой лишь тонкой тканью фартука. Она таяла от удовольствия и гладила его макушку, прежде — путаясь пальцами в густой шевелюре, потом — просто ласково проводя ладонью по гладкой коже. Затем она садилась поудобнее и смотрела на то, как он раздевается для неё, своей сдобной булочки, под песни Селестины Уорлок. Когда последняя деталь его скудного туалета падала на пол, они кидались друг к другу и пропадали для окружающего мира не меньше, чем на пару часов. Сдобная булочка была очень изобретательной, а Огурчик — неутомимым. А после праздника любви она устраивала для него праздник желудка, ведь он так страдал на малфоевских харчах! Ему так нравилось, когда она угощала его из ложки кашей или рагу, а потом ещё и закармливала пирогами. Её пироги он называл шедевром и мог съесть сразу несколько за один раз. Хорошо, что его просторная мантия скрывала от глаз подчинённых, что их лидер немного поправился за последнее время. Насытившись, он делал ей массаж, бережно разминая так любимое им дородное, мягкое и пышное тело. Перед рассветом они часто тихо сидели перед камином, вспоминая их первую встречу. Насмерть разругавшись с мужем, который отказывался проявить даже каплю нежности и романтики по отношению к ней, она выставила нерадивого супруга из дома и напилась. Именно в эту ночь он — лидер всем известной организации, перебрав элитных малфоевских вин (бесцеремонно вскрыв винный погреб доставшего его своим поведением скупердяя), какого-то магического жезла решил самолично расправиться с семьёй одних из самых ярых приверженцев Дамблдора. Она не растерялась, увидев его на своём пороге, а смело треснула сковородой по голове, отчего он отключился. Она сама не знала, почему не вызвала авроров в ту ночь, а забрала его палочку, затем связала и привела в чувство. После серии взаимных оскорблений, в ходе которых он так и не применил беспалочковую магию, а она так и не вызвала помощь, они дружно, обливаясь пьяными слезами, рассказывали друг другу о той боли, которая мучила каждого из них уже много лет. Ему так не хватало женской заботы и материнской ласки, которой он был обделён с рождения. Ей же как воздух необходим был тот, кто с нежностью принимал бы её подчас излишнюю и навязчивую тягу заботиться и опекать. Они не вспоминали больше о том, что они по разные стороны баррикад, они не пытались перетянуть друг друга на свою сторону и в чём-то упрекнуть. Они понимали, что вместе им не быть. Они просто регулярно тайно встречались, находя друг в друге отдушину, и жили ожиданиями этих встреч. В далёкий Хэллоуин восемьдесят первого, когда вся страна праздновала и запускала фейерверки, она тоскливо выла в кулак и отчаянно пыталась отыскать в себе причину жить. Получилось. Чтобы в девяносто четвертом неверяще смотреть на нелепую фигуру, молчаливо застывшую у порога. Её не смутили ни изменившийся голос, ни странная внешность — с ней он был прежним. Только ласковое прозвище появилось другое. Он не дарил ей подарков — не с чего было. Самый могущественный тёмный волшебник современности был гол как сокол и обретался в менорах богатых соратников. Из всего имущества, нажитого за годы странствий и восхождения к вершинам магии, у него была лишь Нагайна. Магическая змея линяла крайне редко, и выползки ее стоили баснословных денег в качестве уникального материала для артефакторов и зельеваров. Вот из ее шкуры он и трансфигурировал лично комплект из сумочки, туфелек и перчаток и преподнес их ей незадолго до окончательной гибели. В тот вечер фартук был заброшен в угол — она блистала как аристократка на балу, а потом упала в его объятия разнузданной куртизанкой. Он обещал — что бы не случилось, её семья не пострадает, и старался держать своё слово. Все её дети выжили в этой войне. Она знала, что он не ангел, и что заслужил свою участь. Когда он развоплотился в первый раз, она не успела ему сказать, что у них будет ребёнок. Он и во второй раз погиб через много лет, так и не узнав, что эта упрямая рыжая девчонка, скандалящая с его главным врагом, его дочь. Она просто не решилась… * * * Глубокой ночью крадущийся на цыпочках Артур был поражен до глубины души открывшимся ему зрелищем. Облитая лунным светом, на диване спала заплаканная Молли, прижимавшая к груди пару длинных бальных перчаток. Её лицо, невзирая на опухшие веки и нос, казалось молодым и прекрасным, а улыбка, изредка трогавшая губы, таила загадку и обещание. Велика власть воспоминаний.