Мне больше нечего бояться

В комнате царил полумрак, и запах алкоголя заполнял лёгкие. Бакуго, тесно прижимась к Киришиме, который, в свою очередь тесно прижимал стенку, нежно водил языком по чужой шее. Вот в чём в чём, а в сексе он всегда был нежен. — Мнх, К-Кацуки, — тихо шепчет Кири срывающимся голосом — Подожди. Он пытается легонько оттолкнуть растрепанного парня, но тот все сильнее сжимает его талию одной рукой, и ягодицу — другой. — Кацуки, постой — Ну что еще? — поднимая свой взгляд, полный недовольства, говорит Бакуго. — Как ты ду… То, что сказал Тодороки. Думаешь, он был прав, и, ну… У нас тоже вс… — Да забей ты хуй на этого мудака. Если у него на личном не сложилось, это не значит, что не сложится и у нас. Не забивай голову хернёй,— перебивает Кацуки, подхватывая своего милого и перемещаясь в спальню. Потихоньку роняя красноволосого на кровать, Бакуго нависает над ним и смотрит прямо в глаза Киришимы, которые упорно пытаются сбежать от пронзительного взгляда, но рука, которая грубо поворачивает лицо Эйджиро на себя, явно заставляет посмотреть в полные любви глаза. — Кири, ты же знаешь, что я… — для него всегда было сложно произносить эти слова. Он выражал свою любовь по-другому. Мыл посуду, когда Киришиме было лень, позволял засыпать на себе, и не будил, даже когда все тело затекало. По дороге с работы покупал для него его любимое мороженое, и, даже не замечая, ускорял шаг. Чтобы не растаяло. Бакуго говорил эти слова раз или два за все годы их отношений. — Я знаю, но… Иногда я не понимаю, за что ты любишь меня, я же дурной такой… — тихо-тихо шепчет Киришима с каким-то стыдом в голосе. Кацуки громко вздыхает, будто предупреждая. Правая рука перемещается все ниже и ниже по животу, а левая нежно перебирает красные волосы, и в шею сыпятся неуклюжие, ленивые поцелуи. — Бакуг… — Заткнись и слушай, — с ноткой раздражения произносит Кацуки, но все оно исчезает как только он касается нежных губ Эйджиро своими и втягивает в глубокий поцелуй. — Мне нравятся твои губы, — низким, полным возбуждения голосом говорит Кацуки, краснея до кончиков ушей. — Эй, тебе необязат… — Просто заткнись и послушай, балда,— резко отрезает Бакуго и продолжает целовать куда попало — Они слишком мягкие. Как у тебя могут быть такие мягкие губы с такой причудой — задумчиво тянет Бакуго, покусывая за шею и оставляя краснеющие засосы. Кому-то придется полюбить водолазки. — И улыбка эта твоя тупая. Как солнце. Она мне тоже нравится, и глаза твои — сияющие. Знаешь, многие говорят, что у нас с тобой они одинаковые, но это не так. У тебя они рыжее. У самого зрачка рыжее. Бакуго, оглаживая живот Эйджиро, доходит до, уже такого твердого, члена и гладит, отодвигает кожицу и нежно ласкает головку пальцами. А Эйджиро и не знает куда себя деть. Кацуки, нахваливающий качества Киришимы. Да это какой-то сон, но он не настолько пьян. И Киришиме это нужно, ему нужно знать, что его любят и не отпустят ни за что на свете, и он глухо постанывает, закрывая рот рукой, чтобы слышать, что говорит его обожаемый. — И волосы эти твои придурковатые, жесткие. Но черт, ты не представляешь как я их обожаю, даже если они аммиаком воняют — шепчет Бакуго на самое ушко, что бы никто кроме адресата не услышал. Это сокровенное, это интимно-личное. — К-Кацукии… — с полувсхлипом произносит Киришима, будто просит большего. — Хооо — ухмыляется Бакуго и знает, чего хочет красноволосый, как никто в этом мире знает. Он заводит руку к проходу и вводит один палец, начинает двигать им, нащупывая ту самую, чувствительную точку — И это тоже обожаю. Обожаю когда ты просишь — он вводит второй и задевает этот комочек нервов, а Киришима уже готов кричать от наслаждения, но все только начинается. — Знаешь, я бы много чего перепробовал бы с тобой. Надо заняться этим на досуге. Я не фанат всякого, но я бы хотел попробовать что-нибудь с… хм, наручниками? А ты как думаешь, хмм? — Этот низкий голос будто выбивает Киришиму на сушу из океана и тут же топит обратно. Он готов слушать его вечно. — Б-бакуго, пожалуйстаа, ах… — Уже так нетерпится? — Кацуки прикусывает мочку уха и снова целует, целует так, что Киришима готов уже кончить. Он обнимает его руками и прижимает так близко, что дышать становится трудно. — Еще обожаю твои эти обнимашки — отстраняясь говорит Кацуки, заменяя пальцы на член и входит так медленно, что Киришима уже не может терпеть и сам пытается насадиться — И причуду твою обожаю. Всегда меня будто оберегала. Знаешь, ты и есть то, что бережет меня. Ты будто предотвращаешь все глупости, которые я могу натворить. Спасибо тебе за это — Кацуки будто мучает, слишком медленно входит во всю длину и дает привыкнуть. — Господи, Бакуго, еще чуть-чуть и я кончу только от этого — скулит Эйджиро, явно давая понять, что, черт возьми, пора уже заняться делом. — Хах, наслаждайся, не думаю, что я бы когда-нибудь закатил тебе такой трактат по этому поводу без алкоголя. — Почему? — Киришима держится за его шею, словно за спасательный круг и смотрит прямо в глаза, но Кацуки тут же начинает двигаться резче и Эйджиро отклоняется назад и сладко стонет. Кацуки обожает в нем все. Всегда обожал и всегда будет. Но все чего-то боятся. Бакуго обхватывает его член и начинает надрачивать в такт своим толчкам и Киришима кончает, шепча имя того, кого так любит. За кого готов на все. Шепча его имя. За ним кончает и Бакуго, ложась рядом и слушая тишину, которая возвращает в сознание, через несколько минут после сладкой неги. Но тишину нарушает голос Киришимы. — Бакуго — М? — Ты не ответил — Поворачиваясь и прижимаясь к нему сбоку, закидывая голову на плечо, говорит Киришима и смотрит. Выжидает. — Слишком сильно тебя люблю — не задумываясь говорит Бакуго, уставившись в потолок и обнимает Кири, прижимая к себе одной рукой. — Я боюсь, что ты уйдешь — Дополняет он и на Киришиму будто падает лавина. Будто его сбрасывают с пятиэтажки и тут же закатывают в асфальт. Он привстает и смотрит на Бакуго нечитаемым взглядом. — Я боюсь, что однажды ты больше не сможешь выносить всего этого — Продолжает Баку, переводя взгляд с потолка на Эйджиро — Я ведь та еще заноза в заднице, да? — улыбаясь. Кири просто падает на него и обнимает так сильно как только может. Слышно всхлип. — Ты тупой мудак — Ты умеешь материться? — Если ты еще раз когда-нибудь скажешь такое, я тебя сам в асфальт закатаю, долбозвон — тихо говорит он. Голос дрожит, но он держится. Спустя пару минут тишины, Киришима отстраняется. — Эй, Эйджиро — М? — Больше всего я люблю тебя за твою преданность и честность. Твои идеалы и цели. За то, что ты терпишь меня. Ты единственный, кто это может, знаешь. — Потому что я люблю тебя — Я знаю — Тогда запомни — уже шепчет он ему на ухо, снова ложась сверху — я умру за тебя. Но что самое главное… Я умру и без тебя. Бакуго обнимает его в ответ и тоже шепчет. Атмосфера такая, её нельзя разрушить. — Кажется, теперь я не боюсь ничего… Он зарывается носом в красную макушку и сопит. — Кроме пауков. — Кроме пауков, дери их черт, адовы создания! Смех отскакивал от стен. И атмосфера была разрушена.