Благодарю, о Господь, За Океан и за Сушу, И за прелестную плоть, И за бессмертную душу, И за горячую кровь, И за холодную воду. — Благодарю за любовь. Благодарю за погоду.
9 ноября 1918. Марина Цветаева.
Нет ничего сложного в том, чтобы найти свой повод кого-то ненавидеть. Многие люди этим жили и живут, впрочем, очень удачно. Мидория так не умеет. Она родилась в благополучной семье с терпеливой мамой и пуританскими замашками. Инко охотно прививала дочери любовь к Священному Писанию, а также просила запомнить, что если человека ударили, то он должен подставить другую щеку в ответ. Ветхий завет стал той частью жизни, которая не подвергалась ни капли сомнения: Изуку прилежно училась, много читала, добивалась родительского поощрения и прекрасно понимала, что роль Матери Терезы не за горами. Она также знала, что не идеальна и не соответствует чужим ожиданиям. Девушка помнила, что грешна и некрасива, что её хобби — тайное наблюдение за суперспособностями героев. У неё не было привычки мыть руки перед едой, она не умела ругаться, на дух не переносила шитьё и запах грибов. Наверное, мама и представить себе не могла, что в любимой дочке теснились какие-то нелицеприятные изъяны. В школе Изуку создавала приятное впечатление усидчивой, скромной девочки, только вот учителя редко хвалили девушку за проявленное рвение и не ставили в пример всему классу, как Ииду. Изуку не назначили старостой, хотя она стремилась к этому всей душой: быть старостой несложно, это даже удобно, если знать, что делать. Половина класса хотела быть старостой из вредности — так у всех появлялся шанс командовать ребятами, иметь связи и какую-никакую неприкосновенность. Вопреки всему, старостой назначили Катсуки — не в меру грубую и чрезвычайно амбициозную девушку. Изуку слышала, что учителя считали Бакуго ответственной и сильной девочкой. Сама Мидория справедливо полагала, что в Катсуки ощущалась природная харизма, несмотря на явную заносчивость. Мальчикам, конечно же, выбранный староста не нравился, потому что с Бакуго у них имелись личные счёты. Учителя утвердили кандидатуру и сказали: — Слушайтесь Бакуго, она хорошая девочка. Но что значило для них определение «Хорошая» в привычном понимании этого слова? Мидория не любила искать в людях гниль, но она с уверенностью могла сказать, что Катсуки вспыльчива и временами мятежна. У неё большая грудь, твёрдое тело, жёсткие, как у ёжика, волосы и сильные кисти рук. Она грязно ругается, забивает стрелки парням, выжигает искры одним только взглядом и шипит за спинами учителей. Кроме того, Катсуки делает то, что Изуку на дух не переносит: жуёт жвачку и лепит её под парту, чтобы потом на эту же парту положить ноги. При всём желании, минусы в её характере можно найти, но минусы ли?.. Мидория прекрасно помнила день, когда заинтересовалась Катсуки в совершенно ином плане. Изуку дежурила в свою очередь по принятому графику: она осталась в классе со старостой, которая должна была проследить за её работой. Но вместо этого Катсуки сидела за учительским столом, понуро мотая ногами, и смотрела файтинг на смартфоне. Перед ней лежал черновик, который она заляпала ароматными чернилами, и старый журнал. Мидория видела почерк старосты — быстрый и размашистый, как и её удары. То, что Катсуки писала, редко ею зачёркивалось, потому что она была уверена в собственной правоте. Солнце мягко переливалось за окном, пальчики света лукаво касались волос Катсуки и делали её похожей на огненную львицу. Мидория мыла пол и иногда останавливалась, чтобы глянуть сообщения в телефоне, и лишь на третий раз Катсуки громко фыркнула и возмутилась: — Слышь, Деку, может ты отложишь своё очко и закончишь грёбаную уборку? Мидорию упрёк не возмутил, она к этому давно привыкла. Тем не менее, ей было необходимо посмотреть наказания мамы по поводу лекарств. Из-за постоянных переживаний она поправилась, посадила иммунитет и стала совсем плоха. Врачи прописали ей целый комплекс витаминов, которые, однако, Инко часто забывала пить по причине собственной рассеянности. А так как состояние ухудшилось, Изуку пришлось покупать другие лекарства. — Каччан, это важно, моя мама… — она как-то неуверенно пожала плечами, хотя рассчитывала, что этот жест выйдет небрежным. — Это…просто важно. И я уже почти закончила. Катсуки угрюмо прервалась и подарила Изуку незабываемое чувство ничтожности одним только острым прищуром. — Я что-то этого не вижу. Пошевеливайся, малявка, мне ещё на бокс надо успеть. — Мне остался только… Она не успела договорить: Каччан швырнула в неё бумажку и весьма красноречиво пощёлкала пальцами. — Работай давай, не делай мне мозги, иначе вылетишь отсюда нахрен. Изуку знала, что Катсуки воздержалась от своего привычного подзатыльника, который девушка любила раздавать несчастным по поводу и без. Скорее всего, ей было лень вставать со стула, так решила Мидория. Изуку закончила быстро, к этому времени Бакуго запустила только второй ролик. Мидории стало интересно и она, чуть пригнувшись, обошла ведро и заглянула за спину Катсуки. Не то что бы Изуку любила насилие или реслинг, но борьба, безусловно, завораживала. Она заметила, как Катсуки напряглась, однако та продолжила досматривать бой с видом искусного критика — уж в чём-чём, а в борьбе Катсуки мыслила побольше Деку. Мидории бесконечно льстил тот факт, что Каччан не вспылила и не отпихнула её обратно — обычно Бакуго бесило, когда к ней подкрадывались со спины. Так или иначе, бой закончился ничьей, Катсуки возмущённо хлопнула ладонью по столу и чуть ядом не заплевалась: — Кто бы мог подумать, что они такие задохлики! Чёрт, да я бы обоих от нечего делать уложила! И ты, — Каччан грубо ткнула пальцем Изуку в грудь, — будешь как крыса подкрадываться, вот так же будешь валяться со сломанным лицом, усекла?! — Да! — испуганно пискнула Мидория. Несмотря на то, что Каччан пугала, в этот момент она, кажется, слегка растерялась, и Мидория не бралась гадать, почему. Катсуки злобно покосилась на неё, но с места встала; девушка подхватила ведро и двинулась к выходу, всем своим видом показывая, чего она хочет от одноклассницы. — Хватит хернёй страдать, выходи давай, мне ещё класс закрывать! Прежде чем Изуку ответила, случилось кое-что невообразимое: в класс ураганом ворвалась Киришима. Она крикнула что-то про реслинг и в эту секунду врезалась в Катсуки. Без шуток, это было похоже на столкновение двух торнадо. — Дура! — закричала Бакуго и обе опрокинулись на пол вместе с ведром. Выражение растерянности на лице Бакуго поразило Мидорию до глубины души. Налёт лёгкого испуга в момент падения был излишне привлекателен. В детстве Изуку видела Каччан беспомощной лишь раз: в той злосчастной реке, которая разделила их на веки веков. Изуку знала, что водный поток был последней чертой и, наверное, самым трудным испытанием для друзей. Она переполнила руслами лимит терпения Бакуго, и девушка больше не хотела разговаривать с Изуку, как с подругой, зато охотно разговаривала с ней, как с врагом. А сейчас, когда вода вновь устыдила её, Катсуки выглядела измученной. Одежда несчастной намокла, рубашка облепила мягкую грудь и благородный абрис тела, и Мидория понадеялась, что Каччан не убьёт её за компанию с Киришимой. — Сорян, Бакуго, я не спецом! — Эйджиро, сама того не замечая, повисла на Катсуки и принялась горячо извиняться. Они были прелестны в своей лёгкой небрежности. Мокрые, гибкие, осторожные — девушки восхищали Деку и пугали. Изуку решила отвлечься и вспомнить о лекарствах. Она нервно сглотнула и отвернулась. — Класс… Класс надо закрыть. Киришима тут же дружелюбно улыбнулась. — Да без проблем, малышка Мидория! Ну-ка, посторонись! Эйджиро поднялась на ноги, выжала свою юбку и протянула руку помощи Катсуки. Но Бакуго была бы не Бакуго, если бы не откинула чужую ладонь. — Грабли убрала, мать твою! Это моя новая рубашка! Какого хера ты так носишься?! — Не бомби, красотка, я тут вообще за делом бежала. Ты прикинь, оба проиграли! Катсуки оживлённо распрямила плечи и тут же прислушалась. — Это такой атас!.. Он же его почти уложил! Они начали увлечённо спорить, потому что предметом разговора, без сомнений, был реслинг. Изуку почувствовала себя лишней. Она всего этого не знала. Пару раз, конечно, пыталась запомнить имена рестлеров, но когда дело касалось дружеских дискуссий, тут же забывала. Во всём виноват страх. Катсуки научила Мидорию бояться чужого осуждения и ясно дала понять, что Изуку — несмышлёная идиотка с бабочками вместо мозгов. Киришима один раз сказала: — Как в лужу села! И, наверное, это было точной характеристикой Мидории. Она понимала, что далека от всего. Однако перед глазами стоял образ кожи, обтянутой тканью, и высокая, грубая, почти львиная грудь с нежным ареолом. Изуку содрогнулась от ужаса. Она не знала, что Каччан настолько… сексуальна и невинна одновременно?.. Сколько раз Изуку подглядывала за ней и видела её бюст? Деку знала, что легко предана чужой воле, но в этот миг она превратилась в безропотную рабыню. Катсуки доверяла ей. Трудно сказать, что есть правда, а что нет, когда бывшая подруга издевается и вечно треплет за волосы, как паршивую собаку, но Деку оставалась чутка к таким вещам. Она примерно знала, что из вещей Бакуго считала приятным, а что без промедления порвала бы в клочья. Более того, по просьбе Изуку, Катсуки хорошо относилась к Эйджиро (если её постоянные тычки и крики можно было назвать хорошим отношением). Но всё это было очевидной вещью для Изуку: самое интересное крылось в деталях. Бакуго действительно доверяла Мидории. То ли это было данью их старой дружбе, то ли удачным стечением обстоятельств, но Катсуки привыкла к Деку, хотя и противилась их связи, как самой страшной болезни. В детстве они были близки. Каччан хвасталась перед своей подругой, защищала её, звала играть в салки и прятки, учила серьёзным вещам и кусала за подбородок, если Изуку не слушалась. Мидория же в свою очередь пряталась за спиной задиры, когда четвероклассники шутили непристойные шуточки и лезли в драку. Но это доверие выросло не в том виде, в котором все привыкли видеть. Если бы Каччан попросили закрыть глаза и упасть в руки Деку, то она бы этого не сделала. Мидория знала, что доверие проявлялось во многом другом: в их мыслях, словах, отношении к друг другу и даже в месте, в котором они могли случайно столкнуться, но никогда больше не заговорить. Катсуки рассказывала Изуку правду, которую бы никогда не рассказала никому другому. Она и спрашивала её о том, о чём не спросила бы даже Киришиму. Ещё Изуку и Бакуго могли звать друг друга по именам: кому ещё такое позволялось?.. Однажды Изуку замечает, что Киришима привлекает Катсуки. Наверное, это тревожный знак или повод для ревности, но она старается не затрагивать данную тему — не может, зато прощает Эйджиро и Бакуго, потому что судьба ударила по щеке лишь единожды. Она тут же решила подставить другую щеку в ответ: надо же, Изуку ждёт того дня, когда кончит ткать гробовой покров для своего свекра, как Пенелопа, как верная супруга Одиссея, полная невинного коварства. Но Мидория, вероятно, любит их обеих. Киришима бодра и решительна, она гармонично смотрится с Каччан. Сама Изуку стоит по горло в воде: влага боязливо отступает, как только страдалица хочет наклонить голову, чтобы утолить жажду; над ней ветви с роскошными плодами, но, когда она протягивает к ним руки, ветви откидываются в сторону, чтобы убежать. Это похоже на муки Тантала. Её муки. Киришима зовёт подругу в пустой класс и смущённо мнётся, не знает, как правильно выразить свою просьбу: она красива, когда просит помощи, и Деку не возражает. — Малышка Мидория, я, наверное, сейчас отвлекаю тебя от важных дел… Прости за это, я знаю, что мешаю. Но больше ни о чём не стану просить: как объясниться с Бакуго? Как намекнуть ей о моих чувствах? Чёрт, это даже звучит смешно… Прости. Чёрт. Изуку тепло улыбается, слегка жмурится, но не от боли или радости. Она рассказывает всё, что знает о Катсуки, делится секретами и спешно добавляет, что нравится Каччан больше всего на свете. Мидория решает стать нитью Ариадны для Киришимы: это же её право? — Спасибо, малышка, что бы я без тебя делала! Правда, спасибо, я ценю это, хотя и выгляжу, как раздолбайка, — она улыбается в ответ так облегчённо, что Изуку понимает: она на верном пути. Малышка Мидория обнимает Киришиму и дружелюбно интересуется её планами, на что Эйджиро расслабленно кивает и пускается в долгий и эмоциональный рассказ. Изуку смирится с любой пассией Катсуки — это несложно. Почему бы не подождать? До Бакуго должно дойти самостоятельно. Здорово будет увидеть её лицо в момент осознания, подумала Деку. Язык смирения — лучшая вещь, которую она может донести до Каччан. Всё, что ей пригодится — это время. Больше ничего. Сама Мидория как трепетный смычок: стоит Катсуки коснуться её и малышка радостно поёт, звенит, играет свою роль так убедительно, что не возникает сомнений. Однако не зря Мидория выдаёт мысль, что между ними связь: Бакуго узнает о её решении каким-то чудом. Она врывается к ней домой, сшибает с ног и прижимает к полу, как ужа, а потом рычит, готовая пустить в ход огонь. Но Изуку отстранёно уверяет себя, что не пустит. — Какого хрена, Изуку?! Какого чёрта, маленькая сука?! Откуда она знает то, что знаешь только ты?! Она хотела сказать: «Знаем только мы», однако стыдливо промолчала. Впервые в жизни она не знала, что ответить. — Что, язык в заднице застрял?! Я помогу тебе достать его, маленькая дрянь, я убью тебя! Катсуки замахивается, и Изуку, к своему ужасу, порывисто обнимает её. Разъярённая подруга вздрогнула: она почувствовала то же самое, что и Деку. Не ударила. Но у неё хватило сил отпихнуть дрянь в сторону. Изуку не стала отступать: она вцепилась в девушку клещом и тут же поцеловала её. А потом отодвинулась, чтобы со всей храбростью прикусить чужой подбородок. Между ними растянулась тоненькая нитка сладкой слюны. Мидория вспомнила, что перед приходом Бакуго ела кивано. В глазах напротив она не увидела ничего хорошего, вероятно, их поцелуй был странной, своевольной проблемой. Иудин поцелуй — так его определила Изуку, пока вглядывалась в Каччан. Она поняла, что была подколодной змеёй, саморучно положившей конец недодружбе, обычным дням и всему тому, что когда-либо держало их вместе. Змея ожила, чтобы связи умерли. Мидория очнулась, когда почувствовала слёзы. Она сидела, тихо сжимаясь до размеров жука, но умом понимала, что это запоздавшее осознание и принятие неизбежного. Глаза Каччан испепеляют и напоминают сладкую сангрию с мёдом, которая опьяняет яростью. Она знала, что Катсуки поймёт, но не примет. Не сейчас, когда рядом Киришима. — Я бы сказала, кто ты, но, боюсь, у меня не хватит слов, — тихо призналась Катсуки. — И не надо. Мидория покачала головой и совсем слабо сжала пуговки на рубашке. Она стала валаамовой ослицей, которая внезапно заговорила человеческим языком — языком боли и протеста. Ей не было горько, она просто поняла, что по-другому не получится и холод внутри Катсуки станет мягче лишь со временем. Она встала, отряхнулась, смыла кровь со своего лица и поцеловала молчаливую Каччан в лоб. — Не надо, — нежно прошептала Изуку и погладила Бакуго по макушке, на что та предупреждающе рыкнула, — не надо, пока я рядом. Сейчас это нужно ей. Тень злобы легла на лицо Катсуки, и она выскочила из дома. Изуку смиренно поджала губы и посмотрела в окно. Сумеречные лучи несчастно томились в плену облаков. Мидория отвлеклась на шитьё и закончила рисунок на удивление хорошо. На что это было похоже? На сублимацию или отторжение? Она культивировала свой голод, чтобы прийти к идеалу. «Корми её своими словами, пока ты принадлежишь мне между строк», — подумала она и приготовилась ждать. Нет ничего сложного в том, чтобы найти свой повод кого-то ненавидеть. Многие люди этим жили и живут. Мидория так не умеет.