Она и представить себе не могла какой-либо другой путь.
***
Руби просыпается обхватив руками чье-то теплое тело. На мгновение, все еще запутавшейся и погруженной в думку сонливости, ей показалось, что это может быть Донна. Ее маленькая девочка, всегда такая капризная. Будучи еще совсем мала, она каждый раз настаивала, чтобы спать с мамой в ее кровати, получая тем самым больше времени с ней, прежде чем вырасти из этого. Руби открывает глаза и иллюзия рассыпается. Рядом с ней лежит не Донна, а Фернандо. Он улыбается во сне и одной рукой обвивает ее талию, когда она прижимается к его груди. С ним ей комфортно, но это не облегчает сердечную боль. Выиграла мужчину, но проиграла дочь. Она задается вопросом, если бы ее сейчас поставили перед выбором, то как бы она поступила? Выбрала бы она Фернандо, которого ей так долго не хватало? А может, она бы воспользовалась шансом и вернула дочь? Ее дочь, которая ненавидела ее всю, снаружи и изнутри, вплоть до дня своей смерти. Которая так и не простила ее за то, как с ней обращались и умерла, будучи убеждена, что ее ненавидят взаимно. — Ваша дочь умерла. Выражение лица Ская, когда он этого говорил, было невозможно описать, Руби задавалась вопросом, а какие эмоции отразились на ее лице в тот момент? Был ли кто-нибудь, кто на самом деле понимал насколько все это было для нее важно? Или все ее видели монстром Франкенштейна, который отчаянно хотел творить добро, но не смог и сдался? — Руби? — рядом с ней проснулся Фернандо. Одной из рук он зарылся в ее светлые волосы, прочесывая их пальцами, когда Руби прижалалась к его груди, пытаясь скрыться от окружающей ее реальности, — В чем дело, mi amor?[2] — Прошептал он, поглаживая ее спину другой рукой, — Почему ты плачешь? — Я не плачу, — она тут же замолчала, замечая, что Фернандо прав. Соленые слезы текли по ее щекам, размазывая вчерашний макияж, а она все крепче прижималась к телу мужчины. Фернандо тихо посмеялся. — Руби, расскажи мне, что случилось? — Его голос был так добр и нежен, и от этого Руби стало только хуже. Всего минуту назад она спрашивала себя что бы она выбрала будь то он, или ее дочь. — Я скучаю по Донне, — признала она, скрывая лицо, чтобы он не заметил, сколько слез следует за словами, — скучаю по дочери, — и снова начинает испуганно плакать. — Она была красивой женщиной, — вздохнул Фернандо, — такой сильной и решительной, — он потянулся и поцеловал ее в макушку, — она бы гордилась тобой, ты сделала такой шаг. — Она бы погналась за мной с вилами, — впервые за утро Руби рассмеялась, —и никогда бы не рассказала все то, что поведала Софи. Хочу ли я быть хорошей бабушкой? Ну, конечно! — нахмурившись, она повернулась к Фернандо лицом. Он пытался избавить ее от неприятных чувств, но она отказывалась их отпускать. Она держала их в глубине души в течение многих лет, чтобы не быть такой уязвимой. — Ты хочешь быть хорошей бабушкой и хочешь позаботиться о Софи, эти чувства сейчас более важны, они настоящие, — он положил теплую ладонь ей на спину и она закусила губу, — Наверное, мне не понять, что произошло между тобой и Донной, — снова вздохнул он, а Руби пыталась не заплакать. — Она была так похожа на своего отца, такая же прекрасная, сильная, но… такая непокорная. Она хранила обиды и давала людям лишь один шанс. Я лишилась его слишком рано, — она повернулась, а Фернандо терпеливо улыбнулся, — Время от времени, я желала, чтобы она меня простила, но я все равно понимала, что этого не произойдет, — слезы заполонили ее глаза, — Скай знал, что сказать, когда пришел к мне на встречу, «Ваша дочь умерла»… чересчур душераздирающие слова, чтобы их говорить просто так. Но это заставило меня сесть в вертолет. — Скай хотел как лучше. Все, что он о тебе знает, это то, что ему рассказывали Донна и Софи. Он не знает тебя настоящую, так как знаю я, не знает твою душу, — сказал он, положив руку на ее грудь. — Я тебя люблю, — прошептала она с улыбкой, и потянувшись, поцеловала его, — Мне повезло с тобой. — Я тоже люблю тебя, mi amor, — сказал он, целуя ее в ответ. Но когда поцелуй прервался, он отступил, и она могла спокойно сказать, что не говорит на ту тему, не смотря на то, что противоречит себе. Донна. — Я не хочу говорить об этом, — она посмотрела сердито в потолок, — Это моя дочь. Все зависит от того хочу ли я говорить о ней, — протестует она, зная, что он хочет сказать и прежде чем он это сделал. — А разве слово отца здесь ничего не значит? Ты не могла сделать ребенка только потому что ты этого захотела, — он смотрит на нее и весело улыбается, но улыбка тут же исчезает, не замечая взаимного веселья. Когда она начинает отстраняться от него, он берет ее лицо в свои ладони, — Руби… Руби, пожалуйста, скажи мне. Кто отец Донны? — он смотрит ей в глаза и она от чего-то уверена, что он все знает. Спустя столько лет, он наконец понял почему она сбежала. Руби панически начинает размахивать руками избегая его рук, отчаянно стараясь не попасть в его железную хватку. — Как… Как ты узнал?! — она садится, и не может вдохнуть от удушающего страха, от которого у нее сжалось все внутри, — Я никогда никому не говорила. Никогда. Это была моя тайна, мой секрет, — с каждым словом, ее плач только усиливается. Отчаянно рыдая она задается вопросом — почему все так плохо? — Руби, успокойся, — В неожиданном приступе расстройства, он слишком сильно сжал ее руку, пытаясь уложить ее обратно на кровать. Ей было больно, но она все равно сопротивлялась, — Я не знал, Руби. Не знал до тех пор, пока не увидел тебя рядом с Софи. И даже тогда я не мог быть уверен… пока ты не сказала мне, — смягчившись, он ослабил хватку и начал нежно поглаживать ее спину и талию. Стесненный тем, как себя вел, он старался быть добрее и спокойнее, — Я знал Донну всего год, но мне нравилось звать ее «mi hija»[1]. Моя дочь. С того момента, как я ее встретил, она стала очень напоминать мне меня. Я не мог знать насколько это правда до вчерашнего дня. — Я должна была сказать тебе! Я просто должна была сказать тебе это — «Я беременна!». Но мне было так страшно… Я не думала, что это поможет, — она смотрит на него и практически уверена, что выглядит немного устрашающе, потому что он, испугавшись отстраняется. Она снова отводит взгляд и в ее душе разгорается растерянность, но ее уже не остановить, — Мы могли бы быть счастливы, идеальная семья… но я решила бежать. Тем самым положила начало страданий в наших жизнях, — она горько улыбнулась самоуничижительной улыбкой, свернувшись клубком в кровати, — Все произошло очень быстро, так или иначе… Донна родилась рано, на два месяца. Нетерпеливая, подвижная, быстрая, это была моя Донна. Ей показалось, что девять месяцев ожидания, чтобы увидеть этот мир — слишком много для нее, — она улыбнулась, вспомнив рождение своей дочери, но улыбка перерастает в слезы от понимания, что ее уже нет. — Хотел бы я знать ее лучше. Год… и не знать как на самом деле драгоценен этот год, — тихо прошептал Фернандо, держа ее за руку и целуя в щеку, — Но что сделано, то сделано. Все, что мы можем сейчас — это смотреть в будущее, mi amor[2]. Ради Софи и ее будущего ребенка. В его объятьях Руби расслабилась. Его нежность и забота ее успокаивала, но упоминание о Софи и ее ребенке вновь вернуло ее в реальность. — Софи! Она знает? Ты ей говорил? — как бы ей не нравились тепло и поцелуи, Руби не могла не выпутаться из его рук. В ее голове сейчас было слишком много мыслей и она не могла снова расслабиться, пока на них все она не найдут ответ. Глядя на то, как она беспокоится, Фернандо покачал головой и рассмеялся. — Пока что не говорил. Не было времени, — заулыбался он, воруя поцелуи с ее губ, — Между вечеринкой по случаю открытия отеля и ночи с тобой, я был занят. — Тогда не говори ей! — стала умолять Руби, держась за шанс, что ее секрет не будет раскрыт, — Софи знать не обязательно. — Руби, она хотела бы знать. Она заслуживает правды, — снова засмеялся Фернандо, повалив ее на кровать, словно она была не более чем несмышленая маленькая девочка, и это ранило, потому что он не мог понять. Это не он скрывал правду все эти годы. — Если ты ей скажешь — я уйду. Я покину этот остров и тебя… — попыталась она угрожать, но сдалась, так как из-за ломающегося голоса, она не могла продолжать. — Ты бы так не поступила, Руби, — он тихо успокаивал ее сжимая в объятьях и прижимая к груди. Она чувствовала боль, каждое слово доставляло боль, но через несколько мгновений он исправил ситуацию, — В чем дело, mi amor?[2] Почему ты не хочешь, чтобы Софи обо всем узнала? Ты же знаешь, что Донна бы хотела, чтобы ты была честна с ее дочерью. — Донна хотела, чтобы я держалась по дальше от ее дочери, — посмеялась Руби, чувствуя себя несколько лучше, — Может быть, мне действительно стоит ей все рассказать… — Возможно то, что тебе действительно стоит отпустить, так это ее, mi amor? — невесело сказал он, стирая с ее лица слезы, — Как бы я не ненавидел себя за эти слова, но нашей дочери больше нет, и я не дам ее призраку отбросить тень на наше счастье, — поцеловал он ее, прижимая крепче, — Даже если она никогда не желала тебе счастья, ты не думаешь, что она бы хотела, чтобы счастлив был я? — улыбнулся он, а она кивнула, завороженная взглядом его темных глаз. Да. Она знает, что Донна… такой щедрый и добросердечный человек как Донна не желал бы никому зла. Прыгая от одной мысли о своей дочери к другой, она слышала тихую песню своей давней-давней юности. А когда Фернандо приближается к ней, начинает петь. — Take it easy with me, please Будь ласков со мной, прошу. Touch me gently like a summer evening breeze Коснись меня мягко, словно вечерний летний бриз. Take your time, make it slow Тише, не торопись.[3] Она улыбается, обвивая руками его шею и двигается ближе к нему. Andante, andante Анданте, анданте. Just let the feeling grow Дай проснуться чувствам.[3] Чмокнув его в губы, она склоняет голову ему на плечо. Make your fingers soft and light Пусть пальцы будут нежны и легки, Let your body be the velvet of the night Пусть тело станет бархатом ночи. Touch my soul, you know how Тронь мою душу — ты знаешь, как.[3] Одним легким движением он поднимает ее с кровати и начинает кружить по комнате. Andante, andante Анданте, анданте. Go slowly with me now Не спеши, когда ты со мной.[3] Он умело вел ее в танце, ее ночная рубашка развивалась на легком ветру, когда они кружились по старым изношенным полам. Они двигались каждый в своем собственном темпе, инстинктивно и с каждым движением более страстно, убаюкивая остров мечты и унося далеко от реальности. Чем дольше они танцевали, тем глубже Руби уходила в воспоминания, порхающие в ее голове, пока сцена перед ее глазами не сменилась. I'm your music Я твоя музыка I'm your song Я твоя песня Play me time and time again and make me strong Играй меня снова и снова и сделай меня сильной.[3] — Мама, потанцуй со мной! — Донна хватается своей маленькой рукой за нее и ведет ее по комнате, она кружится в танце, вся в блестках, а на фоне играет одна из пластинок Руби. I'm your music Я твоя музыка I'm your song Я твоя песня[3] Пела девочка фальшиво и не в такт, но танцуя и подпевая записи голоса мамы, она приходила в восторг. Они продолжали крутиться, круг за кругом, а мягкие маленькие детские ручки превращались в загрубевшие и мозолистые руки взрослой женщины, становясь лицом к лицу с кем-то, кого Руби никогда прежде не встречала. Ее дочь, которую она высмотрела на фотографиях, что радостно показывала Софи. Повзрослевшая версия Донны, которую Руби никогда не видела. Глядя ей глубоко в глаза, она заметила этот странный взгляд, который всегда выдавал в ней ее саму. Руби даже не была приглашена на похороны, а если бы и была, то не думала, что появится там. Ваша дочь умерла. — Прости, Донна. Я пробовала, правда, но я не могла это сделать, — в отчаянии цеплялась она за руки дочери, желая, чтобы все это было реальностью. Чтобы у нее действительно была возможность извиниться перед дочерью за все эти годы — Шшш… — к ее губам прижался палец, заставляя ее замолчать, а затем Донна подняла руку и провела ею по щеке матери. There's a shimmer in your eyes В твоих глазах блеск. Like the feeling of a thousand butterflies Это похоже на тысячу бабочек в животе. Please don't talk, go on, play Прошу, ни слова, продолжай играть – Andante, andante Анданте, анданте – And let me float away И сделай так, чтобы я унеслась.[3] Донна пела так красиво. Руби не ослабляла хватку, даже когда ее дочь расслабила руки. Она просто отпустила, пытаясь сказать матери сделать то же самое. — Нет, нет! Донна, постой! — Руби была не готова и вместо того, чтобы отпустить, прижала ее к груди, — Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю. Прости меня, — она склонила голову на плечо дочери, а время восстановило свой ход. Andante, andante Анданте, анданте. Oh please don't let me down О, прошу, не подведи меня.[3] Открыв глаза, она вернулась в реальность, находясь по прежнему в крепких объятьях Фернандо и тихо танцевала по их небольшой комнатке. Она не была уверена, сон это или произошло на самом деле, но она, наконец, почувствовала умиротворение. — Как ты себя чувствуешь, mi amor?[2] — спросил он, целуя ее в лоб, притом ближе прижимаясь телом к телу. — Хорошо, — ответила она, вспоминая мозолистые руки Донны и ее мягкий голос, при просьбе двигаться дальше. Да, это по прежнему больно, но это к лучшему. У нее есть Фернандо. Она будет жить дальше, — Так хорошо, — она потянулась и со всей любовью поцеловала его. Фернандо понимающе улыбнулся. — Я так счастлив это слышать, mi amor, [2] — поцеловал он ее в ответ. Ей становится так комфортно, когда его руки ложатся ей на бедра, а она в ответ тянет его на себя за воротник. Донны больше нет, но она была не одна, все будет хорошо.