***
Родное Гнездо встречает тоскливым скрипом двери. Здесь в воздухе повисло тихое ожидание. Никаких сборов. Только кровати заправлены аккуратнее обычного, треугольники подушек стоят у изголовий, четыре рюкзака, навалившись друг на друга, прислонились к стене, на виду ни соринки, чистый пол, ни единой лужицы от капающей лейки и запах... До слез непривычный запах чистоты, в котором четко выделяются фиалки и герань. — А мы все-все убрали. К нам же тоже гости сегодня придут! — Гнездовище даже в первые месяцы таким блестящим не было. — И бутылки ровно поставили. И протерли. Смотри, как блестят. Птичий Папа хромает к окну и садится на подоконник, оглядывая изменившуюся до неузнаваемости спальню. — Вина? — незатейливо спрашивает Дорогуша. — Пейте. Я буду кофе. Птицы звенят блестящими стаканами, тихо переговариваются, шутят. Гупи отдает Стервятнику кружку с кофе и возвращается к остальным. Кажется, они решили продолжить Ночь Сказок. Пусть... Пусть расскажут друг другу о том небе, которое они видят для себя. Какая в этом небе лазурь, насколько свеж воздух, что туда приносят ветра. За окном еле различимо движутся тени. Вот белая пара, которую видно даже в ночной темноте. Значит, где-то там рядом первые слётки. Папа делает глоток из остывающей чашки и снова всматривается в ночную темноту. Птицы щебечут, их лица освещает тусклая лампа. Фикус и Куст дремлют, посапывая. Тень сидит сзади на подоконнике, запрокинув голову и прислонившись спиной к стеклу. Кофе в чашке уже не осталось. Сказки Птиц перерастали в обычную беседу, где самыми незатейливыми словами они поддерживали друг друга. Готовились взлететь. Сквозь приоткрытые веки было видно, как за их спинами шуршат крылья, которых они так боятся. Кажется, вожак тоже задремал, потому что когда Слон дернул Папу за рукав черной рубашки, у последнего чашка выскользнула из рук и раскололась на пополам, достигнув пола. — На счастье, — прошептал Стервятник и поднял осколки. Кто-то выхватил их у папы из рук, и Слон снова дернул его за рукав. — А ты, папа? — скромно спросил он. Птицы замерли, ожидая ответа. Они все хотели об этом спросить. Все. Уже давно оперившиеся. Стервятник смотрит на птичьи лица, в их глазах загорается интерес и надежда. "А дальше что?" Они ждут, перебирая пальцами старые свитера, покусывая губы, ерзая на месте. Тень подходит и становится рядом. Стервятник старается не смотреть на него. – Я возвращаюсь. На Птичьих лицах смятение и непонимание. – Бескрылым не место на воле. Там, – он отчётливо выделяет это слово, – Там все будет гораздо лучше. Птицы растеряны. Папа подходит к каждому. Проводит ладонью по головам, вниз до лопаток, а там у всех маленькие сложенные крылья. Дети чувствуют себя увереннее и пытаются расправить их. — Не цепляйтесь за ветхие рамы, вы не сорветесь, — он оглядывает стаю. Не тех беззаботных детей, какими их видел он, не тех кислолицых, какими их знают другие. Нет. Даже уже не птенцов, а взрослых, оперившихся птиц. Плачущих птиц. Шмыгающих носами при расставании. – Мы... Мы будем скучать... – пропыхтел Слон, глядя на фиалку, будто советовался с ней. Кто-то тихий и незаметный уткнулся мокрыми от слез глазами в плечо. Затем другой, третий, и вот уже вся стая стая под крылом, облезлым крылом папы Стервятника. Где-то здесь же, в том же самом жесте расправляет крылья другой падальщик. Он холоден и неосязаем. Он такой же вожак этой стаи. – Пора, детки, – тихо говорит Большая Птица, и все, как по команде, проследив за чаячьим взглядом, поворачиваются к окну, где белеет узкая полоска рассвета. Из этой предрассветной тишины собирается мелодия, которая окутывает весь Дом тусклой нитью. Флейта в коридоре слышится все отчетливее. Птицы поворачиваются обратно, а там уже никого.***
Кофейник пуст. Где-то за стойкой тикают оставленные кем-то часы, отмеряют оставшиеся минуты. — Многие уже ушли, а уединенных мест как будто еще меньше, — Стервятник садится на свое обычное место, слева от него садится Тень. Рекс говорит, опустив голову, глядя на въевшиеся пятно на стойке. — Прости меня. Есть за что, и этот список слишком велик, чтобы перечислять все его пункты. Хотя бы за то, что я тебя оставляю... — он поворачивает голову и смотрит на брата. В еще более стылые, чем при жизни, глаза. — Мы второй раз расстаемся. Второй и последний. Там нас ничто не разлучит, я обещаю. Холодным ветром рука смахивает слезы."А кто о тебе позаботится, Большая Птица?"
Дым от погасшей сигареты окутывает и тает пеплом на шерстяной спинке кота. Он пытливо наблюдает из противоположного угла, удобно устроившись на стуле. Стервятник сжимает шестерёнку на шее, сжимает так сильно, что костяшки на пальцах белеют, его глаза плотно зажмурены. Боль капает с ресниц вниз, чёрными маслянистыми каплями... на сжатый кулак, на пол... Воздух сгущается вокруг двух силуэтов тугим коконом. Стервятник начинает терять плотность, сам потихоньку превращается в зыбкую тень. Он не увидел, как в самый последний момент, Макс молнией ринулся в его сторону, смазался грязно-серой чертой, растянутой по диагонали сверху вниз. Последней пропала тёмная точка в месте их соприкосновения, у колена Папы Птиц.