Отчет об ошибках

Ошибку в своем выводе о том, что она ничего не чувствует, Лисбет осознала на следующее утро, когда Микаэль ушел еще в час ночи, а она так и не легла спать. Просидев до самого рассвета на подоконнике, куря сигарету раз в четверть часа и равномерно напиваясь бутылкой виски, которую они с Блумквистом едва начали, Саландер осознала, что что-то все-таки не так. Шатаясь, девушка дошла до кухни, разогрела пиццу и вернулась обратно к окну. Итак, история с Залаченко закончилась, Нидерман убит, а значит теперь она абсолютно свободна от своего прошлого. Это точно не должно терзать ни душу, ни сердце, ни разум. Это она выкинула, забыла, сожгла, вбила вместе с гвоздями в ботинки брата. История с украденными деньгами началась уже давно и ни разу не напоминала о себе угрызениями. С Мириам Лисбет увиделась и утихомирила и эту эмоциональную бурю в голове. Итог напрашивался сам собой.… В ее состоянии, в этих проклятых скребущихся кошках, в этой раздирающей боли внутри нее, в этой оголенной пытке виноват не кто иной, как чертов Калле Блумквист, которого она снова ошибочно пустила в свою жизнь. Виноват гребанный Микаэль, который уехал от нее после полуночи, на прощание целомудренно, по-дружески поцеловав ее в щеку. Девушка подняла руку и с размаху ударила себе ладонью по лицу. Как же можно было оказаться такой дурой и опять попасть в сети этого старого бабника. А ведь он наверняка поехал к этой своей новой, как её, черт подери. Почему это должно меня волновать? С улицы раздавался гул просыпающегося города. В тарелке остывала нетронутая пицца. Лисбет плеснула в стакан алкоголь и потянулась за пачкой сигарет, но не удержала равновесия и свалилась на пол, обливая себя золотистым виски. Он ее преследовал. Точнее, просто не убрался вовремя и наследил. Наследил беспощадно и грязно. Конечно, не настолько отвратительно как её отец, точнее это малосравнимые вещи, но он все-таки наследил и причинил боль. Боль сравнимую с физической, только более глубокую. Нет. Ни с чем несравнимую боль. Продвигаясь в своих размышлениях, Саландер начинала казаться себе все более абсурдной и безумной. Микаэль был ни в чем не виноват. Она первая пришла к нему в постель, она в него влюбилась, она попала в опасность, а он как друг хотел добиться для нее справедливости и жизни. Бессмысленно ненавидеть его за то, что он оказался хорошим парнем, которых она до этого практически не встречала на своем пути. Ей было обидно. Обидно за то, что она сама доводит все до такого, до этих сопливых девчоночьих мыслей, до неспособности разобраться в себе и в чувствах. Обидно за то, что сердце оказалось уязвимой материей, которую она не успела уберечь под своей тщательно выстроенной защитой. Обидно за то, что она лежит здесь пьяная на полу, совсем вдрызг пьяная и, может быть, прямо сейчас умрет, хотя, конечно же, нет, она сильнее этого, а он там с какой-то женщиной, которая подходит ему куда больше, чем Лисбет. Больше практически на 200 процентов, а она здесь - почти поломанная кукла с треснувшей защитной пленкой. Саландер кинула пустой стакан в стену, подтянула к себе колени и заплакала. На её памяти второй раз в жизни. Заплакала. Звонок в дверь продирался сквозь глубокий сон трудно и отзываясь мучительной болью в правом виске. Лисбет приоткрыла глаза, затем снова закрыла. Трель продолжала раздаваться во всем углам её огромной квартиры. Идите к черту. Звонок все так же объявлял о чьем- то присутствии за дверью. Валите. - Лисбет, я знаю, что ты там… Сердце провалилось внутрь, вслед за ним обвалился желудок, совершив крутой вираж. Черт, черт, черт. Саландер приподнялась и осмотрелась в поисках мобильника. Я же ничего ему не писала. Лисбет, ты же не настолько идиотка. Исходящие смс. Исходящие звонки. Пусто. - Лисс, хватит снова играть в прятки. Мы же вчера решили, что это глупое поведение. Заткнись, папочка. - Я не уйду отсюда и буду жить под дверью. Твое дело. Девушка встала, облокотилась на подоконник и выдохнула. Виски все еще бродил по венам. Её чуть мутило от голода, еще больше мутило от Калле Блумквиста на лестничной площадке. -Саландер, черт возьми, ты откроешь или мне по стенам лезть? Девушка потянулась за сигаретой и зажигалкой, чувствуя, как под языком появляется металлический привкус отчаянья. Какого ветра его сюда принесло, что ему еще понадобилось. Выжечь еще пару верст полей её жизни и вновь покинуть сей унылый дом? Куда уж дальше разрушать побитые кирпичи и выдирать пласт за пластом из-под ног, лишая такого желанного и ненавистного равновесия. И самое отвратительное, что Лисбет втягивала вместе с дымом сигарет, это ядовитую мысль о том, что ей больше всего на свете хочется, чтобы этот голос за дверью, эти ругательства и шаги никогда не заканчивались. Никогда. Упрощение ситуации дружбой оказалось бесполезным. Сидеть напротив него, смотреть на его лицо, мысленно охватывая его руками, глядя на шершавые губы, впиваясь в них поцелуем, выстанывая имя – было плохо и неправильно. Выпивать с ним стакан за стаканом, оставаясь на расстоянии 3-х метров, мысленно выглаживая на его пальцах нежность, выговаривая еле-еле заплетающимися губами бессмысленный, беспощадный для нее же самой любовный горячечный бред - слишком жестоко. - Саландер! – очередной удар был слишком сильным и громким. Девушка затушила сигарету в пепельнице и поднялась на ноги. В глаза ударил яркий солнечный свет, она болезненно прищурилась и сделала несколько неслышных шагов к двери. - Лисбет, я оставлю около двери кое-что для тебя. Делай с этим что хочешь. И да, ты знаешь, где меня найти, - устало проговорил Микаэль, - удачи. В тишине слышались удаляющиеся шаги и звук хлопнувшей входной двери внизу. И только спустя несколько минут Саландер поняла, что не дышала все это время, прислушиваясь к звукам уходящего Блумквиста. Все было просто. Нужно было просто не пускать его в свою жизнь. Больше никогда не открывать дверь, не поднимать трубку, не звонить, не писать, не нужна была ни помощь, ни дружеское участие, ни понимание, жалость и секс. Ей нужно было завязать с Калле Блумквистом. Вычеркнуть его раз и навсегда из списка людей живущих на этой планете. Для нее его не должно существовать. Только вот маркер взять рука не поднималась. Девушка подошла к двери, аккуратно щелкнула замком, и быстро подняв листок бумаги, захлопнула ее. Сложенный вдвое, исписанный на три четверти, он был вырван из блокнота. Вырван неровно, нервно и пьяно. Лисбет долго смотрела на него, а потом открыла и начала читать. «Ошибку в своем выводе о том, что я ничего не чувствую, я осознал только в это утро…»