Бездна взывает к бездне

      Мир был багровым. Он пульсировал, отдаваясь в висках тупой болью, и довольно сильно напоминал христианский ад, что могло бы нервировать и заставлять пытаться вспомнить, сколько служб было посещено за жизнь, если бы не было так погано. Гэвин пытался ухватиться за то красное, что мельтешило перед взглядом, мешало думать, мешало чувствовать что-то кроме пульсирующего алого марева, но никак не мог сосредоточиться. Мир то проваливался в удушливую черноту, то выплывал обратно к красной мразоте, Гэвин пытался на него наорать, сказать, чтобы катился к ебеням собачьим и дал ему уже сдохнуть и как следует выспаться, но не было сил даже на это. Он больше не дышал, не кричал, не плакал, лишь страдал, страдал, страдал…       Пока красная дрянь не рассыпалась на множество осколков с оглушительным звоном.       И тогда первое, что понял Гэвин, было тем прискорбным фактом, что он не умер. Опять. И опять же глубоко пожалел, что не умер, потому что было неебически больно и холодно, а жопа почему-то снова была голой, что навевало на мысли о больнице, но какой-то странной, которая оставляет человека не только с голым задом, но и передом. Причём в комнате, где гуляет нехилый такой сквозняк.       – О, мои яйца… – едва слышно проскрипел Гэвин, силясь открыть глаза и пошевелить хотя бы пальцем в благом начинании утащить упомянутые подальше от этого местечкового айсберга.       – Гэвин Рид никогда не меняется, – насмешливый голос вонзился в виски острыми иглами, заставив Гэвина оскалиться и приподнять руку в попытке вмазать уроду, который вздумал трепаться над ухом, когда ему так хреново.       Ситуация уже не напоминала Ад, скорее утро с огромного бодунища в вытрезвителе, но с этим Гэвин вроде как завязал после поступления на службу. Попытка восстановить события, предшествующие дискомфортному пробуждению, заставила его крупно вздрогнуть. Склад, Миллер, грёбанный девятисотый… Пульс резко скакнул, справа мерзко запищала аппаратура и Гэвин почувствовал, как виска касаются пальцы, обжигающе горячие по сравнению с ледяным воздухом и промёрзшим телом Рида.       – Ты можешь встать. Только не торопись, – прикосновение исчезло, потом исчез писк, оставив неприятно-глубокую тишину, сразу затеребившую детективное чутьё. В больницах так тихо не бывает.       Гэвину наконец удалось разлепить глаза, чтобы сощуриться на яркий белый свет с потолка, лезущий через веки, раздражающий привыкшие к темноте слезящиеся глаза. Взгляд выхватил какое-то мутное тёмное пятно справа и Рид попытался на нём сфокусироваться, печенью чувствуя, что рядом стоит какой-то гад и рассматривает его голую тушу, как неаппетитного, плохо прожаренного цыплёнка табака. Изображение плыло и насмешливо двоилось, пока не проявилось настолько, что Гэвин опознал на верхушке мутного пятна мужской пучок, сразу вызвавший лютое неприятие и желание вырвать с корнем.       – Элайджа… – хрип детектива Рида составил бы честь лежащему на смертном одре столетнему старику, тянущему высохшую руку, чтобы от души треснуть Смерть башкой о прикроватную тумбочку.       – Как приятно, что при пробуждении вторым после твоих яиц ты упоминаешь моё имя, братец. Особенно приятно, что ты его стонешь, – Элайджа Камски, гений, создатель андроидов, мерзкий хипстер и баснословно богатый кровный брат зачмыренного детектива в драной куртке легко отошёл в сторону, рассматривая Гэвина своими странными прозрачными глазами. – Вставай. Тебе это по силам.       Элайджа был одет в лабораторный халат, смотревшийся на нём, везде и всюду появлявшимся в мешковатых толстовках, диковато, но как нельзя более к месту в простерилизированном насквозь кипенно-белом пространстве, посреди которого пытался приподняться на локте дезориентированный, но полный решимости Рид. Элайджа не пытался помочь брату, лишь стоял рядом, сложив перед собой руки, будто наблюдал за запуском сборки новой модели. Заинтересованно, с затаённым торжеством, но вместе с тем неумолимо холодно, ища в процессе возможные неполадки.       – Пошёл ты… мне херово… Элайджа, где… – слова застряли в горле Гэвина, когда он наконец разглядел сквозь пелену, чем тянется к недосягаемому брату.       Рука была абсолютно белой, блестящей в ярком свете свежим пластиком с серыми прожилками там, где сегменты примыкали друг к другу, обеспечивая подвижность послушной механической конечности. Гэвин увидел, как остановилась ладонь и дрогнули пальцы в попытке сжать воздух, затем шевельнул рукой снова, заторможено понимая, что эта чужая, андроидная рука слушается его и, так как никакой другой правой руки, торчащей сбоку, не наблюдается, является заменой оторванной во взрыве конечности. На краю сознания шевельнулось любопытство, осталась ли его рука лежать на складе с оттопыренным навечно средним пальцем, но тут же исчезло под волной удушливой паники.       Гэвин сел с огромным трудом только благодаря вспышке адреналина при виде чужеродного элемента, неловко ощупал прохладный пластик уцелевшей левой рукой до самого плеча, где бионический протез вкрадчиво наползал на кожу и начиналось нормальное, живое, продрогшее в этой сраной лаборатории тело. Давление на жёсткий пластик ощущалось плохо, температура и того хуже, но отклик был, он чувствовал эту руку, управлял ею, был несомненно с нею одним целым. Ладонь безвольно упала вниз и снова брякнулась о пластик, заставив Гэвина всхлипнуть от ощущения сдавленной отчаянием грудной клетки, когда быстрое движение по бедру подтвердило, что и правая нога у него тоже, будто сбегал на задний двор Киберлайф, заменить себе пострадавшее мясное тело пластиковыми подпорками. Хотя, зная Элайджу, половина Рида была теперь чем угодно, только не подпорками.       – Вставай, – повторил Камски, отодвигая в сторону пафосно левитирующий в метре над полом поднос с инструментами. – Посмотри на себя в зеркало, оцени свой новый вид. Вставай, Гэвин.       От этого властного голоса, которым Камски на экране обращался к сошедшему с конвейера андроиду, детектив дёрнулся, выйдя наконец из беспомощного ступора.       – Что ты со мной сделал? – хрипло каркнул Гэвин, спуская с высокого операционного стола босую ногу и ставя её неловко и криво на холодный пол.       Встать на жёсткое белое покрытие получилось не сразу, ноги дрожали и норовили подогнуться, ослабшие от долгого бездействия мышцы не слушались, непривычные пластиковые биокомпоненты – тоже. Тело, старое и новое, дружно предавало Рида, но детектив стиснул зубы, видя перед собой только почтительно отходящего спиной, будто служащий в церкви, Камски.       – Что ты со мной сделал?! – крик брызнул эхом по гулкому белому помещению.       Элайджа опустил голову, словно отдавая должное ярости Гэвина, и развернул к нему высокое зеркало, в котором детектив отражался в полный рост.       Гэвин увидел дрожащие, стоящие неловким иксом босые ноги на полу, живую и пластиковую, голое тело в шрамах от давно заживших ран, и руки, тоже разные, но одинаково трясущиеся, а выше… Сперва он подумал, что лицо прикрыто каким-то подобием маски, белым, как яичная скорлупка, куском закрывая треть лба, глазницу и часть щеки, уходя куда-то в висок и под растрёпанные волосы, даже постучал по ней костяшками живой, левой руки, но вздрогнул, почувствовав прикосновение, будто кожей. Два трясущихся шага ближе к зеркалу позволили рассмотреть крутящийся в пластиковом веке глаз, серо-зелёный и бледный, такой же, как распахнутый левый, бликующую пластиковую поверхность, легко меняющую форму, имитируя мимику, и, наконец, моргающий красным тусклый диод на виске.       – Нет… Нет! НЕТ!!! – белый кулак врезался в стекло, рассыпая кричащее отражение на осколки, но Гэвин не почувствовал боли, с воем становясь на колени, в блестящее крошево, впивающееся в кожу и царапающее пластик. – Что ты со мной сделал, больной ты ублюдок?!!       Элайджа неспешно подошёл, похрустывая под дорогими ботинками осколками стекла, кажется, нисколько не впечатлённый истерикой пациента.Он легко взял дрожащего Гэвина за подбородок и поднял искажённое болью лицо к себе, вглядываясь в него с любовью Пигмалиона, создавшего свою Галатею не из слоновой кости, но из пластика и плоти, сделав то, что, пожалуй, только ему во всём мире было под силу.       – Я сделал тебя совершенством. Идеальным сплавом человека и андроида. Ступень между нами, переходное звено, отсутствовавший ранее элемент, называй это как хочешь… – длинные пальцы создателя легко обласкали челюсть Гэвина прежде, чем Элайджа наклонился за поцелуем.       Рид вырвался, проехался голой задницей по гладкому белому полу, стукнулся затылком о стену, тяжело дыша и не отрывая взгляда от оставшегося возле пустой рамы учёного. Сердце натужно билось, до боли в рёбрах и лёгких, пластиковые конечности неприятно стучали по полу, проскальзывали по гладкой поверхности, когда Гэвин пытался поменять позу, чтобы выглядеть менее напуганным и беззащитным перед поехавшим братом. Слова толпились в глотке, кажется, сидя там все восемь лет, что они не виделись, да что там, все тридцать шесть, что Элайджа не пытался его засосать после того, как без спросу надругался над физической целостностью.       – Какого хуя?! – наконец более-менее оформил свою претензию Гэвин, перевалившись на колени для очередной попытки встать на трясущиеся ноги.       Пластиковые конечности слушались плохо, разъезжались и бестолково клацали странными белыми пальцами, будто Гэвин отлежал себе сразу половину тела и теперь пытался в этом нелепом виде дать отпор бомжеватому домушнику с нездоровыми наклонностями.       – Но ты красивый… – Элайджа нахмурился так, будто это Гэвин нёс чушь и пытался послюнить то, что для этого не предназначено. – Ты не понимаешь того, насколько прекрасен теперь…       – Иди ты нахуй! – злость и стенка под рукой помогли детективу Риду принять вертикальное положение. – Иди нахуй и, пока будешь туда идти, захвати свои дурацкие идеи и насади туда же, и поглубже! А мне надо домой, писать заявление об увольнении и остаток жизни выгуливать чужих собак!       Гэвин знал, что хорохорится на пустом месте, красивая белая лаборатория легко могла стать его тюрьмой, а грустный и терпеливый Элайджа – её недремлющим стражем. Но необъяснимо жутко было не от этого, не от наполовину белого лица и тела, не от стоящего тихо и спокойно Камски и не от мертвенной тишины лаборатории. Что-то было за спиной у Гэвина, отчего поджимались яйца и тонко звенело в виске, что-то прошлось по его спине почти ощутимо длинным скользким языком, заставив резко развернуться и закричать во второй раз за жалкие несколько минут, встретившись взглядом с двумя серыми ледышками.       – Какого хуя он тут делает?!! – Гэвин отлетел к другой стене, вбившись в неё лопатками в попытке на молекулярном уровне просочиться сквозь холодную белую поверхность.       RK900, Ричард, смотрел прямо на него, не моргая и не отводя взгляд, жутко живой, ревнивый и злой, несмотря на то, что от него осталась лишь красивая рожа и половина торса, свисающая почти до пола разобранными синтетическими кишками. У андроида были полностью отключены двигательные функции, со стороны казалось, что это своеобразная инсталляция в доме безумного богача, кусок манекена с проводами и сосками на безволосой бледной груди, но детектив чувствовал его через всю лабораторию и знал, что ублюдок его видит и хочет.       – Он? – спокойно переспросил Элайджа, глядя на разобранного маньяка, как на швабру в углу. – Он наказан.       – За что?.. – Гэвин почувствовал, что снова сползает на отнимающихся ногах.       Горло пережимало постепенно наползающее осознание того, что всё гораздо хуже, чем он думал, и он искренне надеялся, что ответ будет в том, что девятисотый переборщил со сталкерством за своим мясным человечком, был разобран, выебан в мозг и превращён обратно в послушную двухметровую куколку. Но, судя по реакции Элайджи, по тому, что он притащил этого злобного ублюдка домой и любовно собрал ему разъёбанную морду лица обратно, всё было гораздо, гораздо хуже…       – Он был плохим мальчиком. Убил слишком много людей, которые сделали тебе больно. Это подставило под угрозу раскрытия мой проект, – остатки надежды Гэвина разбились в мелкую пыль тем спокойствием, с которым Камски фактически расписался в своей причастности к появлению в жизни детектива Рида пластикового маньяка.       – Ты его подослал? – Гэвин услышал, что сипит.       Впервые с момента пробуждения ему захотелось прикрыть наготу, закрыться от неподвижного, но такого живого взгляда девятисотого. Рука, та, что левая, живая и тёплая, поползла к паху, чтобы закрыть самое интимное, но Гэвин одёрнул себя. Это не то место, где можно демонстрировать слабость и стыд.       Элайджа молчал и ему пришлось выдавить из себя второй вопрос.       – Ты знал, что он со мной делал?       Это прозвучало чертовски беспомощно, но как ещё может звучать вопрос от жертвы насилия? Все они были на одно лицо, все плакали, хрипели сорванными голосами, стояли на дрожащих ногах и не поднимали взгляд на следователя, когда рассказывали о том, что и как с ними делали насильники. Он видел это десятки, если не сотни раз, но теперь Гэвин был одной из этих жертв, стоял возле стены на своих подкашивающихся ногах и с мольбой и ужасом смотрел в спокойное лицо брата.       – Да, я видел, – наконец сказал Элайджа и пошёл по лаборатории к Ричарду, в обход стола с отпечатком жопы Гэвина, в обход вычищенных инструментов и отключённых за ненадобностью приборов. – И, честно говоря, я потрясён. RK900 313 873 706-11 был выслан к тебе для изучения твоих физических и умственных параметров, при этом ему была дана чёткая установка обеспечивать твою безопасность. Ты довёл его до девиации за сутки, удивительно быстро, я должен отдать тебе должное, брат.       Руки Элайджи Камски легли на остатки широких плеч андроида и любовно погладили расцвеченный родинками скин, будто на стойке перед ним был породистый пёс с наградной лентой на груди вместо воткнувшейся в самую середину трубки. Гэвина передёрнуло от такого откровенного, больного любования полуразобранным подобием человека.       – И после этого, когда я думал, что RK900 будет только более раздражительным рядом с тобой, всё пошло поперёк прописанных поведенческих паттернов. Я внимательно изучил его поведение и поднимаемые скрипты во всех ситуациях и, знаешь, что я обнаружил?       Гордо обнимающий плечи своего детища Элайджа сиял, как начищенное корыто, и нет, Гэвин не хотел знать ответ на этот вопрос. Он не хотел, чтобы кто-то озвучивал эту очевидную вещь, не хотел всего этого цирка со злоебучими клоунами и живыми машинами, размахивающими хуями направо и налево, но его мнение тут никого не волновало. Значение имел лишь восторг Элайджи и его триумф в сфере человекоебливых роботов.       – Когда он находился рядом с тобой, эмоциональные потоки настолько превалировали, что забивали оперативную память более, чем наполовину. Приоритет сохранения твоей жизни и сохранения тебя рядом с ним, был наивысшим у RK900. Гэвин… – Камски огладил неподвижную шею андроида кончиками пальцев и обратил к зажавшемуся в угол до треска человеку полный ебучего роботофильского восторга взгляд, – он влюбился в тебя.       Гэвин почувствовал горячее и мокрое на щеке и не сразу понял, что плачет. Только одним глазом, живым и жалобным, глядящим на неподвижного, но включённого андроида с глубоким ужасом. Больной пластмассовый ублюдок его любит, ну охуеть не встать! Детектив Рид проебался до самого днища и продолжает падать куда-то вниз, очевидно, в ад с роботизированными тентаклями, которые будут ебать его во все дыры, как пищащую японскую школьницу, до конца времён, потому что андроиды, сука, могут жить вечно!       Рид закрыл глаз ладонью, чувствуя неимоверный стыд от того, что его беспомощные слёзы видят оба насильника, и попытался спрятать лицо, чтобы хотя бы не видеть две пары холодных глаз, впитывающих его горе. Тихие шаги Элайджи были сродни похоронному маршу, только хоронили тут не тело Гэвина, а его душу, самоуважение, остатки гордости, присыпанные порошочком жопной девственности.       На плечо попыталась лечь прохладная, словно пластиковая, ладонь, но Гэвин рванулся с явным намерением её отгрызть и оставить себе на память. Страдания страданиями, но он никому не даст забыть, кто тут главный гандон на деревне. И лучший детектив по совместительству.       – Ты это сделал, – голос всё ещё был хриплым, щека мокрой, но Гэвин отодрал смачно чмокнувшую голую задницу от пола. – Все эти взорвавшиеся люди… это твой грёбанный проект! Сколько их было, Элайджа? Скольких ты убил ради своих пафосных игр в бога в своей тёпленькой берлоге? Скольких. Ты. Убил?!       Камски выглядел высокомерно и оскорбленно, словно Гэвин допытывался у него, скольких морских свинок он зверски замучил, пришивая им пластиковые лапки. Хотя, наверняка, для Элайджи жизни этих людей значили не больше. Как и жизнь Гэвина, ценная, наверняка, лишь тем, что вызвала у детища Камски такой отклик. В конце концов, они не общались восемь лет, с чего бы прославленному гению питать какие-то чувства к кровному брату?       – Всё это было для того, чтобы создать совершенство. Всё это было для тебя, Гэвин, – учёный обвёл голого, трясущегося человека, с отвращением разглядывающего свои андроидные части, явно видя в нём много больше прекрасного, чем посиневшую от холода задницу и сморщенные яйца. – А теперь, позволь мне продемонстрировать тебе твой функционал…       Элайджа достал из кармана лабораторного халата тонкую белую перчатку, под которой просматривались серебристые прожилки и более толстые элементы различных форм, явно какая-то высоконаучная срань для работы с андроидами, осторожно надел её на правую руку и протянул к Гэвину.       Детектив Рид покосился на андроида в углу, чувствуя его взгляд. Идти в лапы к сбрендившему на почве расового превосходства пластиковых чурбанов над людьми брату не хотелось, но сейчас у него не было особого выбора. Ему безумно хотелось орать, кидать вещи и дерьмо, как обезьяна в вольере, выбивать одинаково белые и ровные зубы Элайдже и его пластиковому «сыночку»но такое поведение совершенно точно не приблизит его к свободе. Один раз его уже привязывали к больничной койке и повторять опыт в куда менее безопасном месте, да ещё и под взглядом никогда не спящего девятисотого не хотелось.       Гэвин был в первую очередь профессионалом, а затем уже невыносимым ублюдком, уверенно оседлавшим пальму первенства по говённости характера, поэтому он усилием воли унял дрожь, поднял всё ещё будто немую белую ногу и послушно сделал шаг к нежно улыбающемуся Камски. Как самая нежная из всех милых пластиковых девочек AX400, которых скупали тысячи жирные извращенцы, одним из которых глубоко в душе он всегда и считал Элайджу.       Прожилки в перчатке засветились голубым, палец потянулся к виску, ко всё ещё заполошно мигающему красным диоду расслабленным жестом Бога с картины Микеланджело.       – Брат, ты ёбнутый по самый свой отбеленный… – Рид не сдержал комментария, но не успел договорить, перед глазами вспыхнуло, в башку будто прилетел полновесный удар от боксёра-тяжеловеса, едва не опрокинув его на пол.       Впереди мелькали какие-то таблицы, цифры, сноски, всплывающие и тонущие при малейшем движении головы, вызывая тошноту, будто лаборатория была каким-то вертящимся аттракционом из кошмаров. Гэвин неосознанно попытался ухватить одну особо наглую таблицу, закрывающую своим жёстким полупрозрачным телом треть зрения, махнул впустую рукой и услышал мягкий смех Камски за спиной, вернувший его к реальности.       – Это что… это так, как видят…       – Андроиды? Да, отчасти, – Элайджа придержал его за плечи, чтобы Гэвин не рухнул, потеряв ориентацию от всей круговерти цифр и данных, мельтешащих перед глазами. – У тебя усечённый функционал в силу… физических особенностей, но сейчас перед тобой выводится вся доступная информация. Ты можешь свернуть часть для удобства, если сосредоточишься.       Для начала Гэвин попытался закрыть правый глаз. Свой пластиковый глаз, как вспомнил он тут же с содроганием, чувствуя отторжение к искусственной части себя. Затем живой, для верности прижав его ладонью, и убедился, что от этих манипуляций не было почти никакой пользы – сколько детектив ни закрывал поочерёдно глаза и не жмурился, таблицы и сноски всё равно стояли перед глазами, толпясь как китайцы на рынке. Посмотри на меня, я показываю температуру тела, давление и степень сжатия твоего сфинктера! Нет, на меня, здесь данные по всем установленным биокомпонентам! Смотри сюда, смотри сюда, я даю доступ к…       Впереди раздался высокий писк и Гэвин чуть не подпрыгнул, вытаращив глаза и инстинктивно схватив себя за жопу, где обычно покоился табельный пистолет. Шлепок получился смачным и немного отрезвил его, достаточно, чтобы не дать заржавшему над ухом Камски по морде.       – Вижу, ты добрался до аппаратуры! – Элайджа всё равно отступил, помня о том, как быстро распускает руки кровный брат. – Позволь я отключу машину и объясню тебе, что случилось.       Элайджа подошёл к надрывно орущему аппарату и Гэвин наконец выловил относящуюся к этому медицинскому чудовищу табличку. Название аппарата, номер модели, краткая сноска с характеристиками и несколько висящих рядом кнопок, мгновенно слившихся в одну, как только машина была выключена. Ах, вот, как это работает…       Понадобились нефиговые усилия, немного сосредоточенного сопения и окошко с доступом к аппарату свернулось к вящему облегчению Гэвина. Информации всё равно было слишком много, андроидный глаз радостно выхватывал всё, что видел, предлагая данные по степени освещённости помещения, закодированный доступ к перчатке Элайджи, открытые – к аппаратам в лаборатории, кофеварке, освещению, кондиционеру… Сбоку смачно хрюкнула включившаяся сама по себе кофеварка, сердито пискнула об отсутствии воды и так же произвольно вырубилась от того, что Гэвин как-то неудачно поелозил по табличкам взглядом. С перепугу он крепко зажмурился, но схлопнулось не более двадцати процентов табличек, остальные просто зависли, перестав «прилипать» к предметам. Значит, дело не в картинке перед глазами?       Детектив Рид неуверенно пощупал башку, ожидая наткнуться на торчащую из виска антенну вай-фай роутера, тюкнулся пластиком о пластик и в очередной раз вздрогнул. Сраные андроидные протезы, неужели он так и будет… второе прикосновение нашло кожу. И волосы, как обычно, зачёсанные назад, в которые он тут же неверяще запустил пальцы.       – Полагаю, это случилось неосознанно и чисто случайно… как и вся твоя карьера… но вынужден поздравить, Гэвин, ты включил скин! – Элайджа сиял, как гордый папаша, чей ребёнок перестал наконец пускать пузыри и сопли и взялся за ум, пытаясь протолкнуть кубик сквозь круглое отверстие в детском наборе. – Даже не ожидал, что ты так быстро будешь учиться, это просто восхитительно! До прошлого года я даже не думал о твоей кандидатуре, если честно, это ведь так банально, да и набор ген у нас очень сильно разнится, но твоё общение с RK800, собранные с его оптики данные натолкнули меня на гениальную мысль…       Не переставая радостно пиздеть о своём величии и вываливать оскорбительную по меркам детектива кучу компромата, Элайджа сунул ему небольшое зеркало и Гэвин увидел свою рожу такой, какой она была до аварии. Все складки вокруг глаз, волоски бровей и бороды, пигментные пятна были на месте, из зеркала на него смотрел ошарашенный, но совершенно обычный Гэвин Рид, на которого висела в углу зрения сводка, пока, как ни странно, пустая. Диод, в отличие от виденных андроидов, полностью скрылся под скином, а о том, что одна из рук, держащих зеркало, была ему неродной, напоминал лишь сохраняющийся дискомфорт в управлении, будто он отлежал половину тела. Что ж, теперь, по крайне мере не так сильно хотелось упасть на пол и с криками поотрывать себе чужие части тела… пока что.       – …и тут тебя направляют в Гранд-Рапидс, к моим подопытным кроликам, надеюсь, ты простишь мне это сравнение, – Камски самодовольно хмыкнул и запрыгнул своим гениальным очком на тот стол, где недавно лежал в счастливом неведении Гэвин. – Я понял, что это – тот самый шанс, и направил к тебе уже готового и ждущего только тебя в качестве охраняемого объекта RK900. Конечно, всё вышло не совсем так, как я хотел. Ты начал быстро и эффективно копать под мрущих из-за своей глупости подопытных, дал весьма достойный отпор девятисотой модели и даже почти улизнул, но этот ублюдок Миллер, мир его жирному коррумпированному праху, буквально отдал тебя мне на блюдечке, оставалось только…       – Что насчёт подопытных? Почему они мешали кровь и тириум? Я тоже взорвусь, да, Элайджа? – Рид чувствовал, как трясутся колени от шока и высасывающего душу отчаяния, да ещё и мутит от этой мельтешни цифр перед глазами, но не мог упустить случай, ведь брат, упоённый своим величием, распелся классическим злодейским монологом, хоть вызывай прямо сейчас наряд и бери его тёпленьким.       – Могу тебя сразу успокоить, ты не взорвёшься. Я допустил ошибку, полагая, что на данном этапе могу вывести формулу тириума, пригодного для всех, поэтому у тех, кто нарушил тем или иным образом герметичность своих протезов, случались… м-м-м… маленькие неприятности, – увидев, как Гэвин стиснул челюсти, учёный лишь рассмеялся. – Брось, будто ты сам не называл их недоумками и припизднутыми, у меня есть записи видео и аудио RK900!       Элайджа легко соскочил со стола и пошёл гулять по лаборатории, светясь от осознания собственной гениальности, едва не поднимая торчком свой хипстерский пучок на затылке, обстоятельно рассказывая о попытках выбранных им для экспериментов людей «сконнектиться» со своими любимыми андроидами, долгих мучениях над выводом формулы лично для Гэвина и интеграции расширенного функционала на основе военных разработок начала этого века. И чем дольше Элайджа разливался соловьём по отзывающейся эхом лаборатории, тем яснее Гэвин понимал, что его отсюда не выпустят. Максимум, позволят гулять по особняку, если они, конечно, находятся дома у Камски, если будет доставлять неудобства – запрут в лаборатории, а то и в высокотехнологичной прозрачной клетке, как обезьянник в участке. Гэвин больше не был гражданином Америки со всеми вытекающими правами, только игрушкой больного на всю голову роботолюба.       А ещё он понимал, что неотрывно пялящийся на него RK900 видит его насквозь. Элайджа помнил, какие конфеты ел в детстве Гэвин, что он любит побольше лука в бургерах, пошлые анекдоты и коричневый цвет, потому что он «самый дерьмовый», но девятисотый, эта отбитая тварь, которая называет себя Ричардом, знала его, как детектива, понимала его мышление и видела, что Гэвин не сдался, не прогнулся, только затаился, ожидая удобного случая, чтобы нагнуть всех недоброжелателей, отыметь, кого успеет, раком, и свалить в закат, крутя факи двумя руками.       Значит, действовать надо было быстро, пока не собрали обратно его сумасшедшего пластикового Кена и против детектива Рида был только один маньяк. Помимо всего прочего, это означало, что адаптироваться к новым конечностям и интерфейсу в башке надо было ещё быстрее, отбросив на чей-нибудь жирный и старый хуй всё своё отвращение и неприятие случившегося.       – Эл, это всё хорошо, – Гэвин поднял руку, останавливая бурный поток слов, почти целиком состоящий из каких-то научных терминов и отсылок к старым фантастическим фильмам, – но нет ли у тебя для меня пары трусов, а то как-то неэтично тут по лаборатории мудями трясти, не считаешь?       Пришлось переступить себя, изобразить тёплое отношение к брату, Гэвин даже задействовал старое сокращение имени, которым пользовался в последний раз лет пятнадцать назад, если не больше. Всё, чтобы убедить размечтавшегося учёного, что они снова Гэв и Эл, связанные тёплыми братскими отношениями хулиганы, терроризирующие округу… в прошлом. Теперь целью, как понимал Рид, был целый мир.       – О… – Камски вынырнул из своих извращённых роботофильских фантазий и опустил глаза на обсуждаемые яйца, кажется, удивившись их виду. – Ах да, прости! Я к ним так привык, знаешь ли, уже почти как родные! Пойдём, оденем тебя, как подобает следующей ступеньке в развитии человека!       Элайджа энергично открыл дверь, тут же потянувшей внимание Гэвина очередным кодированным доступом, и вышел из лаборатории в обычный холл в Камски-стиле, прославляющий хозяина и его непомерное эго. Детектив Рид обернулся к безногому и безрукому торсу в углу помещения и, несмотря на дурноту от мелькающего перед глазами интерфейса, показал ему классический жест «я слежу за тобой» живой рукой, а затем со всем возможным достоинством пошёл за Элайджей, шлёпая по полу босыми ногами и на случай внезапной встречи с кем-нибудь незнакомым чинно прикрыв промежность ладонями.       «Мы ещё увидимся, де-тек-тив», – пронёсся в голове напоследок бестелесный шёпот и дверь лаборатории плавно закрылась за покрывшейся холодным потом спиной. Ссать хотелось ужасно…              – Хлоя! Хло-о-оя! – Камски похлопал в ладоши, будто звал какую-то сильно припозднившуюся Снегурочку.       Почти сразу же из-за поворота вышла прелестная и нежная, как и все андроиды этой модели Хлоя, босоногая, в скромном синем платье, будто это был тот же андроид, которого Гэвин когда-то давным-давно видел в новостях с шокирующими заголовками, что улыбающееся с экрана изобретение Камски прошло тест Тьюринга. Такая же безмятежная и спокойная, как андроид из дома Белински, разве что её хозяин был жив-здоров и сиял, как медный пятак, демонстрируя ей голого брата.       Хлоя повернула к нему голову и улыбнулась сквозь упорно лезущие на передний план окошки информации. Закрыть одно особо мешающееся получилось со второго раза, но Гэвин был невероятно горд собой, хоть и алел ушами, как школьник на медосмотре. Какая-то часть его понимала, что эта Хлоя, скорее всего, даже не пробуждённая, и ей в любом случае совершенно плевать на голое, подтянутое и привлекательное в любых иных условиях тело детектива, но смутное чувство стыда не желало униматься и Риду пришлось сгорбиться и вцепиться в хрен двумя руками, скаля зубы в подобии приветственной улыбки.       – Хлоя, принеси моему брату бельё и домашнюю одежду. У него размер чуть больше моего, возьми то, что посвободнее, но не длиннее, – Элайджа любовно провёл по плечам брата холодными ладонями, заставив его поморщиться от напоминания о слабости, которую испытывало тело после долгого бездействия.       В голове смутно дёрнуло. Долгое бездействие… изготовление и подключение протезов наверняка заняло немало времени, Ричард успел убить нескольких людей, был доставлен и разобран, жопа детектива, как самое чувствительное место, по ощущениям, окончательно приняла вид плоскости, так сколько же он пролежал на столе у Камски?       Гэвин замер, бегая взглядом по радостно скачущим таблицам и надписям. Если его частично сделали таким же тостером на ножках, что сейчас ушёл за одеждой для него, то внутрь обязательно впаяли календарь и часы. Они же есть в каждой микроволновке, в машине, в каждом, блядь, дилдо из ближайшего секс-шопа, не может быть, чтобы… ага! От очередного тычка наугад в нижнем правом углу лениво выплыли данные, любезно подписанные, как полученные из локальной сети.       Рид выдохнул и не вдохнул. Проморгался и вгляделся в цифры ещё раз: 6/17/2039. Желудок противно скрутило, над ухом снова зудел о величии технологий Элайджа, пытаясь тянуть его куда-то посмотреть и потрогать, но Гэвин скинул руки и, пошатываясь, направился к ближайшему окну в полстены.       Засаженный какими-то идиотскими цветами фаллической формы сад Камски зеленел и цвёл, шурша листвой за толстым бронированным стеклом, перед взглядом закаменевшего Гэвина по нему куда-то деловито спешила Хлоя в сером платье. Он действительно был в отключке три с половиной месяца. И, естественно, никто его не искал… Просто потому, что нет у него никого, кто хотя бы обратил внимание на пропажу «трупа» со склада в задрипанном, прогнившем насквозь Гранд-Рапидсе.       Перед глазами всплыл и пропал образ Коннора, лучшей ищейки в родном ДПД, но Гэвин потряс головой, прогоняя оттуда андроида. Не хватало ещё тут сопли развести на глазах у Элайджи, вот уж кому детектив Рид точно не хотел бы признаваться, что влюбился самой паскудной пидорастической любовью в одну из его разработок, ту, что с щенячьими глазами и высунутым языком носится за вещдоками. Втрескался, как школьница, и втайне хотел бы быть спасённым из логова гикнутого на всю голову дракона с андеркатом своим рыцарем в сияющем пластике.       Гэвин раскатисто фыркнул и отвернулся от окна. Его влажные роботоёбские фантазии никого не касались и в реальность воплощены быть не могли, придётся самому себе быть и храбрым рыцарем, и верным конём, и прекрасным принцем. Сейчас-сейчас, только рейтузы для царственной жопы найдёт, а то поддувает…